– Мож­но ли ее рас­смат­ри­вать как ша­жок на пу­ти к «на­ро­дов­лас­тию»?

– Ну, это уж, ве­ро­ят­но, слиш­ком… А быть мо­жет, и мож­но, хо­тя на вто­ром мес­те в этой фор­му­ле сто­ит са­мо­дер­жа­вие. Это вам не на­ро­дов­лас­тие. Но оп­рав­да­ние са­мо­дер­жа­вия при­об­ре­та­ет на­ци­о­наль­ный, на­род­ный ха­рак­тер. Это во­об­ще слож­ное мес­то в рус­ской ис­то­рии. Был та­кой за­ме­ча­тель­ный аме­ри­ка­нс­кий ис­то­рик рус­ско­го про­ис­хож­де­ния – Ми­ха­ил Чер­ня­вс­кий. Он очень ра­но умер, но ус­пел на­пи­сать кни­гу «Царь и на­род» («Tzar and People: Studies in Russian Myths», 1961. – Ред.). Там есть гла­ва про Свя­тую Русь, где он го­во­рит о том, что свя­то­ру­с­ская зем­ля и Свя­тая Русь впер­вые по­яв­ля­ют­ся у Курбско­го. Это ин­те­рес­но. Я этим то­же нем­но­го за­ни­мал­ся. Я знаю, что Свя­тая Русь есть в од­ной позд­ней ре­дак­ции пос­ла­ния Фи­ло­фея. Это все вто­рая по­ло­ви­на XVI ве­ка. Ни­ка­кой Свя­той Ру­си рань­ше нет. По­яв­ле­ние Свя­той Ру­си у Курбско­го свя­за­но с ее про­ти­во­пос­тав­ле­ни­ем по­га­но­му Ива­ну Гроз­но­му, ко­то­рый не име­ет ни­ка­ко­го от­но­ше­ния к этой свя­тос­ти. И даль­ней­шая тра­ди­ция упот­реб­ле­ния по­ня­тия Свя­той Ру­си в XVII ве­ке то­же по­хо­жа. Нап­ри­мер, бы­ли та­кие ка­за­ки, ко­то­рые зах­ва­ти­ли Азов у ту­рок и про­си­ли при­нять их под власть мос­ко­вс­ко­го го­су­да­ря. Мос­ко­вс­кий го­су­дарь от­ка­зал им, по­то­му что это оз­на­ча­ло вой­ну с Тур­ци­ей, а Моск­ва к ней яв­но бы­ла не го­то­ва. Ка­за­ки тог­да го­во­ри­ли об этой Свя­той Ру­си, имея в ви­ду ту Русь, сак­раль­ность ко­то­рой не обус­лов­ле­на сак­раль­ностью ца­ря.

Византия ни в какой Третий Рим не верила. Греки никак не принимали ничего похожего, даже Максиму Греку, который приехал в Москву в начале XVI века и был современником создателя этой концепции – старца Филофея, хотя друг друга они, видимо, не знали, все подобного рода идеи казались абсурдом.

– Мож­но ли сей­час рас­суж­дать о Свя­той Ру­си?

– Мож­но, ко­неч­но, ес­ли хо­тим. Нам на­до пос­та­рать­ся силь­но усо­вер­ше­н­ство­вать се­бя, что­бы хоть как-то го­во­рить о се­бе та­ким об­ра­зом. Нам на­до из это­го ми­фи­чес­ко­го те­ла кое-что ист­ре­бить сов­сем, нап­ри­мер, те ку­соч­ки, ко­то­рые бы­ли внед­ре­ны ту­да боль­ше­ви­ка­ми и Ста­ли­ным. И за­да­ча, ко­то­рую так яс­но ста­вил Алек­сандр Иса­е­вич Сол­же­ни­цын, – по­ка­я­ние – все еще сто­ит. На­до ка­ять­ся за то, что мы, на­ши пред­ки, от­цы и де­ды сде­ла­ли за эти страш­ные го­ды. По­ка мы не рас­ка­ем­ся и по­ка это для нас не бу­дет по­ка­ян­ным прош­лым, мы до кон­ца не выз­до­ро­ве­ем.

– Чем был выз­ван и в чем про­я­вил­ся «ви­зан­ти­низм» царство­ва­ния пос­лед­них им­пе­ра­то­ров – Алек­са­нд­ра III и Ни­ко­лая II?

– У них раз­ный ви­зан­тийс­кий стиль. Они во­об­ще раз­ные. Алек­сандр го­раз­до праг­ма­тич­нее сво­е­го сы­на. Он хо­тел зак­ру­чи­вать гай­ки, что не­у­ди­ви­тель­но, пос­коль­ку его от­ца так страш­но уби­ли. Для не­го это еще и неп­рос­той воп­рос – дис­тан­ци­ро­ва­ние от нас­ле­дия Пет­ра I. Алек­сандр все-та­ки это­го хо­тел. Он хо­тел осу­ще­ст­вить пе­ре­ход к бо­лее ор­га­ни­чес­кой мо­де­ли, ко­то­рую он вслед за По­бе­до­нос­це­вым при­пи­сы­вал XVII ве­ку. Это и был алек­са­нд­ро­вс­кий ви­зан­ти­низм: Рос­сия XVII ве­ка, Мос­ко­вс­кое царство, ко­то­рое Алек­сандр и По­бе­до­нос­цев счи­та­ли апо­ге­ем раз­ви­тия ви­зан­тийс­кой мо­де­ли на Ру­си, что вряд ли спра­вед­ли­во, по­то­му что, ко­неч­но, в пла­ны Алек­сея Ми­хай­ло­ви­ча вхо­ди­ло быть в не­ко­то­ром смыс­ле ви­зан­тийс­ким им­пе­ра­то­ром, но он был так же ма­ло по­хож на не­го, как Петр – на анг­лийс­ко­го ко­ро­ля. Ни­ко­лай II меч­тал о пра­вос­лав­ной им­пе­рии, у не­го бы­ли не­ко­то­рые смут­ные идеи о пра­вос­лав­ном царстве, о сим­фо­нии светс­кой и цер­ков­ной влас­тей, но ведь он так и не соз­вал со­бор и так и не поз­во­лил изб­рать пат­ри­ар­ха. Он как-то бо­ял­ся этой са­мос­то­я­тель­нос­ти Церк­ви. К то­му же про­тив со­зы­ва со­бо­ра был наст­ро­ен По­бе­до­нос­цев, ко­то­рый счи­тал, что в Рос­сии иде­аль­ная мо­дель пра­вос­ла­вия – им­пе­рс­ко­го пра­вос­ла­вия во гла­ве с уп­рав­ля­е­мым са­мо­де­рж­цем Си­но­дом. Для не­го са­мос­то­я­тель­ность Церк­ви ка­за­лась опас­ной, и он су­дил об этом по де­лам: нап­ри­мер, по то­му, как, толь­ко что по­лу­чив сво­бо­ду в 1905 го­ду, 32 мос­ко­вс­ких свя­щен­ни­ка под­пи­са­ли пись­мо, в ко­то­ром они при­зы­ва­ли к ог­ра­ни­че­нию всев­лас­тия епис­ко­па­та, ста­ви­ли за­да­чи прос­ве­ще­ния на при­хо­дс­ком уров­не и, ес­ли угод­но, «ли­бе­ра­ли­за­ции» цер­ков­ной жиз­ни. Та­ко­го «опы­та» бы­ло мно­го. У Церк­ви, ко­неч­но, мог­ли быть дру­гие ин­те­ре­сы, чем у го­су­да­р­ства, что хо­ро­шо вид­но по то­му, как вел се­бя мит­ро­по­лит Фи­ла­рет (Дроз­дов). Это не бы­ла по­ли­ти­ка сле­до­ва­ния за го­су­да­р­ством, наб­лю­да­лось не­ко­то­рое дис­тан­ци­ро­ва­ние. Им­пе­рс­кая бю­рок­ра­тия во гла­ве с им­пе­ра­то­ром опа­са­лись та­кой не­ко­нт­ро­ли­ру­е­мой не­за­ви­си­мой си­лы. Есть вос­по­ми­на­ния кня­зя Же­ва­хо­ва, где он пи­шет, как го­су­дарь им­пе­ра­тор Ни­ко­лай в ка­че­ст­ве од­но­го из ва­ри­ан­тов рас­смат­ри­вал воз­мож­ность от­ре­че­ния от прес­то­ла и при­ня­тия на се­бя пат­ри­ар­ше­го слу­же­ния. Во гла­ве же царства пред­по­ла­га­лось ос­та­вить его сы­на и нас­лед­ни­ка Алек­сея. А то как же так: он – пра­вос­лав­ный царь, а пра­вос­ла­вие бу­дет в чь­их-то дру­гих ру­ках. Он ве­рил в на­род, в не­кую ду­шу на­род­ную, но он не ве­рил в по­ли­ти­чес­кую ра­зум­ность на­ро­да, в то, что на­род, ска­жем, вы­би­рая, мо­жет выб­рать что-ни­будь хо­ро­шее. Вот на­род выб­рал пер­вую Го­су­да­р­ствен­ную ду­му. Ни­че­го ужас­нее, с точ­ки зре­ния Ни­ко­лая, выб­рать бы­ло нель­зя. Ско­пи­ще ли­бе­раль­ных бол­ту­нов, не зна­ю­щих, что та­кое Рос­сия. А вдруг и пат­ри­ар­ха та­ко­го же вы­бе­рут?! Что ужас­но в ав­то­ри­та­риз­ме – это по­те­ря об­рат­ной свя­зи. Он хо­тел об­рат­ной свя­зи. Не знаю, нас­коль­ко на­ши ны­неш­ние влас­ти­те­ли хо­тят этой свя­зи. Боль­ше­ви­ки точ­но ни­че­го по­доб­но­го не хо­те­ли. Ни­ко­лай в ка­че­ст­ве на­род­но­го го­ло­са вни­мал го­ло­су Рас­пу­ти­на не из-за ка­ко­го-то, как пи­са­ли тог­даш­ние ли­бе­ра­лы, мра­ко­бе­сия, а от на­ро­до­лю­бия. Он был очень пра­вос­лав­ным че­ло­ве­ком. Нам хо­ро­шо из­ве­ст­на его по­ли­ти­ка, преж­де все­го ка­но­ни­за­ция но­вых свя­тых, пре­по­доб­но­го Се­ра­фи­ма Са­ро­вс­ко­го. При Алек­са­нд­ре не бы­ло ни­че­го по­доб­но­го, ни­ка­ких нов­шеств. Ему это бы­ло не нуж­но. Го­во­ря при­ми­тив­но, Алек­сандр счи­тал, что на­род на­до дер­жать в ежо­вых ру­ка­ви­цах и что его мо­нар­шая обя­зан­ность сос­то­ит в том, что­бы нап­рав­лять на­род по пра­виль­но­му по­ли­ти­чес­ко­му пу­ти. Ни­ко­лай счи­тал, что у не­го од­на с на­ро­дом ду­ша. В этот об­раз впи­сы­вал­ся и Рас­пу­тин. Ни­ко­лай ис­кал на­род­но­го про­ро­ка, с ко­то­рым он мог бы со­е­ди­нить­ся, а Бог пос­лал ему ос­леп­ле­ние.