– Николай Николаевич, если можно, давайте с самого начала. Как вам удалось – или посчастливилось – познакомиться с Шульгиным?
– Мне довелось быть близко знакомым в течение не одного года с Василием Витальевичем Шульгиным, который был депутатом Императорской Государственной Думы, представителем правого блока, правых националистов, затем – участником Гражданской войны в рядах Добровольческой армии, затем – редактором газеты «Великая Россия», а затем – политическим эмигрантом и, наконец, политзаключенным. С Шульгиным, о котором писали как о яростном противнике советской власти, личном враге Ленина, черносотенце, белогвардейце, контрреволюционере, при этом напрочь забыв, что он блестящий журналист, автор интересных и глубоких по сути, в психологическом плане книг. С Шульгиным, который был выкраден советской контрразведкой в 45-м году в Югославии, арестован и вывезен самолетом в Москву, затем в течение двух лет допрашивался на Лубянке и получил 25 лет по 58-й статье – как враг народа, а вернее, советской власти. Для меня это еще и тот В. В. Шульгин, который, привезенный чекистами из Владимира на черной «Волге», выступал в мою защиту со свидетельского места в тогдашнем Ленгорсуде в 1969 году.
Два противоположных полюса
Как же случилось, что я познакомился с человеком, которого я видел – не один раз! – в фильме «Перед судом истории»? Для тех из нас, кто интересовался историей России, которая преподносилась нам всем в извращенном виде, кто был неравнодушен к судьбе своей страны, фильм был, как теперь говорят, знаковый. Он всколыхнул интерес и к Гражданской войне, и к русской монархии, и к личности Шульгина. Режиссер Фридрих Эрмлер нашел неожиданный ход. Он решил в одной картине свести два противостоявших мира, он дал роли двум актерам, которые находились на противоположных полюсах. С одной стороны предстал лидер белого движения, монархист Шульгин, а он оставался монархистом до конца жизни. С другой стороны – советский историк. Сталкивая этих людей, Эрмлер подталкивал зрителя к возможным умозаключениям, в зависимости от того, кто по какую сторону баррикады находился. Историк – фигура отвлеченная, в фильме он не имеет имени. Это символ коммунистической идеологии. Шульгин – реальное лицо, участник событий, о которых говорит – начиная от Государственной думы и отречения государя и заканчивая собственным освобождением из тюрьмы по личному распоряжению Хрущева. Фильм был рассчитан не столько на советского зрителя, сколько на эмигрантов. В картине фигурирует обращение к эмиграции, сфабрикованное начальником управления КГБ по городу Владимиру и Владимирской области Шевченко от имени Шульгина, изданное в виде брошюры, где признаются некоторые достижения советской власти. Но, к счастью, Шевченко сохранил одну из формулировок Шульгина. Шульгин говорит: «Я не коммунист, я мистик». То есть, утверждает он, безумцы те, которые хотят атомной войны. А он убежден, что никакой атомной войны не надо. Что в России все с течением времени изменится, и коммунистическая идеология отойдет. Самое важное сохранить Россию и принципы, по которым всегда строилось мировоззрение русского человека. Все остальное написано главным образом Шевченко. Он, кстати, хорошо относился к Шульгину, уважал его, даже смог подготовить обоснование досрочного освобождения из тюрьмы, в этом его заслуга. В фильме, кроме Василия Витальевича и историка, есть еще одно действующее лицо. Шульгин во время партийного съезда встречается с большевиком Петровым, который предполагает, что они могли столкнуться в боях. Петров, показывая на плечо, говорит: «У меня до сих пор здесь сидит пуля кого-то из ваших людей». На что Василий Витальевич отвечает: «Ну что же, это доказывает, что кто-то из наших недостаточно метко стрелял». Тем самым он обозначает свою позицию непримиримости к большевикам, участвовавшим в Гражданской войне и «красном терроре». Он никогда ни от чего не отрекался.
– Николай Николаевич, вы говорите о досрочном освобождении Шульгина по личному распоряжению Хрущева. Сколько Василий Витальевич все-таки отсидел?
– 10 лет. После освобождения Шульгин под конвоем был отправлен в город Гороховец Владимирской области и там помещен в инвалидный дом. Публика в инвалидном доме была специфическая – люди, оказавшиеся на обочине жизни. Общаться ему там было не с кем, родственных душ не находилось. Из имущества только койка и тумбочка. И неизвестно, чем бы все закончилось, если бы Мария Дмитриевна, третья, беззаветно любящая и почитающая его жена, узнав о том, что он оказался в инвалидном доме, без средств к существованию, в нищете, нуждающийся в элементарном уходе, всеми правдами и неправдами не добилась въезда из Югославии через Венгрию в Советский Союз.
По прибытии Мария Дмитриевна побывала в Москве на приеме у высокопоставленных чиновников, и Шульгину во Владимире была выделена отдельная однокомнатная квартира, где я его и навещал. Василию Витальевичу также был выдан паспорт, по которому я получал для него пенсию на почте. Такой паспорт я видел впервые: зеленые корочки и позолоченная надпись: «Вид на жительство в СССР».