Сергей Милорадович. Разрыв патриарха Никона с царем Алексем Михайловичем. Конец XIX века
«Перестройка» Церкви-Царства середины XVII века, вошедшая в историю
под названием «церковный раскол», нанесла первый – причем самый
главный – удар по всей византийско-московской онтологии. Речь идет
о прекращении поминовения царя и царствующего дома на проскомидии,
что означало, по сути, уничтожение молитвенной – самой живой и реальной –
скрепы Церкви, страны и народа.
Церковь учит и всегда учила о том, что императорская власть есть «держай ныне», «катехон», всегда стоящий на страже от «близ грядущего антихриста», «беззаконного». Такое толкование утвердилось со времен изъяснения святым Иоанном Златоустом Послания святого апостола Павла к Солунянам (2: 6–7) и является частью церковного предания. Это связано с тем, что именно «власть сильных римлян» не даст совершить объединения человечества вокруг Иеросалима, где антихрист должен «воссесть яко Бог». В любом случае онтология империи и Церкви есть единая онтология. Их невозможно разорвать. Отсюда проистекают древние, даже еще и староримского происхождения, предания о христианстве как тайном императорском культе даже и до святого Константина. Французский исследователь Жильбер Дагрон в книге «Император и священник» пишет о «легенде о тайно обратившемся Императоре», которая «протоптала себе тропинку в истории, ставшую впоследствии широкой дорогой историографии». Согласно этой легенде, «имперский Рим изначально был внутренне христианским», а «обращение Константина – это не что-то начинаемое с чистого листа, но лишь важный момент, когда в мире сем в своей первозданной чистоте “Августу единоначальствовавшему на земли” проявился предвечный план Божественного домостроительства». По словам Дагрона, это было «стремлением совместить христианское время с началом империи, а не с ее христианизацией». Автор приводит примеры легенд о Филиппе Арабе, Императоре и тайном христианине, об Августе, которому пифия открыла, что она потеряла свой пророческий дар с рождением таинственного Младенца, о Нероне, бывшем восторженным свидетелем победы апостола Петра над Симоном-волхвом, а затем велевшем казнить Пилата за то, что тот предал Исуса иудеям, о Веспасиане и Тите, которые исполнили пророчество Ветхого 3авета, разрушив Иеросалимский храм, и, наконец, о Домициане, тайно обращенном Иоанном Богословом. Сюда же можно отнести также и русское предание о Тиберии, которому святая Мария Магдалина (согласно преданию, ее свободно пропустили во дворец, поскольку она сама была царского рода) преподнесла красное пасхальное яйцо. Конечно, многое здесь относится не к «позитивной», а к «символической» истории. Но тот же уже цитировавшийся Лосев писал о тождестве «полноценного символизма» и «полноценного реализма»…
Церковь-Царство – это феномен, перешедший после падения Второго Рима (по причине унии с католиками 1439 года, затеянной именно императорской властью) на Третий Рим – Русское царство, тогда Московскую Русь (именно так, а вовсе не только на град Москву). Перешедший полностью, со всей незыблемостью царского достоинства и церковных чинов. Это и было запечатлено Стоглавым собором 1551 года с участием пяти прославленных Церковью архиереев, в том числе святых Макария Московского и Гурия Казанского, созванным царем Иоанном Грозным, поставившим под его решениями свою подпись. Собор утвердил древний церковный чин как основу и скрепу Царства и будущей империи. Так называемый Большой Московский собор 1666–1667 годов был разбойничьим (его решения признаны ошибочными Поместным собором Русской православной церкви 1971 года). И не потому, что был созван царем без патриарха, а потому, что присутствовавшие на нем «восточные патриархи» являлись к тому времени безместными, а также потому, что он наложил клятвы и прещения на древнерусский богослужебный чин, использовавшийся русскими святыми от святого Владимира до святого патриарха Ермогена.
«Перестройка» Церкви-Царства середины XVII века, вошедшая в историю под названием «церковный раскол» (это неточно – вначале была именно «перестройка», и только потом раскол), нанесла первый – причем самый главный – удар по всей византийско-московской онтологии. Речь идет о прекращении поминовения царя и царствующего дома на проскомидии, что означало, по сути, уничтожение молитвенной – самой живой и реальной – скрепы Церкви, страны и народа. Тем самым, как говорит священник Роман Зеленский, мы «творим запустение на святом месте, мы еще и революционеры, так как, самочинно игнорируя, а фактически отвергая царскую власть, каждый раз свершаем мистическую революцию на дискосе, который, кстати, означает ясли, Голгофу, а затем и Гроб Господень».