И все-таки уничтожить политическое бывает трудно, оно по-разному прорывается на поверхность, казалось бы, деполитизированных ситуаций. У полицейского государства есть своя – в общем неблагоприятная – динамика, но помимо того, подавление политического не может не оказаться лишь частично и лишь временно успешным.
Именно под этим углом зрения мы и должны оценивать то, что происходит у нас сейчас. Мы можем сказать, что преобладание враждебности над солидарностью – одно из самых тревожных явлений последнего времени. Речь идет совсем не о том, что гражданской солидарности больше не существует. Она есть, она развивается, ее временами становится больше. Однако последние годы, а в особенности месяцы показали существенное сокращение солидарности как располагаемого государством ресурса и приращение за её счёт враждебности опасных по интенсивности степеней. Простое возражение – если кто-то вознамерится оспорить эти утверждения – состояло бы в том, что примеров противоположного свойства всё-таки больше, что государство по-прежнему прочно, его легитимность неоспорима и мобилизационный ресурс не уменьшился. В том-то и беда современных дискуссий: все доводы такого рода перестали быть дискуссионными доводами, которые можно оспорить, поправить, принять частичную правоту оппонента и выставить на следующем этапе более продуманный аргумент. Споры стали частью политического процесса, и убедительность довода для сторонников определенной позиции означает лишь готовность идентифицировать себя с той группой, для которой эта позиция убедительна. Для противников тот же самый довод кажется неубедительным, и они столь же ангажированы и непреклонны. Неопределившихся, которых еще приходится завоевывать содержательными соображениями, становится всё меньше, и вопрос о том, возможна ли еще, говоря словами Карла Мангейма, «свободно парящая интеллигенция», сам уже является политическим вопросом.
Отсутствие солидарности, разноголосица мнений по самым важным вопросам, неэффективность управления и многое другое позволяют всякий раз сказать: да где же здесь государство? Но вспомним глубокое и проницательное суждение Карла Шмитта: нормальное состояние не доказывает ничего, исключительное положение доказывает всё.
И всё-таки рискнём еще раз напомнить: ложно само представление государства как вещи, как машины, которая, грубо говоря, либо едет, либо нет, либо едет еле-еле и вот-вот сломается. Государство – не вещь, а способ организации социальных событий. Это значит, что примеры и контрпримеры могут быть одинаково достоверными, что лишь количественный перевес событий одного рода над событиями другого рода может иметь смысл для общей характеристики ситуации и что в деле подсчёта событий все равно не будет единодушия. Оценивая любой пример, не забудем, что всегда есть иное, не вписывающееся в общее представление о ситуации, но всё равно важное, требующее внимания. Так, например, при валютной монополии бывает валютная спекуляция, при господстве идеологии – диссидентство, при самом эффективном полицейском контроле – преступность и политические движения. Насколько сильны эти политические движения, насколько удается держать их под контролем – вот это и есть предмет споров, но нельзя сомневаться ни в том, что контроль силен, ни в том, что принципиально противоположная ему политизация нарастает.
Оживление политической жизни в России вряд ли прекратится в обозримом будущем. Это имеет серьезные последствия. Высвобождение политического оставляет сравнительно мало места для индивидуального решения. Впервые за несколько лет у нас появляются именно публичные политические группы, готовые к экзистенциальному противостоянию. Еще не столь враждебны их действия, ещё нет не то что признаков, но и предчувствия гражданской войны. Но уже есть дискурс ненависти, риторика «друг/враг». Политическое размежевание – и это ещё одна важная особенность, о которой следует помнить, – может развиться из любой противоположности – религиозной, экономической и даже эстетической. Поводы для размежевания могут быть любой природы. Но при этом само размежевание достигает такой степени интенсивности, что оппоненты или конкуренты становятся именно врагами и под углом зрения смертельной, экзистенциальной вражды видят всё остальное. Вражда приобретает собственную динамику, политическое подминает под себя всё и высасывает всю энергию из других областей жизни. Тогда государству грозит гражданская война и распад, если только не будет новой консолидации, если не появится новое единство «политического народа», противостоящего другим народам как врагам, но искоренившего вражду внутри себя. maltamodel.com
Надо понимать, что этот путь – один из возможных, независимо от того, нравится он нам или нет. Но этот путь – крайний, экстремальный. Есть много причин, в силу которых это высшее напряжение политического единства не может быть долгим, а само единство – лишенным внутренних политических различений и противоречий. Тем не менее, повторю, это – предельный случай, когда политическое как бы выжигает само себя изнутри. Необходимо, однако, рассматривать и другие случаи. Казалось бы, самое естественное – взять за образец страны с нормальной политической жизнью, где легитимная власть, соперничество партий, устойчивый бюрократический аппарат, обеспечивающий техническую надёжность исполнения многих функций государства при смене власти, и т.п. Но что даёт нам ориентация на так понятый образец, даже если пренебречь различиями между странами и их политическими системами? Уже довольно давно – и вполне резонно – Клод Лефор говорил о том, что политическое обнаруживается не в том, что мы называем политической деятельностью, но в «двойном движении», благодаря которому способ «учреждения общества» и становится явным, и скрывается. Если переформулировать его слова в более общем виде, можно сказать, что нас интересует принцип членения и оформления тех участников политического, которые так или иначе относятся к одному и тому же социальному единству. Именно внутри этого единства имеют значение их напряженные взаимные отношения. Именно здесь дело доходит или не доходит до подлинной политической вражды, именно здесь то, что лежит на поверхности, может с равным успехом оказаться и открывающим, и скрывающим суть дела.