1204 год, взятие Константинополя крестоносцами – а не взятие его турками
двумя с половиной веками позже – можно считать годом падения империи.
Восстановленная в 1261 году Византия Палеологов – это уже явная пародия.
И когда идентичность народа выводят из законов наследственности, а не из проекта, культуры, смыслов, традиций, как и их развития, обращенности в будущность, народу отводят роль совокупности биологических особей.
Вполне резонен вопрос, почему собственно лишь империя признается формой существования проекта? Почему такой формой не может быть некое малое достойно существующее государство, где мирно и спокойно проживает одна относительно небольшая нация, верящая в своих богов и чтящая свою традицию?
В известном смысле – может, потому что иначе всех жителей подобных стран пришлось бы отнести к животным, что, конечно, несправедливо.
Но тогда, на самом деле, мы имеем два варианта.
Либо перед нами государство-заповедник – государство, которое мировые держатели проектов сохраняют как некое подобие домашних животных или рекреационных зон отдыха хозяев проектов. Призыв создать «Республику Русь» где-нибудь на базе Суздаля или Звенигорода (или даже «пяти русских областей») – и есть призыв к такому существованию в качестве экзотики для туристов. Кстати, экзотики, довольно сытной. То есть, по большому счету, это никакие не «национальные государства» – это туземные бандустаны.
Либо в другом случае – это тоже никакие не «национальные государства», это автономные зоны того или иного большого проекта. То есть – чужой империи. Империя – она на то и империя, чтобы в ней могли существовать вассальные княжества и герцогства.
В этом отношении призыв к отказу от империи и созданию из ее осколков «национальных государств» – это призыв принять чужой проект и стать относительно автономной территорией чужой империи.
Нужно отметить еще два нюанса. Первый – почему национальное государство не может быть самодостаточным, выступать обладателем собственного проекта. И второй – почему империи необходима многонациональность.
Если народ является обладателем проекта, возникает вопрос о качествах этого проекта. Проект – это некая претензия на универсализм, это представление миру модели бытия, претендующей на некую абсолютность и высшую истинность. И эта претензия либо должна подтверждаться, либо опровергаться. Проект измеряется, в частности, степенью готовности людей умирать за него. И его значимость должна быть подтверждена. В частности тем, готовы ли и другие народы принять его и умирать за него.
Если да – проект получает подтверждение в виде принятия его другими. И тогда он не может быть моноэтническим или мононациональным (если речь не идет о некой полиэтнической сверхнации наподобие советской).
Если проект остается уделом лишь одного народа – значит, он непривлекателен, не обладает универсализмом и никому кроме этого народа не нужен. И тогда он не проект, а устав заповедника.
Проектность подтверждается многонациональностью – то есть привлекательностью и для других. И получая такое подтверждение, проект доказывает, что он способен к интеграции, что он больше, чем исключительные особенности одного народа. Любая самая оригинальная и интересная культура одного народа может быть всего лишь исторической случайностью. Проект, объединяющий многие народы, – всегда закономерность существования мира и полноценный вариант его бытия.
Он может не быть единственным, а, столкнувшись с другим проектом, погибнуть в борьбе. Но, приняв участие в такой борьбе, он уже доказывает свое право в принципе быть вариантом устройства жизни для всех.
Когда же мы говорим, что народ важнее империи и что народ не может приноситься в жертву отвлеченным химерам, мы лишь признаем, что видим химеру в смыслах как таковых, и не признаем существования ценностей, за которые готовы отдать свою жизнь. То есть – не признаем себя людьми.
Народы создают империи. Конечно, в рамках этих народов есть классы, и, в конце концов, проекты народов – это проекты доминирующих в них классов. Но это – другая сторона дела. Приняв проект того или иного класса, народы, следуя им, создают свои империи. Ни проект, ни империя не могут возникнуть без народа-основателя. В какой-то момент тот или иной народ может отказаться от своего проекта и устать держать свою империю.
Но, раз возникнув, империи и проекты обладают большей ценностью, нежели их создатели. И гибель народа – что страшно – уже не равнозначна гибели проекта. Потому что, возникнув, проект существует как вариант мироустройства, он сам есть вариант, инобытие мира, его потенциальная реальность. А потому равновеликим проекту становится уже не народ, тем более упавший до уровня населения, а мир.