С Никитой Михалковым

– Но о сы­не вы го­во­ри­те с та­ким обо­жа­ни­ем, с та­ким вос­тор­гом. Не бо­и­тесь в нём раст­во­рить­ся?
– Вы зна­е­те, мать – это не толь­ко та, кто обо­жа­ет ре­бён­ка сво­е­го. Мать – это тыл. Со­вер­ша­ет твой ре­бё­нок ошиб­ку, про­ис­хо­дит у не­го ка­кая-то бе­да, прав он или не прав, – ты всё рав­но за не­го. Да­же ког­да сын си­дит в тюрь­ме, да­же ес­ли он со­вер­шил что-то ужас­ное. По­э­то­му в пер­вую оче­редь я Сте­па­ну – тыл. А всё ос­таль­ное уже не име­ет зна­че­ния – раст­во­ря­юсь я в нём, не раст­во­ря­юсь. Бы­ва­ет, что мы во­об­ще не ви­дим­ся. Я всег­да го­во­рю, что, ес­ли из­ме­рять лю­бовь Сте­па­на ко мне по ко­ли­че­ст­ву звон­ков, то он са­мый ужас­ный сын. По­то­му что мо­жет не зво­нить не­де­лю. А ес­ли ме­рить по то­му, что в лю­бой мо­мент, по пер­во­му мо­е­му сло­ву, Сте­пан обя­за­тель­но мне по­мо­жет – он са­мый луч­ший сын. Мы с ним час­то спо­рим по по­во­ду вос­пи­та­ния вну­ков, он ме­ня ру­га­ет за то, что я их ба­лую.

Источник: interviewmg.ru