В отвесной темно-серой, хмурой скале, скальной стене – пещерный монастырь
Инкерманский. Невысокий бело-золотой храм – замком и ключом ко всей скале.
Здешние края – трагические: вздыбленная земля, жилистые деревья, изо всех сил тянущиеся травы, орлиные крылья гор. Трагедия в призрачной рамке уюта (греческого, татарско-турецкого, державно-российского).
«Южный берег Крыма»: разумеется, удобнее считать это декорацией.
Хмурые каменные вазы былого поместья.
Крым 30-х годов (не пушкинских!): отдельная страшная тема – ветка (до сердцевины черная).
…Белокурая, ясноглазая, губы сердечком, белый ворот кофточки, белая юбочка с пояском, белые носочки-туфельки, за спиной белая ваза, в правом верхнем или левом нижнем углу снимка белая витиеватая надпись: «Кореиз 1935». – Машинистка НКВД, санаторий НКВД, Южный берег НКВД…
«Они ныряют над могилами…» – о, этим еще мало сказано…
«Горька морей трава –
Ложноволосая – и пахнет долгой ложью…»
(Издевки здесь нет – одна боль.)
Крым и англичане – роковое схождение. Ядра и пули Крымской войны – сэр Уинстон Черчилль, пожелавший прихватить на память Спящего льва из Воронцовского дворца и между прочим заметивший, что кипарис-де – траурное дерево, уместное лишь на кладбище. Про льва, по легенде, игриво бросил Сталину: «А он Вам никого не напоминает?» (Иначе говоря: «Может ли лев быть небританским?») Ответа не последовало. А насчет кипарисов Сталин встревожился – и пошли по Крыму рубить деревья, порайонно-побатальонно рапортуя об успехах… дело, однако, как-то заглохло…
И: конечно же! «Прихватить на память» (под негласным, безмолвным, но вполне внятным девизом: «Тащи бесхозное!») – это же лорд Эльджин и Эллада.
«Крым и англичане» – наложение двух линий: «Россия и англичане» и «Греция и англичане». Рок в квадрате.
На обратном пути из Ливадии – вид на серебристо-серый, низкий, ушедший в зелень и землю Дюльбер: «восточные» куполки и башенки за спиной громадного санаторского корпуса. Великий Князь, строивший Дюльбер, воздвигал твердыню: где она?
Серебристо-серый – быть может, как линкор «Мальборо», увозивший отсюда Императрицу Марию Феодоровну и Великого Князя Николая Николаевича…
Навсегда покинутый Дюльбер.
Если смотреть с горы, то Дюльбер слева, а справа – темно-серый мрачный Кореиз: очередное юсуповское гнездо. Итальянское палаццо, у входа венецианские львы (говорят: мне-то туда не захотелось).
А еще говорят, что там была дача НКВД, где Дзержинский в подвале упражнялся в стрельбе. – Юсуповские подвалы… Из-за них же дачу выбрал в 45-м году Сталин: единственное бомбоубежище на весь берег. – Юсуповские подземелья…
Другое имение Юсуповых, горное, звалось Коккозы. «Кок-коз» – «Голубой глаз», и глаз этот, говорят, красовался повсюду, отовсюду глядел (фонтан, убранство дома). По мусульманскому обычаю – «от сглаза». – Сохранился один фонтан. – В начале войны в Коккозах обосновалось севастопольское отделение гестапо. – По хозяину и гости.
Звуки новые дальше, глуше…
Вновь раскрыты Крыма ларцы.
Выступают на миг – и глубже
В свою зелень уходят дворцы.
Воскресенская Форосская церковь построена купцом Кузнецовым в память спасения Императора Александра III в Борках; освящена в 1892 году в присутствии Константина Петровича Победоносцева; в 20-е годы закрыта и осквернена; восстановлена в конце 80-х – начале 90-х (народная ремарка: «Спасибо Раисе Максимовне» – именно так; Горбачева не поминают). «Чай Кузнецова»; на марке – Форосская церковь. Только ли этикетка? Задумываюсь.
Первый настоятель – молодой севастопольский иеромонах, впоследствии архимандрит, о. Петр (Посаднев), чьими трудами вновь подымался храм, убит на второй день праздника Преображения Господня в 1997 году (убийцы, одного из которых о. Петр некогда приютил в сторожке и вывел в люди, думали ограбить храм).