Восстания достатка
В какой степени оправданы сравнения защитников парка Гези с «болотной» оппозицией и ее «оккупаями-абаями»? Можно привести еще одну – книжную – триаду с рядом совпадений. В год выхода знаковой для своего времени книги философа Хосе Ортеги-и-Гассета «Восстание масс» (1932) родился автор не менее значимой для следующей эпохи книги «Восстание элит» Кристофер Лэш. Через десять лет после выхода этой книги в России (2002) Фрэнсис Фукуяма или Борис Кагарлицкий (затрудняюсь сказать, кто первый) дали не менее точный диагноз текущих мировых процессов: «Восстание/революция среднего класса». Да, сейчас в мире в целом происходит глобальное восстание именно среднего класса, который есть и в России – 18–20 процентов населения. Лейтмотив, объединяющий между собой события в Турции и Бразилии и их – с «арабской весной» 2011 года и неутихающими протестами в Китае, по мнению Фукуямы, – это появление нового глобального среднего класса. Современный средний класс повсюду, где он возник, вызывает политическое брожение, но лишь изредка ему удается самостоятельно осуществить устойчивые политические перемены. Ничто из того, что мы в последнее время наблюдаем на улицах Стамбула и Рио-де-Жанейро, не дает оснований думать, что эти случаи станут исключениями.
Протестует прежде всего «технически подкованная» молодежь с уровнем достатка и образования выше среднего, которая чувствует себя «отлученной от правящей политической элиты», полагает Фукуяма. Экономисты и бизнес-аналитики называют средним классом совокупность людей с определенным уровнем дохода, продолжает Фукуяма. «Корпорации исходят слюной при мысли о приросте среднего класса, поскольку он представляет собой огромный резерв новых клиентов», – полагает автор «Конца истории». (По прогнозу Института ЕС по исследованиям в области безопасности, к 2030 году численность этого слоя достигнет 4,9 миллиарда человек.)
Но Фукуяме куда более значимыми для прогнозирования политического поведения кажутся другие критерии – «образование, род занятий и владение активами». Более высокий уровень образования коррелирует с повышением ценности демократии, личной свободы и терпимости к иному образу жизни в представлениях людей. Помимо безопасности, таких людей начинает интересовать свобода выбора.
Семьи, владеющие долговечными активами – такими, как дом или квартира, – гораздо больше интересуются политикой, поскольку все это вещи, которые правительство может у них забрать. Поскольку средний класс – это, как правило, тот слой, который платит налоги, у его представителей имеется прямая заинтересованность в том, чтобы правительства были подотчетными. Что самое важное, новых представителей среднего класса с большей вероятностью подстегнет к активным действиям то, что покойный политолог Сэмюэль Хантингтон ранее называл «разрывом», то есть неспособность общества удовлетворить их быстро растущие чаяния экономического и социального прогресса. Эта динамика была налицо в ходе «арабской весны».
«Все эти явления не новы, – напоминает Фукуяма. – Французская, большевистская и китайская революции – все они прошли под началом недовольных представителей среднего класса, пусть на их дальнейшее развитие и оказывали влияние крестьяне, рабочие и беднота. Практически весь Европейский континент был охвачен революционным движением в эпоху “весны народов” 1848 года, и это прямой результат роста европейского среднего класса в предшествующие десятилетия». Бразильцы протестуют против сильно коррумпированной политической элиты, которая демонстрирует гламурные проекты – чемпионат мира и Олимпийские игры в Рио, – будучи не в состоянии обеспечить такие основные услуги, как сносное здравоохранение и образование для большинства.
Для турецкого общества коррупция является таким же системным явлением, как и для России. Те, которые выходят на улицы в Турции и России, меньше всего имеют доступ к коррупционноемким отраслям жизни. Существенная разница турецких и российских «средних» в том, что за первыми стоит мощная республиканская элита, независимые политические партии, которые никогда не выигрывали выборы, но порой получали власть из рук военных, и все в большей степени общество в целом. В силу этих факторов турецкие «декабристы» выходят на площадь гораздо более уверенно, чем российские (генералы арестованы, но без офицеров все равно никуда не деться), не только от имени среднего класса. И в отличие от Турции – вернусь к неожиданно пикантному началу своей статьи, – термин «проституция» (с определением «политическая») оказывается более применимым не к оппозиции, а к представителям разных ветвей власти (к оппозиции более применим заданный еще Хрущевым перенос нетрадиционной сексуальной ориентации).
В целом же, пока угроза реального падения доходов представителей среднего класса не стала фатальной, а коррупция, отчужденность от элит и иные явления политической системы еще не вызывают особой аллергии, российский средний класс в целом может позволить себе продолжить политическую сиесту, обязательную, по свидетельствам путешественников, в дореволюционном османском Стамбуле.
«Никаких десяти тысяч, о которых писали оппозиционные блогеры, и в помине не было, – оставим в покое Фукуяму и обратимся к Кагарлицкому, описывающему протестные выступления в Москве в день вынесения судебного приговора Алексею Навальному, – но и тех 3,5–4 тысяч, что реально собрались в центре, хватило бы, чтобы наглухо закрыть Тверскую улицу и парализовать движение в центре Москвы. Однако из массы пришедших нашлось от силы человек 300, которые такую попытку предприняли, да и то очень вяло, не получив поддержки от остальных. Кого-то упаковали в автозаки, остальные разошлись по тротуарам. Вот и все. В Западной Европе это даже не считалось бы демонстрацией.
Публика не столько протестовала, сколько любовалась собой, не желая, разумеется, рисковать и не забывая о своих планах на продолжение вечера. <…> После протеста в центре Москвы фейсбук заполнился отчетами, как после вечеринки: “Было здорово”. Постили фотки и восхищались своей смелостью. Ведь не просто так без дела час простояли на углу улицы, а участвовали, да в “несанкционированном митинге”!»
То есть даже если и происходит пробуждение, то пока преимущественно нарциссическое.