Кризис органичен установившемуся в стране порядку-кризису, которому нужен именно больной социум, своего рода социум-уродец. В таком социуме порядок-кризис, или, если называть вещи своими именами, порядок-инфернал, только и может нормально и с выгодой для себя существовать и воспроизводиться.
{div width:385|float:left}{module Boskh}{/div}Выход из подобного кризиса предполагает, помимо обычных антикризисных действий власти и стихийно самозарождающихся в социуме антикризисных процессов, самое настоящее преображение страны, смену ее образа. А это требует не столько поверхностных функционально-структурных, сколько глубинных концептуальных перемен, тех самых перемен, которые затрагивают саму метафизику страны, ее идею, а не одно лишь текущее жизнеотправление.
Кризис органичен установив-
шемуся в стране порядку-кри-
зису, которому нужен именно
больной социум, своего рода
социум-уродец. В таком соци-
уме порядок-кризис, или, если
называть вещи своими име-
нами, порядок-инфернал,
только и может нормально
и с выгодой для себя суще-
ствовать и воспроизводиться.
Самое сложное в кризисе России состоит в отсутствии органичной ей и на нее сориентированной страновой концепции. Внешняя, поверхностная, физическая патология нынешней России – лишь проявление ее внутренней патологии. Патологии духовной, идейной, метафизической, смысловой, концептуальной. При этом концепция России – отнюдь не свод глубоких мыслей, не особенный текст, не выверенный устав. Та же конституция – вовсе не концепция страны, хотя кое-что концептуальное она отражает и в себе содержит.
Либерально-глобалистская концепция, навязанная России, именно по причине своей антироссийскости не сумела ни опровергнуть метафизику России, ни вытеснить ее на периферию, ни заменить собою. Она лишь смогла вызвать, азартно и нервно атакуя коренные российские устои и благоприобретенные советские стереотипы, полифуркационные разрушительно-созидательные процессы, обозначавшие и осуществлявшие вихреобразную активность в возбужденном этим инородным концептуальным вливанием страновом метафизическом котле.
Произведя на свет порядок-инфернал, коренная российская метафизика как бы ушла в глубину, легла на дно, вошла в мир нави, оказалась в нетях. Однако из этого вовсе не следует, что она не имела никакого влияния на физическую поверхность реформенного и пореформенного бытия России. Хотя преимущественно эта метафизика все это время занималась преобразованием самой себя для новой России. А где, собственно, гнездится в реальности этот самый метафизический котел вместе со своими разрушительно-созидательными полифуркационными процессами?
Россия интересна и ценна именно своей российскостью, а не западного образца
европейскостью или какой-нибудь англо-американскостью. Как раз тем, чего
нет нигде в мире, кроме России. И российскость эта заключается во всей
целостной метафизике России, в ее концепции, телеологии и исторической
судьбе, в ее общей генетически обусловленной идее, никем нарочно не придуманной.
Конечно, в людях, в их сознании, включая подсознание и сверхсознание, в самой российской ноосфере, которая как раз и есть сумма всех российских сознаний, некая совокупная сознаниевая масса. А сознание, как и ноосфера, – насыщенные информацией и смыслами дух и идеальность. В этих информационно-смысловых полях все живет, бродит и колобродит, переустраивается и изменяется, распадается и соединяется, возникает, сохраняется и исчезает, преображается, нисходит и возвышается, деградирует и совершенствуется. И одновременно находит внешнее выражение в словах, переживаниях и действиях – подчас несуразных, непонятных, таинственных. Все это как раз и служит российской цели и российскому способу ее реализации.
Россия интересна и ценна именно своей российскостью, а не западного образца европейскостью или какой-нибудь англо-американскостью. Как раз тем, чего нет нигде в мире, кроме России. И российскость эта заключается во всей целостной метафизике России, в ее концепции, телеологии и исторической судьбе, в ее общей генетически обусловленной идее, никем нарочно не придуманной.