Социоген современности – городская культура. Дорожная карта Нового времени
начинает отсчет маршрута от производительных городов-государств,
коммунальных сообществ. Варварское состояние Европы, вся сумятица Темных
веков перемалываются на жерновах городской культуры.
Дорожная карта – II
После двух мировых войн («Тридцатилетней войны» XX века), следуя логике отмирания империй, универсализации идеи национального государства и борьбы за свободу торговли, инициируется процесс деколонизации, имевшей собственный исторический маршрут, свой список открывшихся ран и кровоточивых поражений. Резня между индусами, сикхами, мусульманами в Индии. Погромы хуацяо в Индонезии. Режим красных кхмеров в Камбодже. Иди Амин и Бокасса. Биафра и Руанда, Дарфур и обломки Сомали, «конголезские» войны рубежа тысячелетий, злодеяния «Освободительной армии господа» и т.д.
Выход на арену третьего мира, затем глобализация и сопутствующая ей трансграничность в числе иных следствий ведут к слому цивилизационного стандарта, вселенской мультикультурности, плотному сосуществованию аксиологически и теологически автономных миров. Совмещение традиционалистских инклюзий с ареалами позднего индустриализма и подвижной реальностью постсовременности подчеркивает кентавричность комплексного сообщества.
Черты нового строя можно различить во множественных трансформациях социосреды, глокализации метаполисного (основанного на гравитации hub’ов) ландшафта, растворении гражданского (то есть «городского», «национального») общества в транснациональной среде, становлении постгородского, деэтатизирующегося и частично виртуального универсума.
***
Рушатся классовые, расовые, национальные перегородки, и параллельно возникают новые. Привычные коллективные несогласия замещаются индивидуальными разночтениями, совершается контркультурный переворот. В постиндустриальном контексте прописываются позиции критического интеллектуального креативного класса, происходит революция элит.
Человеческий космос персонализируется и усложняется, былые иерархии, способы действия распадаются либо преобразуются – порою с точностью до наоборот. Достаточно вспомнить динамику удельного веса нематериальных и материальных активов или диверсификацию капитализации в текущей экономической практике. Принцип делегирования властных полномочий ставится под сомнение, происходит сдвиг к непосредственной (прямой), но асимметричной кратии пассионарностей – кратии, ориентированной более на социальное, нежели политическое пространство (и его обновление). А в самом обществе нарастает «бешенство превращений», ведется страстная борьба за право на индивидуальность и самовыражение (индивидуальный суверенитет).
В антропологическую вселенную вновь широко вторгается метафизика. Скорлупа секулярной светскости, обеспечившая вызревание сугубо человеческих качеств и оставившая некогда людей один на один с неопознанными мирами, раскалывается. Люди получают новую степень свободы, и наступившие времена, в сущности, не что иное, как очередной такт духовной алхимии – проверка достоинств/
недостатков, обретенных в лишь отчасти замкнутой галактике. Это скорее мир характеров, нежели типажей: арена персон, полускрытых в постепенно рассеивающемся тумане времени.
Развоплощение окостеневавшего мира сменило прошлое расколдовывание. Реальность была заново прочитана: сняты многие ограничения, устранены некоторые отчуждения, а стандартные процедуры верификации – наследие индустриальной культуры – вытесняются дерегуляцией и субъективной оценкой ситуации (то есть преобладает сознание уникальности ad hoc). Иначе говоря, формальная определенность уступает место бытийному релятивизму. Вопрос «как это на самом деле?» утрачивает прежнее значение при доминировании содержания над формой упаковки. «Физическое» понимание реальности перетекает в «фактическое». Более важными оказываются конкретный статус обстоятельств и представления о них.
На фоне роста цены нематериальных активов происходит трансмутация реальности – реабилитация виртуального, психического, метафизического измерений бытия.
Постсекулярность
Постсекулярность толкуется различным образом, существуют ее «западная» и «восточная» ипостаси, в практической же аналитике доминирует комплексный подход.
Тема постсекулярности в определенной мере является реакцией на трагический опыт XX века – дискредитацию прогресса, прочих просвещенческих идеалов, самой сценографии Модернити. Сегодня эта тема фиксирует амальгаму социализации (обобществления) и приватизации (персонализации) сложных схем мировидения в соответствии с переменами в понимании реальности. И одновременно – кризис институционального христианства как «религии», его дробление на конфессиональные молекулы, поликефалию, многоликую ферментацию, растворение в повседневности, быте.