Турецкий посол перед византийским императором. XV век
Роль айдынского эмира Умура и османского султана Орхана, решительно
выступивших на стороне Иоанна Кантакузина, стала решающей в войне –
точно так же, как роль язычников-монголов ранее оказалась судьбоносной
для спасения России от западного наступления в XIII веке.
Роль айдынского эмира Умура и османского султана Орхана, решительно выступивших на стороне Иоанна Кантакузина, стала решающей в войне – точно так же, как роль язычников-монголов ранее оказалась судьбоносной для спасения России от западного наступления в XIII веке и от возможности подъема собственной русской протобуржуазии. Во время гражданской войны 1341–1347 годов турки, в отличие от сербов и болгар, не стремились захватить куски византийской территории. Воины малоазийских бейликов не раз срывали наступление Апокавка и Палеологов и прямо вступили в схватку с крестоносцами, которые разрушили Смирну под предлогом, сходным с сегодняшними предлогами для западной агрессии против многих стран мира.
Война, опустошившая земли Византии и временно (на небольшой срок) сократившая ее территорию в три раза, завершилась победой кантакузинистов. Пять поместных соборов утвердили исихазм в качестве обязательного вероучения и анафематствовали Варлаама. Иоанн Кантакузин занял трон, став императором Иоанном VI – соправителем Иоанна V. Позже он оставил престол, ушел в монастырь, написал воспоминания и скончался в возрасте 90 лет. Но возвращение полноты власти в руки Палеологов уже не могло реанимировать византийское западничество и варлаамизм в прежнем виде. Хотя Палеологи и заключили в 1439 году позорную Флорентийскую унию с папством, но к тому времени из недр исихастской традиции вышел святитель Марк Эфесский, сорвавший унию. И даже на краю гибели – в 1453 году – из Царьграда звучал гордый голос Луки Нотары, наследника «евразийских» традиций кантакузинизма: «Лучше увидеть в Городе царствующую турецкую чалму, чем латинскую тиару!»
Если бы в 1347 году с духовной помощью исихастов и военной помощью турок Иоанн Кантакузин не победил бы, то, по мнению таких видных историков, как Сергей Сказкин, Ангелика Лаиу и Дональд Никол, «обуржуазивание» Византии сблизило бы ее путь с западным. Начала бы формироваться политическая греческая нация, базирующаяся не на православии, а на апелляции к Древней Греции (оккультный неоплатонизм Гемиста Плифона в своем политическом аспекте предполагал именно это). Рычаги власти оказались бы у городских торговцев, а не землевладельцев и воинов. Возникло бы этнически однородное эллинское (а не «ромейское») протобуржуазное торговое государство, тесно связанное с Ватиканом и Генуей (либо Венецией, в зависимости от политической конъюнктуры) и враждебное туркам. Это государство отказалось бы от тысячелетней традиции имперского Рима. Византия вполне могла бы со временем стать если не «нормальной европейской страной», «национальным государством», то страной, близкой к этому сомнительному статусу, лишившись своей цивилизационной самобытности и исторической миссии, которую нельзя измерить материальными ценностями. Симптоматично, что в ходе гражданской войны моряки-зилоты установили на несколько лет в Фессалониках своеобразную «республику», близкую по духу к итальянским городам. В Фессалониках осуществлялось самоуправление, фактически власть принадлежала торгово-ремесленными слоями, пока город не был взят Кантакузином. По своей судьбоносности и драматичности этот эпизод можно сравнить только с ликвидацией Новгородского государства Иваном III спустя почти полтора столетия.
История возникновения и утверждения исихазма наглядно показывает, что святой Григорий Палама и его сторонники не только непрестанно практиковали молитву Иисусову и достигали созерцания нетварного света, но активно занимали определенную политическую позицию, ориентируясь на сакральную Ромейскую монархию с иерархическим военно-бюрократическим строем в противоположность протобуржуазным тенденциям гуманистов-варлаамитов с их стремлениями к преобладанию торгово-ремесленных слоев. Социально-политические вопросы оказались далеко не безразличными для исихазма. В определенной степени не так уж был неправ упомянутый выше Меньшиков, заметивший родство паламитского идеала с консервативными славянофильскими теориями в новой истории России. Очень важен контекст, в котором Меньшиков обличал исихазм в статье «Суть славянофильства». Он упрекал славянофильство в том, что в нем нет ничего собственного русского, а только «греко-сирийское, монгольское и немецкое». Любопытно, что эта характеристика была бы верна и для «ромейского» исихазма XIV века – враждебного этническому греческому национализму, зато связанного с традициями сирийско-египетского монашества, обладавшего протурецкой геополитической ориентацией, а если вспомнить Майстера Экхарта, то и «немецкий рисунок» окажется здесь в наличии. Вот почему последовательный и убежденный националист западнического толка Меньшиков (как и его идейные наследники, так называемые национал-демократы, Алексей Широпаев, Сергей Сергеев, Егор Холмогоров и другие в наши дни) отвергал и византийское, и тюрко-монгольское, и консервативное немецкое начала в истории России. Недаром, бросив первый камень в святого Григория Паламу, Ивана Киреевского и «византийское “православие”» вообще, Меньшиков пошел еще дальше. Он разразился филиппиками против «насквозь ордынского “самодержавия” славянофилов» и «насквозь немецкой идеи “народности”».