Поэт-фронтовик Юрий Белаш (1920-1988), о котором ещё будет речь, описал именно такую ситуацию с нашими пленными:
Последний шанс!.. Не ждать, пока прикончат,
а броситься внезапно на конвойных. Их двое:
спереди и сзади – с винтовками наперевес.
Они не ждут, конечно, нападенья – и думают,
что русский отупел от ожиданья смерти
и безоружен... Они не знают, что такое
последний шанс. Сейчас ты объяснишь им это,
когда дотащитесь до поворота – и переднего
прикроют кусты орешника; тогда, присев,
как будто заправляешь шнурок в ботинок,
дождись, чтоб задний подошел поближе, –
и, резко обернувшись, швырни ему под ноги
с размаху, как гранату, свой шанс последний –
надеждой лютой налитое тело.
Бывший советский писатель Гранин думает, как немецкий конвойный: русский отупел от ожидания смерти. По отсутствию интереса он, видно, и не слышал о множестве наших пленных, которые бежали из-под конвоя, из лагерей, вступали в партизанские отряды, переходили линию фронта и продолжали воевать. Кстати, были такие и среди тех, кто стал потом писателем. Константин Воробьёв, попавший в плен под Клином в том самом 41-м году, в сентябре 43-го не только бежал, но и создал партизанскую группу. А Степан Злобин, ещё до войны прославившийся романом «Салават Юлаев», тоже попал в плен в 41-м. Он после неудачной попытки побега возглавил подполье. Красная Армия его освободила, и с ней дошел он до Берлина. Сердцевед со Звездой должен бы понимать, что читалось на лицах Воробьёва и Злобина, когда «велосипедисты» гнали их в плен.
Но он сказал: у тех, кого он видел, в лицах не было ничего, кроме поражения. Это закономерно для человека, который даже спустя пятьдесят лет после победы твердил: «По всем данным мы должны были проиграть!» И все друзья-кюветчики сразу поверили ему: ничего, кроме... И основываясь на такой уверенности, они ничего и не предпринимают для освобождения пленных. Словом, струсили, предали. Как Ельцин – Хоннекера, как Путин – Буданова, как Медведев – Лужкова.
А вот ещЁ «фронтовой эпизод»: «Самое начало войны. Мы наткнулись на четырёх немецких солдат. Они, уставшие, грязные, свалились в кусты и спали». И опять – никаких определенных примет времени, места, кто такие «мы». Что за солдаты? Почему они так сладко без охраны дрыхнут на чужой земле, в которую вторглись и где так много тех, кто готов укокошить их?
Ну, хорошо, как говорится, чего на войне не бывает. Что дальше? «Командир сказал: «Не будем стрелять в спящих». Его тогда чуть не отдали под суд». За что? Да за гуманизм же! Я думаю, что и князь Андрей не стал бы стрелять в спящих. Но какая иезуитская спекуляция на гуманизме! А разве жители Минска, Одессы, Бреста не спали сладким сном, когда немцы 22 июня среди ночи обрушили на них бомбы? Речь не о четырех здоровых захватчиках и убийцах, а о тысячах и тысячах мирных людей, в том числе – дети, старики, больные...
Что ж получается? В первом эпизоде «мы» предали своих пленных, приписав им свое собственное пораженческое состояние духа, во втором «мы» – гуманисты по отношению к захватчикам, к врагам. Как за это не дать президентскую премию!
И ведь этим не кончаются размышлизмы Гранина о войне. Он ещё уверяет, что наши солдаты и офицеры «претерпели голод, нечеловеческие условия в немецком плену» только потому, что «не были защищены Женевской конвенцией». Давненько я не встречал сей замшелый довод, когда-то не сходивший с уст самых невежественных и тупых антисоветчиков. Человек уверяет нас в благородстве фашистов! То есть он не имеет никакого представле– ния о том, кто они, что творили на нашей земле.
Во-первых, что такое конвенция? Это собираются мужики иностранных дел разных стран и «между лафитом и клико» хлопают друг друга по плечам: «Ребята, давайте жить дружно!» Например, Женевскую конвенцию 1925 года о запрещении отравляющих веществ сразу подписали 37 стран, позже – 97. Почти все страны мира. И что? Это не помешало Японии в начале 30-х годов использовать газы против Китая, немного позже – Италии против Абиссинии, а в 60-е годы США пустили в ход дефолианты во Вьетнаме, уничтожая там леса и всё живое. Женевскую конвенцию 1949 года по защите жертв войны подписали 120 стран. И неужели писатель Гранин не знает, что после этого американцы вытворяли в Корее и Вьетнаме, а позже – опять же в Югославии, Афганистане, Ираке? Так обходятся с конвенциями.
Но вот не безразмерная конвенция, а конкретный договор между двумя конкретными государствами, какими и были два советско-германских договора 1939 года. В этом случае степень ответственности, мера прочности вроде бы гораздо выше. Так вот, если немцы наплевали на два конкретных межгосударственных договора, то откуда у вас, т.Гранин уверенность, что они стали бы считаться с решением благостной безразмерной конвенции о пленных и обращались бы с советскими пленными так же, как с французскими и английскими? Еще в 1934 году Гитлер говорил: «Нам надо искать методы депопуляции, т.е. уничтожения целых расовых единиц. Именно это я намерен осуществить – уничтожить миллионы людей низшей расы, которые размножаются, как паразиты».
Мы и были для немцев той «расовой единицей», которая подлежала уничтожению. Если опять о пленных, то это можно видеть хотя бы на таких цифрах: из нашего плена вернулись домой 85% немецких солдат и офицеров, а из их плена наших – 40%.
И потом, разве для порядочных людей обязательны разного рода договоры и конвенции, чтобы вести себя прилично, по-человечески с людьми, оказавшимися в беде?
Желание обелить фашистов Гранин дополняет ложью не только о Женевской конвенции: «Одно из тяжких и постыдных последствий войны – отношение к пленным. Плен у нас карался как преступление. Бывших пленных подвергали репрессиям, они пребывали отверженными, бесправными». Назвал бы хоть одного репрессированного, хоть кого-нибудь из отверженных. Не хочет. А вообще-то найти таких при желании можно. Чего в жизни не бывает! Но ему лень искать, копаться, шевелиться...