…с канцлером ФРГ Герхардом Шредером

– Но пока предложений от потенциальных спонсоров не поступает? Ведь что касается сотрудников, то, наверное, с Вашим факультетом здесь не было бы проблем. Да и для студентов это стало бы хорошей практикой.

– Сейчас ко мне периодически подходят какие-то люди и предлагают создать какую-нибудь газету. Но, к сожалению, подходят люди без денег. Я все что угодно могу создать в сфере журналистики, но нужны средства. А за свои средства у меня получится только «Политдневник» вести. К тому же сейчас любое СМИ должно быть мультимедийное. А это уже дополнительные средства. Я пытался делать «Политдневник» в форме видеовыступлений. Но организационно это гораздо сложнее. Но, конечно, еще больше меня сейчас интересует интернет-телеканал. Разумеется, я бы не отказался от передачи, не повторяющей «Что делать?», на одном из ныне существующих федеральных каналов – Первом или «России 1». Кстати, я отснял несколько пилотов на этих каналах. Безусловно, привлекает руководство изданием газетного или журнального типа – в комплекте со всей мультимедийной накруткой. Что же касается выступлений в имеющихся на сегодняшний день газетах, то здесь я соглашусь только в случае выполнения следующих условий. Во-первых, это должны быть не еженедельные, а ежедневные издания. Да и то меня бы интересовали лишь одна или две газеты. Во-вторых, я соглашусь выступать лишь на правах колумниста, когда будут оговорены конкретный день моей публикации, ее объем и местоположение в издании. Причем оговорены четко, с обеих сторон. А не только с моей стороны: мол, вовремя сдавай текст определенного объема. Однако и в таком случае у меня неизбежно возникла бы та же самая проблема, с какой столкнулся, когда вел колонку в «Комсомолке», где у меня в итоге вышло десять статей.

– Так что, кстати, стало с Вашей колонкой в «Комсомольской правде»? И что это за проблема?

– Просто перестал туда писать. Я ведь привык каждый день вести «Политдневник». Еще когда я работал с Егором Яковлевым, у меня окончательно сформировалось железное правило: каждый номер газеты делать так, как будто он последний. Надо все лучшее в него вложить. Завтра, может быть, и не будет больше такой возможности. Поэтому когда я пишу в «Политдневник», то излагаю там все самое лучшее и острое, что я могу на данный момент сказать. А что мне тогда оставалось в «Комсомолку» писать? Не повторяться же – халтурить не в моих правилах.

– Получился конфликт интересов Вашего «Политдневника» и «Комсомолки».

– Правильно. Вот если бы мне в «Комсомолке» каждый день предложили писать, то это было бы совсем другое дело. Да и то я не знаю, что тогда стал бы делать с «Политдневником». В Твиттер я запросто могу день не писать. Или какую-нибудь фразу дурацкую сбросить, что мне в голову придет. В Фейсбуке тоже порой говорю всякие дежурные вещи, например: «С добрым утром». Но я нечасто так поступаю, разве чтобы раззадорить аудиторию. В этих сетях так принято. Люди чуть ли не весь свой день описывают: туда поехал, сюда поехал. А вот «Политдневник» – совсем другое дело. Здесь у меня ежедневная трибуна, сюда собираются тысячи моих читателей. В этом декабре только у меня было сорок две тысячи посещений. Сорок две тысячи! Я знаю, что всегда могу что-то добавить, убавить, если нужно. «Политдневник» всегда у меня под рукой. Если вдруг я вовремя не выставил очередной пост, аудитория заинтригована: куда я делся? Она ждет моего появления. Опять-таки я учу журналистов: читатели должны ждать ваши выступления. Это как свидание с любимой девушкой. Если вы за первое свидание все сделали, то зачем идти на второе свидание с ней? Положим, вы все сказали в одном тексте. Закрыли тему. Тогда какой смысл на следующий день ждать вашей статьи? Читатель всегда должен понимать, что вы знаете больше, а сказали меньше, чем знаете. «Политдневник» удовлетворяет мои авторские амбиции. Другое дело, что эта трибуна недостаточного масштаба. Правда, сейчас я в силу возраста и других обстоятельств занят более капитальными делами. Например, своими воспоминаниями. И от написания статей я часто отказываюсь или просто их наговариваю. А вот в «Политдневник» пишу каждый день, независимо ни от чего.

– В последние несколько лет Вы возглавляете необычный факультет Московского университета – Высшую школу телевидения. Считаете ли Вы оправданным именно такое узкопрофессиональное журналистское образование? Понятно, что работа на телевидении требует специальных навыков. Но в то же время Вам как признанному мэтру отечественной журналистики очевидно и то, что базовым навыком журналиста должно быть все-таки умение работать пером, выражать свои мысли в виде текстов, быть способным высказать свое мнение словами – неважно, написанными или проговоренными. Не отвлекает ли масса специальных дисциплин, преподаваемых на Вашем факультете и нацеленных именно на работу в телестудии, от этого базового навыка? Ведь все известные нынешние тележурналисты получили либо классическое журналистское, либо вовсе не имеющее никакого отношения к журналистике образование. Хочется также поинтересоваться у Вас и тем, где работают выпускники Вашего факультета. Помогают ли им в их профессиональной деятельности те знания и компетенции, которые они получили за годы учебы в университете?

– Высшую школу телевидения я не только возглавляю. Позволю себе сказать, что я ее создал. Потому что, как ни странно, даже в этой ситуации находятся люди, которые заявляют, что именно они являются создателями данного факультета. Но инициатива была не моя – если без деталей, а часть деталей еще не пришло время рассказывать. В конце зимы 2007 года неожиданно для меня мне предложили возглавить факультет журналистики Московского государственного университета, который я в свое время заканчивал. На тот момент основным местом моей работы были «Московские новости», где я был главным редактором. Только что закончился первый год моей работы в газете. За это время был подготовлен проект ее существенного обновления, в частности, новый макет. На тот момент владелец «Московских новостей» одобрил и все мои предложения по переменам в газете, и смету, которая требовалась на их реализацию. Обращаю внимание на то, что я говорю о владельце, а не о генеральном директоре. Владельцы и генеральные директора часто говорят одно и то же, но на практике поступают совершенно по-разному. Владелец говорит то, что хочет слышать главный редактор, а генеральный директор потом делает все, чтобы дезавуировать делом слова владельца. Мой принцип всегда один и тот же: я всегда прямо говорю, сколько надо для того, чтобы то или иное издание улучшить, усовершенствовать. И никогда не обманываю, не лукавлю, а называю конкретную сумму: нужно столько-то денег, а не меньше. Есть и другая метода: сказать, что нужно меньше, в надежде на то, что потом получится доить. То ли я доить не умею, то ли я просто сторонник честности, но, во всяком случае, я говорю именно так. Деньги мне были обещаны – другое дело, что потом эти обещания оказались неисполненными. И вообще в конце года газета закрылась. То есть я отказался от предложения возглавить журфак, назвав, по крайней мере, три причины этого отказа. И первая из них была связана как раз с тем, что я только-только начинаю реформирование «Московских новостей» – а тут надо браться за гигантский факультет со многими проблемами. Редакция «Московских новостей» тогда уже, кстати, сидела рядом, на Ильинке. И до журфака оттуда было рукой подать. Но все равно я тогда сказал, что совсем не представляю, как можно одновременно заниматься реформированием журфака и реформированием газеты. Были и еще две причины, которые я изложил. Короче говоря, я отказался. Возможно, сделал неправильно. Были в моей жизни поступки, которые, как я потом понимал, не нужно было совершать. Но меня просили подумать. Через месяц раздался звонок, и меня спросили: «Виталий Товиевич, Вы подумали по поводу нашего предложения?» А я – говорю это как на духу – про тот разговор и про свое обещание подумать просто забыл. Ну, вылетело из головы совсем. И не вспоминал даже. Других дел хватало. Да и в общем-то все причины моего отказа по-прежнему оставались актуальными. И я был вынужден снова сказать: «Нет». Но, как оказалось, все еще только начиналось. В конце весны или в начале лета мне позвонил ректор Московского университета Виктор Антонович Садовничий и сказал, что нужно встретиться. Мы встретились. И он предложил мне создать факультет телевидения, или Высшую школу телевидения МГУ. Я, естественно, задал вопрос, связано ли это его предложение с предыдущим предложением мне возглавить журфак. Ну, в общем определенная связь там прослеживалась, детали я уточнять не буду. Я не стал сразу давать ответ и обещал подумать. Дело в том, что к этому времени у меня уже кое-что изменилось. В частности, я почувствовал, что история с «Московскими новостями», судя по всему, долго не протянется, поскольку я вошел в глубокий тяжелый конфликт с дирекцией этого издательского дома. А потом они вообще уже стали действовать внаглую и откровенно, публикуя в прессе, в известных «независимых» изданиях, вещи, которые профессиональные – а тем более независимые – издания вообще не должны печатать. Но это отдельна история. Короче говоря, я обещал подумать. Хотя, конечно, предложение выглядело заманчиво, да мне в принципе всегда интересно создавать новое. Но я сказал ректору, что перед принятием окончательного решения хочу узнать мнения руководителей двух крупнейших телехолдингов страны – Первого канала и ВГТРК, – то есть Эрнста и Добродеева, поскольку они, как мне было сказано Садовничим, были среди инициаторов этого предложения лично мне. Я намеревался узнать их мнение, зачем им это нужно и почему именно я? И будут ли они помогать? Поскольку я на тот момент хотя и не очень ясно, но все-таки представлял, что такое создать новый факультет в рамках Московского университета, который отнюдь не частная фирма, а государственное учреждение, и над тобой вся эта надстройка возникает. А я не работал в государственных структурах с момента ухода из АПН. Я встретился с Эрнстом и с Добродеевым. Мне было сказано: «Мы действительно хотим, чтобы это был ты». Причины, почему именно я, излагать пока не буду. Частично они были названы, частично я о них догадывался. Но проговорено четко и однозначно: «Только ты и ни кто другой». Я спрашиваю: «А зачем такой факультет?» Мне ответили: «Потому что нас не удовлетворяют выпускники разных факультетов, которые приходят наниматься к нам на работу и ничего не умеют – ни в смысле телевизионном, ни по гуманитарной составляющей, – ибо слишком мало знают». Кстати, Дмитрий, буквально за час до нашей сегодняшней встречи я имел разговор не с первым лицом, а с одним из его заместителей очень крупного телехолдинга, в котором эта проблема очень остро ощущается. А вот наши выпускники уже работают на телевидении, и к ним таких претензий нет. Хотя, конечно, по гуманитарной подготовке ко всем нынешним выпускникам, за малым исключением, есть те или иные претензии. Но к нашим выпускникам их гораздо меньше, чем к другим. Люди не знают русского языка, географии, истории. Вообще ничего не знают. В общем, после разговора с Эрнстом и с Добродеевым я дал Садовничему согласие.