О свободе слова в контексте международной юридической практики и политической культуры
Мирослав Николац

Источник: альманах «Развитие и экономика», №10, июнь 2014, стр. 184

Мирослав Николац – экономический аналитик, гражданин Хорватии, временно проживающий в России

Определение свободы слова в Российской Федерации постоянно подвергается толкованиям на разные лады. Характерный пример – недавняя полемика в The Guardian от 10 апреля 2014 года двух российских тележурналистов – провластного Дмитрия Киселева и оппозиционного Тихона Дзядко. Эта полемика в очередной раз наглядно показала, что в российском медиасообществе нет четких критериев того, что есть свобода слова. Определения этого фундаментального гуманитарного права всегда предельно субъективны и зависят не от каких-то выработанных и соблюдаемых всеми норм, а от ситуационной конъюнктуры, в которой приходится работать. Так, например, в указанной дискуссии Дмитрий Киселев вместо того чтобы развить работающий на его точку зрения тезис о выгодном отличии российских СМИ от западных, руководствующихся «политкорректностью», а также «политической целесообразностью во имя безопасности», по сути, сосредоточился на введенных против него санкциях ЕС. В результате пускай спорного, но вместе с тем содержательного сопоставления диапазона дозволенного в российских и западных СМИ у него не получилось. Не смог доказать существование в России жесткой цензуры и Тихон Дзядко, который фактически свел всю борьбу власти со свободой слова к проблемам, возникшим у телеканала «Дождь», что не может не вызвать удивления у любого знакомого с реальным состоянием медийного пространства РФ и существующих в нем проблем. Подобная невнятность наиболее знаковых персон в вопросе о свободе слова заставляет меня высказаться по этому поводу.

Я вырос в социалистической среде, которая тем не менее была почти полностью подвержена тлетворному влиянию Запада. Такая ситуация сохранялась вплоть до 90-х годов прошлого века – до гражданской войны в бывшей Югославии. И одной из причин этой войны стал вовсе не всплеск неограниченной свободы, в том числе и свободы слова, которая предоставила возможность различным радикалам открыто пропагандировать свои взгляды. Гражданский конфликт в стране спровоцировало как раз именно отсутствие полной свободы слова на протяжении послевоенных десятилетий и до 90-х годов, когда из-за технологического прогресса ее уже было невозможно ограничивать.

Возможность высказываться избавляет отдельно взятого человека и общество в целом от фрустраций, которые накапливаются в условиях вынужденного молчания. Что же касается экстремистских идеологий, то они с большим трудом выживают в условиях открытой дискуссии. Кроме того, во избежание неприятных сюрпризов всегда нужно быть в курсе того, что люди думают на самом деле.

В России в последнее время заметно обострилось противостояние различных точек зрения на то, до каких пределов должна доходить свобода слова. Поэтому стоит сравнить соответствующее российское законодательство с правовыми нормами и судебной практикой в моей родной Хорватии, а также в Евросоюзе и США.

В Хорватии, которая с июля прошлого года является членом ЕС, некоторые публичные высказывания наказуемы лишением свободы. В первую очередь это касается призывов к войне и межнациональной вражде, о чем говорится в статье 39 хорватской конституции. Но здесь сразу очевиден парадокс: во время войны с Сербией никому не пришло в голову привлекать людей к ответственности за такие высказывания, да и легко представить себе ситуацию, в которой к войне призывает само государство. Вот и выглядит эта статья неуклюжим дополнением законотворцев-любителей, захотевших казаться «гуманными» и добавить хотя бы что-то свое в наспех состряпанную конституцию.

Хорватский уголовный кодекс предусматривает наказание в виде заключения на срок до трех лет за публичные призывы или распространение печатных материалов, которые провоцируют насилие или вражду в отношении лица или группы лиц на основании их расы, религии, национальности, происхождения, цвета кожи, пола либо каких-то иных отличных качеств. Таким же сроком наказывается открытое одобрение или умаление последствий геноцида, агрессии, преступлений, совершенных в отношении упомянутых выше лиц, если подобные высказывания способны привести к насилию или разжиганию вражды. Более того, наказуемо даже само намерение сделать такие публичные декларации. Что же касается защиты чести и достоинства государства, то публичные насмешки над хорватской государственностью, над флагом, гербом или гимном страны, демонстрация презрения по отношению к ним либо их грубое унижение наказываются лишением свободы на срок до одного года.

Английский юрист и социолог Хенри Самнер Мейн называл три источника закона. Это фикция, право справедливости и законодательство. В упомянутом выше случае ограничения свободы слова с целью защиты государства, само государство и возможность совершения уголовного дела против него являются юридической фикцией. Законодательство предусматривает за это наказание – до одного года тюремного заключения. Поддерживать же справедливость должны суды, в том числе и в случае принятия решений по поводу призывов к насилию. Но может возникнуть вопрос, имеют ли суды право наказывать во всех случаях, когда такие призывы и угрозы не привели к каким-либо реальным последствиям? То есть приведенным вопросом ставится под сомнение смысл запрета на экстремистские высказывания. Мол, если чьи-то слова не привели к реальным действиям, то со стороны суда было бы очень смелым шагом заявить, что они могли к ним привести, и из-за этой возможности приговорить человека к лишению свободы. Суд же не гадалка и по определению судит post factum.

Правильно ли это утверждение? Ничуть. Да, в большинстве случаев суды сосредотачиваются на последствиях высказываний (самым ярким примером является клевета, где нужно доказать, что ложное публичное высказывание в адрес потерпевшего привело к конкретному ущербу, а если нет ущерба, то нет и компенсации). Однако существуют прецеденты ограничения свободы слова вне зависимости от того, имели ли чьи-либо слова какие-то негативные результаты. Законодательно зафиксированный предел допустимой свободы слова имеется даже в США – стране, считающейся эталоном соблюдения гражданских свобод. В деле, которое Верховный суд США рассмотрел в 1919 году, член Верховного суда Оливер Вендел Холмс согласился с ограничением права на свободу слова в случаях, которые представляют «ясную и непосредственную опасность». Судья разъяснил свою формулировку следующим образом: «Вопрос в каждом случае состоит в том, произнесены ли слова в таких обстоятельствах и обладают ли они такой природой, чтобы привести к существенному ущербу, который Конгресс вправе предотвратить». При этом Холмс конкретизировал: «Самая широкая свобода слова не распространяется на человека, который ложно кричит “Пожар!” в театре и сеет панику». Недостаток такого подхода очевиден. Никто не может знать заранее, приведут ли определенные высказывания к нежелаемым последствиям. Понять это можно, только оценив реальные последствия высказываний. Самые резкие слова могут остаться без последствий. К примеру, в Хорватии в последнее время вышло несколько статьей о недавних беспорядках в Боснии с вопросом: «Почему хорваты молчат?» Они не привели ни к каким серьезным последствиям, а потому остались без внимания правосудия. А в каком-то случае даже самая взвешенная статья о коррупции может спровоцировать беспорядки.

Очевидно, что американский судья Холмс не замечал этого нюанса: он осуждал людей за слова (распространение листовок против военного призыва во время Первой мировой войны), которые не имели абсолютно никаких последствий, а значит, его предположение о существовании «ясной и непосредственной опасности» в этом случае было несостоятельным. Если человек восклицает: «Пожар!» – а пожара на самом деле нет и его крики не вызывают панику, то судить этого человека не за что. Ну, или, в крайнем случае, разве что за нарушение порядка в театре.

Можно вспомнить и еще одно судебное дело, в результате рассмотрения которого Верховный суд США приговорил подсудимых к срокам от 10 до 20 лет за распространение листовок, призывавших к прекращению военной интервенции США во время гражданской войны в России. Тогда тот же судья Холмс не согласился с обвинительным вердиктом. В отличие от предыдущего дела Холмс не счел призыв к прекращению интервенции и производства вооружений «непосредственной опасностью» и добавил следующее: «Лучшей проверкой истинности идеи является ее способность стать принятой в конкурентной среде. <…> Я считаю, что мы должны постоянно и бдительно защищаться от покушений на ограничение высказывания убеждений, которые нам кажутся неприемлемыми и смертельными, если только они непосредственно не грозят исполнению законов и их неотложное ограничение не нужно для спасения страны».

Доктрина «ясной и непосредственной опасности» нуждалась в уточнении, и оно было сделано в 1969 году. Тогда член организации «Ку-клукс-клан» был освобожден от ответственности за призыв к расовой ненависти, поскольку его речь была произнесена в условиях, которые не могли привести к «непосредственным незаконным действиям». Критерий «непосредственного незаконного действия» и по сей день остается основанием для определения наказуемости высказываний в США.

Впрочем, есть случаи, когда суд считает даже само намерение совершения незаконных деяний наказуемым. В США недавно имел место скандальный судебный прецедент. Подсудимый был приговорен к 17 годам заключения за «вступление в заговор» и «оказание материальной поддержки» террористической организации. В действительности он лишь намеревался стать членом террористической группы в Йемене, но ему это не удалось, потому что он не смог выйти на террористов. Тем не менее суд решил, что он должен ответить за саму попытку, а также за перевод каких-то незначительных экстремистских текстов на английский язык. Судя по всему, подсудимый действительно горел желанием вступить в террористическую группу, но он этого не сделал – и правомерно ли в таком случае осуждение всего лишь за мечту? В любом случае данное судебное решение идет вразрез с доктриной «ясной и непосредственной опасности», поскольку нет и не может быть ясности с тем, к чему привело бы обучение этого мечтателя в лагере боевиков (например, он мог испугаться и вернуться к мирной жизни либо не справиться с требованиями обучения). Важно и то, что он не намеревался проводить террористические акты на территории США, а собирался воевать на стороне боевиков в Ираке. Таким образом, сама трактовка его возможной деятельности как террористической вызывает сомнение.

@2023 Развитие и экономика. Все права защищены
Свидетельство о регистрации ЭЛ № ФС 77 – 45891 от 15 июля 2011 года.

HELIX_NO_MODULE_OFFCANVAS