В Париже Шульгин неоднократно общался с настоящей ясновидящей, пророчества которой непременно сбывались. Анжелину хорошо знали в русской эмиграции. К ней приходили, чтобы узнать свою судьбу и выяснить что-либо о судьбах родных и близких. Денег Анжелина не брала. Наверное, чтобы ничто не отвлекало и давало возможность сосредоточиться, стены комнаты прорицательницы были обтянуты черным. Говоря, она смотрела в хрустальный шар, стоящий на столе. Уроженка Прибалтики, причастная к событиям в России, Шульгина она узнала сразу. «Вы хотите спросить о судьбе ваших сыновей?» – «Да. Для меня это очень важно – знать, что с ними». И Анжелина, глядя в хрустальны шар, медленно заговорила: «Я вижу город в южной России, достаточно провинциальный, – к сожалению, я не знаю, как он называется, в нем церковь, небольшая река, мост…». Анжелина принялась описывать город. «Я узнаю его!» – воскликнул Шульгин. «На мостике стоит ваш сын. Он несколько бледен, растерян…» Затем Анжелина рассказала о втором сыне Шульгина – он попал в страшную рубку с конниками Буденного и находится в больнице. Шульгин тут же твердо решил наведаться в Россию. «Будет ли оказано мне сопротивление? Буду ли я арестован, расстреляют ли меня?!» – «На этот счет не беспокойтесь. Я вижу, как вы переходите границу. Вы можете побывать в России и встретиться со всеми, с кем хотите. Но лучше бы вам туда не ходить!» – «А вернусь ли я?» – «Да, вы вернетесь. Но лучше бы вам туда не ходить», – повторила Анжелина. Почему «лучше бы не ходить» осталось для Шульгина загадкой. И он отправился в Россию, и разыскал всех, кого хотел. И вернулся в Париж. Все вышло так, как сказала Анжелина. Так почему же – «лучше бы не ходить»? Да потому, что чекисты проследили весь его путь, и все его встречи были засечены. Чтобы проследить связи и контакты за рубежом, чекисты решили выпустить Шульгина из России. Итогом этого нелегального путешествия стала книга «Три столицы», которая никогда не была издана в СССР.
Я принял участие в записи, перепечатке и продвижении в печать его книги, которая должна была стать продолжением его воспоминаний. Для этого встречался в Москве с его бывшим сокамерником, который всему этому содействовал. Главы из книги «Годы» были впоследствии опубликованы в журнале «История СССР».
Я как бы попутно исполнял роль и телохранителя Шульгина. Ведь он в представлении очень многих в те годы был киногерой, звезда экрана. Иногда мне приходилось выстраивать собирателей автографов в очередь, иногда, чтобы защитить Шульгина от излишней назойливости, даже применять физическую силу. Позже его популярность еще более возросла. В первый отечественный телесериал «Операция «Трест» были включены фрагменты из кинофильма «Перед судом истории». Ситуации случались самые неожиданные. Однажды подходит к Василию Витальевичу пожилой человек, со слезами целует руку и становится перед ним на колени. Шульгин спрашивает: «Кто вы?» – «Я из дивизии Котовского». Многозначительная пауза. Мужчина продолжает: «“Это не бандит и убийца, как тогда писали в печати и говорили, а человек не лишенный полководческого таланта, и способный на благородные поступки!» – такую характеристику вы дали нашему командиру. Я благодарю вас за то, что вы об этом публично сказали!» – «В таком случае, вы должны помнить, как группа наших министров попала в плен. Это был короткий плен, но от Котовского тогда зависело, как с нами обойдутся. И он приказал нас освободить. Это доказывает, что не надо было тогда ставить знак равенства между ним и большевиками».
Мы с Шульгиным два сезона провели в Гаграх и оба сезона работали. Я бывал у Шульгина во Владимире, мы переписывались. В основном, на мои письма отвечала Мария Дмитриевна. Она мне писала письма на немецком языке. Не в целях конспирации, а ради практики. Она знала несколько языков. А в Венгрии даже выучила трудный для европейцев венгерский. Письма обычно начинались: «Мой дорогой племянник…» Таковы были наши отношения. А еще Шульгин называл меня Доктор Дельфиниус. Я хорошо плавал, купался даже в шторм, поэтому – Доктор Дельфиниус. У меня было и другое имя – Буби, что значит Мальчик. А себя он просил называть Дедом и говорил: «Николай, вы считаете, что устройство России должно быть монархическим, а я монархист. Можете считать себя моим духовным внуком». Мне не хотелось называть его дедом, он, столько пережив, не был дряхлым, напротив – стройным, энергичным, деятельным.
{div width:332|float:left}{module shulgin-wife-320}{/div}Кое-какие письма Шульгина и Марии Дмитриевны уцелели после обысков, случившихся у меня дома. Сохранилось его стихотворение, присланное мне по случаю Пасхи. О том, что Шульгин писал стихи, мало кто знает. Он также писал эпиграммы. Василий Витальевич отличался острым языком. И на него писали эпиграммы! Известна таковая, например, принадлежащая члену Государственной думы Пуришкевичу: «Твой голос тих и вид твой робок, но черт сидит в тебе, Шульгин, бикфордов шнур ты тех коробок, где помещен пироксилин».
Я помогал Василию Витальевичу и его супруге в кое-каких житейских делах. Присылал, например, морскую соль для ванны. Навещал их во Владимире. Последнее мое посещение было связано со срочной телеграммой: «Мария Дмитриевна плоха. Приезжайте». Приехав, я склонился над умирающей: «Мария Дмитриевна, это я, племянник, ваш Буби». Она смогла из последних сил благодарно пожать мою руку. И мы с дедом сели, рядом с ней, писать письмо их сыну Дмитрию, в Америку. Текст письма от 28 июля 1968 года я тогда переписал для памяти, спрятал и он чудом сохранился. Вот маленький отрывок из него: «…когда Мария еще понимала все, я сказал ей: «Ты уйдешь от нас, а я останусь. К сожалению. Мне нельзя уйти. Я еще не сделал до конца того, что мне положено. В общих чертах, что мне давным-давно, лет 40 назад, было предсказано Анжелиной. Она говорила: «Ваша жизнь с Марией будет период очень долгий, но все же это только период. Перед концом вашей жизни вам суждено стать на челе высокой политики…» Вскоре я смог отправить это письмо с оказией и оно дошло до Дмитрия Шульгина.