***
Пользуясь широкими рамками жанра публицистического эссе, обращусь к личной памяти и собственным эмоциям как объекту исследования: каким мне виделось будущее в прошлом и что наступило «на самом деле». Теперь, когда мне шестьдесят два года, интересно – по крайней мере, это интересно мне самому – вспомнить и сравнить: что я ожидал от будущего, к чему стремился, что «строил» – и что получилось на самом деле. Мыслями о будущем, образами будущего была наполнена жизнь моего поколения, да и всей страны. Это были 60-е – годы, ставшие именем нарицательным, годы, обозначившие определенное поколение и вполне определенный строй мысли, мотиваций. «Шестидесятники» для меня – скорее старшие братья: не «отцы», но и не ровесники. Большинство «шестидесятников» лет на 10–15 старше, они помнили войну, некоторые даже участвовали в ней. Название, прикрепившееся к этому поколению, по мнению их самих, неточное. Правильнее их было бы называть «пятидесятниками» (Василий Аксенов) – по десятилетию вхождения в жизнь, в профессию, по осознанию ломающейся политической реальности. А вот мое поколение – по тем же признакам – как раз и есть «шестидесятники». Это для нас полетел в космос Гагарин, для нас образовалась группа «Битлз», для нас шло бурное освобождение африканских народов при братской помощи СССР, для нас американцы завязли во вьетнамской войне, для нас на экраны вышли «Кавказская пленница» и «Фантомас».
Мыслями о будущем, образами будущего была наполнена жизнь моего поколения, да и всей страны. Это были 60-е – годы. Большинство «шестидесятников» лет на 10–15 старше, они помнили войну, некоторые даже участвовали в ней. Правильнее их было бы называть «пятидесятниками» (Василий Аксенов).
Я не сомневался ни в победе коммунизма, ни в том, что история закономерно развивается от низшего, недоразвитого (феодализм, капитализм) к высшему, более совершенному (социализм, коммунизм). Это было не ощущением некой теоретической возможности, а спокойным знанием – сродни уверенности в наступлении зимы или лета. Все вокруг лишь подтверждало мощь и неизбежность прогресса, прежде всего – развитие техники. Каждодневно ощущалась могучая поступь научно-технического развития: первый спутник, второй – уже побольше, потяжелее. Потом настал черед собачек Белки и Стрелки, потом и до Луны долетели, потом Гагарин–Титов–Николаев–Попович–Быковский–Терешкова… Я всю жизнь, как музыкальную фразу, помню эти имена. Научно-технический прогресс пронизывал всю нашу жизнь не только в космосе, но и в ежедневных победах развивавшейся промышленности: то запустят какой-то «стан-3500», то небывалую плотину для ГЭС построят, непрерывно появлялись все более совершенные модели самолетов: Ту-104, Ту-114, Ту-134, Ту-144, Ил-18, Ил-62, Як-40. Да и бытовая техника не стояла на месте: холодильники, стиральные машины, телевизоры и радиолы, магнитофоны, пылесосы и полотеры – все вместе формировало ощущение не только очевидности прогресса вообще, но и фактического его присутствия в жизни.
Гармония ощущалась не только в научно-техническом прогрессе, но и, как ни странно, в постоянной нехватке чего-то в жизни. Пресловутый дефицит выполнял и некую позитивную роль: он был тем, что следовало преодолевать, – и многое действительно преодолевалось. Нехватка вещей, их недоступность играли роль «зла», которое, однако, было злом побеждаемым. Дефицит и прочие жизненные несовершенства обеспечивали диалектическое противоречие, являвшееся источником движения вперед, развитием. Был ясен путь, ясна была и цель – коммунизм, общество справедливости: от каждого по способностям, каждому по потребностям. Пока этого не получалось, но таким, как я, было совершенно ясно, что со временем получится.
Прогресс был виден и ощутим не только в научно-технической области. Сетования поэта Слуцкого: «Что-то физики в почете, что-то лирики в загоне», – были поэтической шуткой, не более. «Лирики» находились не просто «в почете», а прямо-таки в фаворе. Слава и обласканность властью наших знаменитых «стадионных» поэтов, наших «звезд советской эстрады», наших кинематографистов, писателей, художников были предельными. Нынешнее блеяние «кумиров прежних лет» по поводу того, что им «не давали», их «не пускали», их «запрещали», выглядит унизительными нищенскими побасенками, рядом с которыми присутствовать стыдно, не то что их произносить. Те, которые действительно попадали под несправедливые жернова судьбы и системы, разумеется, были, но их для столь мощного многоголосого хора нынешних псевдожертв «тоталитарного режима» не хватило бы. Несомненно, наряду с такими, как я, были и люди с совсем иными представлениями о должном. И их право на иной взгляд ничуть не меньше моего. А их роль в судьбе – страны и моей личной – оказалась гораздо важнее моей собственной.
Возвращусь к образу будущего, которое нами ожидалось, не ограничивая себя словами «коммунизм» и «светлое будущее», а пытаясь нащупать наиболее глубинные чаяния – мои и окружавших меня людей. Пытаясь восстановить свои ценностные представления тех лет, я стараюсь вспомнить: к чему, по моему тогдашнему мнению, следовало стремиться, что есть успех. Думаю, именно этот аспект жизненной философии наилучшим образом характеризует представления о должном, желанном будущем, а вовсе не лозунговые и плакатные концепции политических теорий.
Главным в жизни считалось (мною и близкими) «найти себя», определить ту профессию, то поприще, к которому есть природные склонности, талант, если он имеется. Максимально раскрыть, развить свои способности – именно это представлялось наиболее важным. Все остальное (деньги, слава, общественное положение) считалось второстепенным. И при этом – естественным следствием правильности выбора. Если ты не ошибся в выборе профессии – признание и успех придут обязательно!