Наконец, очевидна диверсификация суверенитета как на путях легальной дефедерализации (недавний опыт СССР, Чехословакии и Югославии или другие ситуации относительно недавнего прошлого, приведшие к образованию суверенных государств – наподобие генезиса Бангладеш или Эритреи), так и в русле многоликой субсидиарности вкупе с процессами универсальной глокализации.
Субсидиарность, ее двоюродные и троюродные родичи наряду с привычными ситуациями автономизации (Северная Ирландия, Шотландия, Баскония, Каталония, Корсика, Фландрия и т.п.) сегодня включают в себя множащуюся феноменологию «непризнанной государственности» (Северный Кипр, Карабах и др.), венчурные формы ее легитимации (Палестинская автономия, Косово), поиск иных способов адаптации (Приднестровье, Абхазия, Южная Осетия).
Специфическая этническая либо «национально-освободительная» государственность периодически проявляется, к примеру, на Африканском континенте (как лимитрофы искусственно прочерченных границ) либо в виде повстанческих криминальных и полукриминальных латиноамериканских «республик сельвы». Равно как этноконфессиональные (Дарфур), трайбалистские (зона Великих африканских озер), демодернизированные (Сомали, Афганистан) образования. Или обширный, хотя и принадлежащий прошлому, южноафриканский опыт строительства бантустанов.
Стоит упомянуть сумятицу несостоявшихся и обанкротившихся государств. Или многоликих транзитных «золотых земель», мятежных автономий: от квазигосударственности каренов и монов в Юго-Восточной Азии до «зоны племен» на афгано-пакистанской границе, плавно переходящих, в конце концов, в трансграничную и своеобразно социализированную структурность полевых командиров и наркотрафика.
Пожалуй, наиболее интригующим регистром практики является пространство новых акторов на планете: государств-корпораций и корпораций-государств – территориальных, деятельных и антропологических организованностей, активных и дерзновенных протосуверенов, отличных от прежних форм государственности и социальной организации в целом.
В процесс по-новому прочитанной субсидиарности вовлекаются при этом не только регионы, автономии или мегаполисы, но и разного рода амбициозные корпорации, обладающие трансэкономическим целеполаганием.
Это также идущий на смену гегемонии буржуазии новый политический класс – сгустки сознаний и воль, субъекты и агенты драматичных перемен, совершающихся в человеческом космосе. Человек-manterpriser (человек-предприятие) институализирует себя как аутосуверена, следуя формуле: «Нет общества, есть только индивиды». Именно занимающий в мире властные позиции эклектичный слой четвертого сословия очерчивает контур новой глобальной социальной конструкции – пространства обитания трансграничного сообщества, развивающегося по собственным лекалам, знаменующего и ускоряющего самим фактом своей экспансии формирование постсовременного универсума.
Суммируя изложенное, можно констатировать: на планете возникают новые формы влиятельных транс- и парагосударственных образований, утверждаются альтернативные конфигурации международных связей: действуют мировые регулирующие органы, страны-системы, на пороге правовой легитимации поколение социоконструктов, рожденных в частности процессами субсидиарности и глокализации. Другими словами государственность сохраняется, но обретает новую историческую формулу так же, как несколько веков назад исторической новацией явилось само национальное государство.
Геоэкономическое мироустройство
Понятие геоэкономики имеет несколько расшифровок, наиболее актуальная из которых – это область практики, представляющая амальгаму экономики и политики.
Геоэкономическая формула мироустройства, сохраняя определенную преемственность с прежней практикой миростроительства (догоняющей модернизацией), реализуется, однако же, в заметно ином историческом формате, отчасти напоминающем прописи сословного (слоистого) мира. Генетически произрастая из кодов фритредерства, сегодня она закрепляет и технологизирует намеченное в прежнем политическом языке разделение мира на большие пространства Востока и Запада, Севера и Юга, «индустриально развитых стран» и «третьего мира» и т.п.
Формирующуюся геоэкономическую конструкцию (геокон) можно описать как специфичное соподчинение шести ареалов, два из которых являются транснациональными, а четыре имеют географическую локализацию. Это:
- транснациональный космос штабной экономики (Новый Север);
- трансгеографическое теневое пространство мирового андеграунда и трофейной экономики (Глубокий Юг), интегрирующее останки несостоявшейся либо обанкротившейся государственности, а также инволюционные формы социально-экономической практики и глобальной маргинализации, подобно ленте Мёбиуса плавно смыкающееся с глобальной теневой стиральной машиной квази-Севера;
- высокотехнологичный Североатлантический регион (Запад);
- связанное с массовым промышленным производством Большое тихоокеанское кольцо (Новый Восток);
- традиционный сырьевой Юг;
- не обретший внятный геоэкономический профиль сухопутный океан Северной Евразии, связанный с перспективами развития либо деградации российской государственности.
Введение элементов глобального управления в современную экономику приводит к синтезу хозяйственных и властных функций, что отразилось в актуализации категории «геоэкономика», понимаемой как слияние политики и экономики, формирование на данной основе системы стратегических взаимодействий. На самом деле, экономика все чаще выполняет управленческие и властные функции, а власть соучаствует в решении экономических задач. Но главное – и то и другое нередко осуществляется за пределами национальных территорий. Постепенно сумма хозяйственной деятельности на планете – в процессе мирового разделения труда – приобретет черты целостной структуры, политэкономического организма, отдельные компоненты (члены) которого имеют специализированный характер. Иначе говоря, современная экономическая практика транснациональна и глобальна, хотя и привязана к определенным географическим ареалам. Отсюда еще один из смыслов в содержании категории «геоэкономика», фиксирующий пространственную локализацию (географическую и трансгеографическую) различных видов экономической деятельности, новую типологию мирового разделения труда в глобальном универсуме.
Дело в том, что модули («этажи») геоэкономической машины, разнесенные в пространстве, находятся в определенных производственных взаимоотношениях. К примеру, производство природного сырья и материальных изделий связано в устойчивую диаду. То же самое можно сказать о «сырье» интеллектуальном и высокотехнологичном производстве. Проанализировав палитру подобных отношений, мы можем построить целостную сложноподчиненную (иерархичную) матрицу, объединяющую в единую композицию весь спектр хозяйственной и финансовой деятельности на планете.
Геокон можно представить как «китайский шар» – конструкцию из пяти уменьшающихся шаров, расположенных один внутри другого. Такая конструкция является неплохой моделью геоэкономической организации мира. На внешней поверхности геокона расположено пространство Нового Севера – охватывающее прочие экономические миры. Оно генетически связано с Североатлантическим регионом, но обладает собственным историческим и трансгеографическим целеполаганием. Экономика космополитичного модуля прямо связана с владением весьма значимым символическим капиталом, с принятием и проекцией властных решений, с финансово-правовым регулированием операций, с информационной, интеллектуальной и цифровой экономикой, с областью высококвалифицированных услуг. Собственно материальное производство оставляется для других геоэкономических персонажей.
Доминанта следующего геоэкономического ареала («первого внутреннего шара») – производство высоких технологий, расположенное в Североатлантическом регионе. И если первый – транснациональный – «этаж» мы обозначили как «Север», тогда второй – географически локализуемый – регион следует, наверное, сохраняя типологическую преемственность, именовать Западом. Североатлантическая мир-экономика выполняет функции своеобразного «высокотехнологичного Версаче», занимаясь производством лекал и образцов, причем далеко не только в области одежды и обуви, но – главное – в сфере высоких технологий, которые, с определенными ограничениями для технологий военных и некоторых других, тиражируются затем в других регионах планеты.
И прежде всего на просторах Большого тихоокеанского кольца. Сегодня тихоокеанский регион в геоэкономическом смысле – это не только Северная и Юго-Восточная Азия, Австралия и Океания, ареал включает такую нетрадиционную ось, как Латинская Америка – Индостан. Это Новый Восток, связанный с массовым промышленным производством, включая наукоемкие и высокотехнологичные товары. Еще один географически мотивированный регион – Юг, расположенный преимущественно в тропической и субтропической зонах. Основа его геоэкономической ориентации – производство природного сырья.
Следующая зона, пожалуй, наиболее сложна для анализа с точки зрения ее хозяйственной ориентации. Это «сухопутный океан» Евразии – точнее, Северной Евразии, – в политическом отношении во многом связанный с историческими судьбами России. Если бы речь шла о построении формальной модели, то структурообразующим началом данного «большого пространства» – своеобразного геоэкономического гипер-Севера – по ряду косвенных признаков могло бы стать производство интеллектуального сырья для широкого круга нововведений (как инженерных, так и социогуманитарных). В таком случае пространственная организация мира точно соответствовала бы умозрительной формуле «мировой производственной мегамашины» – единого комплекса мирового хозяйства. На практике, однако, этого не произошло.