Кадр из фильма «Пред судом истории»
Вопрос об отречении
– Шульгин был свидетелем отречения государя императора от престола, участвовал в том, что произошло. В ваших разговорах вы не могли не касаться отречения…
– Ксения Сабурова, внучатая племянница Лермонтова, дочь петербургского губернатора, которая тоже после всех своих отсидок – 20 лет тюрем, лагерей и ссылок – проживала во Владимире, долгое время не желала с Шульгиным общаться. Потому что, по ее словам, он принял участие в «этой дурной комедии». Но потом состоялось примирение. У меня есть фотография, где они чокаются бокалами с шампанским. Василий Витальевич объяснял свое участие следующим. Во-первых, ничего уже нельзя было сделать, общество находилось в состоянии обреченности. Вопрос отречения был предрешен. Оно произошло бы независимо от того, был бы Шульгин при этом или нет. Он посчитал, что при отречении должен присутствовать хотя бы один монархист. Он также считал, если акт отречения будет передан партии монархистов, дальше можно будет действовать, чтобы спасти монархию. Второе. Шульгин опасался, что государь может быть убит. И ехал на станцию Дно с целью «создать щит», чтобы убийства не произошло. Василий Витальевич хотел убедить государя, что отрекаться ни в коем случае не надо, но, как я понял из его объяснений, у него не было такой возможности…
– Почему же на станцию Дно? Со школьной скамьи известно, что государь отрекся в Пскове…
– Хотя в тексте отречения значится «город Псков», государь Николай Александрович Романов, как известно, отрекался на станции Дно. Я спрашивал Василия Витальевича, можно ли было принимать государственное решение на станции Дно. Псков и указан-то, чтобы избежать названия станции – Дно.
Каким бы ни было отречение, фиктивным или не фиктивным, оно было в пользу брата. Возникал вопрос: какова вина Шульгина в крушении самодержавия? Должен ли я думать, что какая-то часть вины лежит на Шульгине?.. Николая Александровича обманывали, говорили, что впереди рельсы разобраны. Его шантажировали. Генерал Рузский уверял, что будет убита семья государя, если он не подпишет «этот листок». А если бы Николай Александрович приехал в Петроград и выступил с какого-нибудь балкона, может быть, никакого Октябрьского переворота и не было бы.
Была надежда, что престол займет Великий князь Михаил. Адмирал Колчак дал приказ по всем флотам готовиться к присяге новому государю. Но вышло так, что и Михаила вынудили отказаться от власти. Мне Василий Витальевич рассказывал: Керенский стоял на коленях перед Михаилом Александровичем и говорил буквально следующее: «Ну дорогой мой, ну напишите ну хоть что-нибудь!» Ему тоже говорили, что весь город наводнен солдатами, что могут убить. И Михаил написал записку, никому не адресованную, где говорилось, что он «воздерживается от принятия престола» до решения Учредительного собрания – скорейшего, которое может определить волеизъявление народа об образе правления на основе всеобщего прямого равного и тайного голосования. Подразумевалось, что он временно воздерживается – до решения Учредительного собрания, чтобы соблюсти юридическую формальность. Дело было за малым.
Вы знаете, что из себя представляет отречение Николая? Листок бумаги с машинописным текстом: «Начальнику штаба…» Какому именно? Любой, даже начинающий канцелярист не принял бы этот текст всерьез, потому что это никакой не документ. Подпись Императора – карандашом! Текст заверен: «Министр императорского двора генерал-адъютант барон Фредерикс». Если бы не подпись Фредерикса, так называемое отречение вообще можно было бы выкинуть в мусорную корзину. Оба эти документа для любого юриста документами не являются.
Однажды я спросил деда, что было бы, если бы на обратном пути он стер карандашную подпись обыкновенной резинкой. Быть может, Россия уцелела бы и переворота не случилось? Он помолчал, подумал. «Наверное, отсутствие подписи не сыграло бы уже никакой роли…»