Тинторетто. Константинополь в осаде в 1204 году
В подражание или в назидание: для чего нам нужен византийский опыт
Александр Севастьянов
Источник: альманах «Развитие и экономика», №4, сентябрь 2012, стр. 28
Александр Никитич Севастьянов – кандидат филологических наук, член Союза писателей и Союза журналистов России, член редакционного совета журнала «Вопросы национализма», автор многих книг, среди них: «Национал-капитализм», «Национал-демократия», «Итоги XX века для России», «Русская идея, век XXI», «Время быть русским!», «Россия – для русских!», «Этнос и нация», «Диктатура интеллигенции против утопии среднего класса», «Победу не отнять! Против власовцев и гитлеровцев», «Уклоны, загибы и задвиги в русском движении»
История засорена обломками государств,
которые пытались совместить различные
этнические, лингвистические либо религиозные
группы в пределах одной верховной власти.
Нация и Государство – вот коренной вопрос, который в первую очередь встает в раздумьях о византийском опыте. Сама история поставила поистине бесценный эксперимент длиною в тысячу лет, призванный его разрешить.
Но собственно в чем данный вопрос состоит?
Я хочу предложить его в такой постановке, которая больше всего должна волновать русское общество после распада Советского Союза. А именно: сохранимся ли мы, русские, как нация, сохранив при этом свое государство? Не повторим ли мы злую и печальную участь ромеев, потерявших и государство, и судьбу? Отжили ли мы уже как этнос отмеренный нам исторический век и готовимся ли сойти со сцены – или у нас есть шанс продлить собственное существование, в то же время не попав под чуждое владычество, как это произошло со многими народами Византийской империи?
Своеобразный историк и историософ Лев Гумилев полагал, будто весь процесс от зарождения до гибели этноса (он почему-то называл этот процесс этногенезом) занимает в среднем 1200–1400 лет. Этот период он объявил нормой. Однако, присмотревшись, мы легко убедимся, что на самом деле судьбы народов гораздо более разнообразны и часто не укладываются в приведенную схему.
Прежде всего обращают на себя внимание этносы, мелькнувшие, как метеоры, по небосклону истории и мгновенно погасшие, этносы-эфемериды, этносы-однодневки (по историческим меркам, разумеется, то есть жившие несколько столетий в лучшем случае). С другой стороны, мы можем наблюдать этносы, срок жизни которых в несколько раз длиннее того периода «этногенеза», что отпустил им Гумилев. Принимая эти факты к рассмотрению, мы должны, конечно, иметь в виду, что этнос, вопреки учению Гумилева, вовсе не поведенческий стереотип, а биологическое сообщество, связанное общим происхождением, имеющее общую генетику и общую «семейную историю».