Валентин Серов. Коронация императора Николая II в Успенском соборе. 1896
Византия была сложным синтезом имперской бюрократии и конфессионального
государства. Мы не хотим конфессионального государства. Что же мы впишем
в конституцию, что президент у нас должен быть непременно православным,
и будем его короновать в Успенском соборе, помазывать на президентство?
– А когда эта идея превращается в политическую?
– Более или менее во второй половине XVI века. Сначала она приобретает политическую окраску во время учреждения патриаршества в России, потому что учреждение патриаршества обосновывается тем, что Россия – это империя, в империи же наряду с царем должен быть патриарх. Определенные сдвиги, конечно, происходят при Иване Грозном. Это непростой исторический вопрос. Иван Грозный довольно много сам написал, но нигде «Третьего Рима» не упомянул. В основном, конечно, эти тексты и эта традиция создавались духовенством (а вне голов его представителей интеллектуальная деятельность вообще была очень ограничена). Иосиф Волоцкий, Нил Сорский, митрополиты Даниил и Макарий имели свое представление о том, что такое православное царство и как оно должно жить.
– Каким образом было связано представление Петра об империи, которую он создавал, с идеей о «Москве – Третьем Риме»?
– Есть такая работа у Лотмана и Успенского о «Москве – Третьем Риме» у Петра I. Красивая работа. Видите ли, у Петра «Третий Рим» был в некотором смысле секулярным. Нет, политику Петра вряд ли можно однозначно определить как секуляризацию, хотя многие исследователи так и делают, но Петр явно ориентировался на языческий Рим. Он ссылался на Цезаря, на Августа. Это большая тема. Петр не отказывался от того, что он – богоизбранный царь. Глупо от такого отказываться. Но он отказывал Церкви в том, чтобы она играла существенную роль в концептуальном устройстве его империи. Он был, конечно, антицерковным деятелем…
– И устраивая свою империю, Петр брал имперский опыт на Западе?
– Да, он брал опыт на Западе. Вот, например, он был в Англии в 1697 году, и ему очень понравилось, что английский монарх – в то же время глава местной Церкви. Об этом есть обширная литература. Его протестантский образец – глава государства как глава Церкви, во всяком случае, распорядитель в Церкви – очень устраивал. И современники вполне четко воспринимали отмену патриаршества и учреждение Синода как объявление Петром самого себя главой Церкви. Вообще говоря, это есть в российском законодательстве. В указе о престолонаследии 1797 года, который издал Павел, говорится о том, что царь должен быть православным, потому что он – глава Церкви. Это простое пояснение, но тем не менее весьма красноречивое.
– А знаменитая триада XIX века «православие–самодержавие–
народность» была продолжением этой политики или каким-то новшеством?
– Разумеется, новшеством. Об этом много написано – про уваровскую триаду, про самого Уварова. Например, в работе Андрея Леонидовича Зорина. Это исследованный вопрос. Я тоже им немного занимался. Проблема связана с появлением русского национализма. Национализм – явление общеевропейское. Я не говорю о национализме каких-нибудь организаторов «Русского марша» и т.п. Русский национализм начинается с Карамзина и Ростопчина, с Пушкина отчасти, с Шишкова. Все – презентабельные фигуры. Эти люди тогда находились вполне в контексте европейского интеллектуального развития. Принято считать, что европейский национализм рождается приблизительно в эпоху Французской революции из очень простой перемены. Перемена заключалась в том, что оправдание власти – оправдание, которое в эпоху Просвещения основывалось на просвещенности монарха, а до этого – на понятии об общественном договоре, по которому подданные уступают свои права монарху для собственной же безопасности (то, что было сформулировано Гоббсом в «Левиафане»), заменяется другой парадигмой. В этой новой парадигме монарх оправдывает свое существование уже тем, что он воплощает собой дух нации. И Уваров, который был последователем Карамзина, развивает именно эту идею, связанную с тем, как он конструирует русский национальный характер. А он его конструирует, исходя из преданности русского народа православию и любви к царю, что и составляет народность. Это совсем новая идея.