Избавление разнообразия от тенет редукции ведет к оригинальным формам
сложноорганизованного быта, индивидуации пассионарных персон, неотчуждаемости
их креаций, легализации коммунитарных институтов и альтернативных маршрутов
практики.
Элитный переворот
«Им всякая чужбина – отечество, и всякое отечество – чужбина». В недрах практики на рубеже тысячелетий проявился субъект, активно влияющий на реальность. Это комплексные сообщества, эффективно действующие личности/группы, отсеченные от прежних корней, но получившие доступ к могучим инструментам трансграничной цивилизации – финансовым, информационным, организационным, техническим.
Энергичные конклавы – корпорации, союзы, клубы, комиссии, глобальные племена, сетевые интегрии, «торы-боры», – вдохновляясь футуристичными горизонтами и ощущая себя – независимо от регалий прежнего порядка – элитой Нового мира, способны драматично распоряжаться своей и чужой свободой, действуя как с той, так и с другой стороны иерархий. Их диалог при этом ведется поверх голов людей, равно воспринимаемых как хор безликих статистов.
Время, необходимое для организации провокативных и масштабных проектов, сжимается, возможности же воплощения, пространство действия многократно расширились. Мир сегодня – источник полифоничных замыслов, тестовая площадка виртуозных технологий, спарринг-партнер высокоадаптивных рефлексов, полигон конфликтов между производством контента и управлением им.
Для неформальной, но влиятельной элиты, выстраивающей смысловые коридоры, обнаруживающей червоточины в среде стратегической неопределенности, характерны синергийная комбинаторика, сила умной гибкости, персональное разделение рисков, нестандартность решений, высокий градус самоорганизации и креативности. Демонстрационный характер ряда акций уживается с непубличностью других. Амбициозные сообщества не слишком нуждаются в институционализации претензий – по крайней мере, в прежнем смысле, – что оборачивается проблематичностью декодирования внешне иррациональных связей, анонимностью значимых событий либо мультисубъектностью неоднозначных инициатив.
Действуя поверх социоконструкций (подчас самой конструктивности), неклассические операторы отличаются произвольным толкованием закона, прямым небрежением им, тягой к точечному, акупунктурному усилию, дискретному героизму, системному и хаососложному («эффект бабочки») терроризму. Но, пожалуй, правильнее сказать: они не столько подавляют, сколько игнорируют институты публичной политики, утрачивающие былое значение и обретающие черты спектакля и карнавала.
***
Все же нынешняя сценография – своеобразная большая пауза: перерезаемая пуповина Постмодерна, его незастроенное предместье и всполохи постцивилизации.
Этот смутный театр теней – логово освобожденного творения Франкенштейна: симбиоз набросков либретто и черновых, на скорую руку прописанных мизансцен. Порою, как и всякая химера, причудливого свойства. Однако перечень даже первых кадров постсовременного синематографа впечатляет. Радиация лучистых семантических облаков. Не вполне сочленяемая в логике и протоколах виртуальность. Глубокоэшелонированные губки коммуникаций. Токсичная финансово-цифровая хрематистика. Офшорная клептократия. Неприкаянные призраки национальных и космополитичных откровений. Эпидемии мемов. Экзотика партисипативных движений и гражданских ансамблей. Витальный магнетизм флешреволюций. Талые воды весны народов… Да и упоминавшийся гиньоль терроризма. Все это заметно повлияло на ментальность человека, усомнившегося в представлениях о реальности.
История, нанося удары, творя прорывы, зигзаги, расплачивается вполне полновесной валютой – опытом. Исследователи, вычерчивая, стирая и переписывая географию многомерного глобуса, задумываются: что сулят миру обретаемые координаты? И каковы теперь правила игры на планете?
***
Культурный шок обостряет ностальгию. Травмы, кризисы, перевороты провоцируют перебои ритма: они – кризисные управляющие механики, а заодно и инструменты перемен.
Инерционность жизни, ее интерактивность (политичность) вынуждает скорее амортизировать, нежели решать криптографированные задачи. Результат ситуационного консенсуса – обманчивая пауза, затем разброд, инволюция. Ну, а броски поверх барьеров привносят разделение, случается – раздробление, регистров. И сияние Глобального Града обретается порой в переливчатой мозаике осколков.