Борис Ольшанский. Твой щит на вратах Цареграда. 2006
Тысяча лет Византийской империи – это тысяча лет ее агонии. И в этом смысле
византизм – именно византизм, а не остаточный эллинизм и Восточный Рим –
это агония, причем не просто агония, а агония как концентрированная идея
умирания, отказавшегося от обновления и развития.
Причем если что-либо и способно поднять народ, отрекшийся от собственного проекта – то есть от своей идентичности, – обратно до прежнего уровня, то это лишь сам проект. И в этом смысле проект, или империя – это душа народа, а население – его тело.
Народ, отрекшийся от проекта, – это тело, отрекшееся от души.
Говорить, что народ важнее империи, – это все равно что сказать, допустим, что жизнь человека – важнее его свободы, достоинства и чести.
Пресловутая и мерзкая фраза времен горбачевщины: «Ничего нет важнее жизни человека», – в конце концов, означала одно: ее авторы оправдывают спасение жизни ценой любой мерзости и любого предательства.
Если жизнь важнее всего, то куда лучше гнить рабом на похлебке, которую приносит надсмотрщик, чем погибнуть, восстав против рабства.
Только, как правило, те, которые говорят такие вещи, рассчитывают не на место раба, а, как минимум, на место капо в бараке – место, которое им определят в оплату за их обоснование собственной капитуляции.
Точно так же и те, которые зовут к отказу от империи ради процветания в «национальном бантустане», подобно коллаборационистам времен Второй мировой, всего лишь рассчитывают на роль главы местного туземного самоуправления – роль, которую им выделят эмиссары другой империи.