Остальной мир обязан выдвинуть собственный проект, к примеру, планетарной равноправной кооперации и планетарного солидаризма. И заставить передовой мир его принять. А для этого сам остальной мир должен таким же имперским образом консолидироваться. Как? Путем создания нескольких больших имперских центров, способных, однако, к эффективному взаимодействию, а не зараженных бациллой взаимного соперничества. Здесь потребна мудрость. Да и традиция для этого тут как тут. Передовой мир давно покончил с солидаристской традицией – как под сенью христианства, так и вопреки ему. Этому миру уже невозможно самому выдвинуть и реализовать новый глобальный солидаристский проект – кризис того же Евросоюза говорит о многом. Да и кто Западу сегодня поверит. А вот у остального – сейчас, вроде бы, субглобального – мира с этим как раз все иначе, ибо он с метафизической традицией не расставался. Следовательно, и с вековой мудростью тоже – он не замещал ее ни позитивной философией, ни наукой, ни прагматической идеологией. Суперстратегический созидательный шанс сегодня больше у остального мира, чем у якобы передового мира.
Проект передового мира – проект постчеловечества, а вот проект остального мира может стать проектом нового человечества, солидарного как с новизной, так и с традицией.
Всего сложнее сегодня России – естественной, но при этом и формальной наследнице Российской империи и СССР. Стране, оставшейся империей по внутреннему устройству, но утратившей (или почти утратившей) внешнюю имперскую значимость (во всяком случае – функциональную), хотя при этом и не расставшейся полностью с имперской атрибутикой – военно-промышленным комплексом, ядерным оружием, космическими программами.
Идет борьба с религиями, Церквями, идеологиями, культурами, нациями, государствами, этносами, семьями, школами, университетами – в общем со всеми несущими опорами и конструкционными узлами не просто нововременного, но и вообще человеческого
(все-еще-человеческого) мира.
Главная геополитическая задача России – восстановление имперского величия и своей ведущей объединительной роли на мировой арене. Это очень трудная задача, ведь для ее выполнения надо учитывать следующие обстоятельства.
Во-первых, резко сокращенную, ориентированную главным образом на экспорт сырья, энергоресурсов и полуфабрикатов, слабоконкурентную национальную экономику, зависимую от импорта продовольствия, товаров широкого потребления, новейших технологий, интеллектуальной продукции и капитала. И при этом тесно связанную с состоянием и тенденциями мирового финансово-экономического контекста, в значительной степени предопределяемыми действиями глобального центра.
Во-вторых, столь же зависимую от внешнего контекста и действий глобального центра (не столько институционально, сколько функционально) национальную – точнее, субнациональную – политическую систему, склонную к соглашательству, невыгодным для себя компромиссам, с низкой способностью к сопротивлению. Сербия, Ирак, Ливия – примеры «тухлого» поведения. А вот Иран, Грузия, Сербия – образцы некоторой внешнеполитической стойкости.
В-третьих, слишком большую по доле, весьма распространенную и влиятельную, ненациональную по ориентации, положению, поведению и вообще по духу, лишь условно страновую, а на самом-то деле внестрановую, экономическую и в немалой степени политическую элиту. Элиту, более подходящую под определение антиэлиты, антисистемы, «малого народа», характерную обычно для зависимой колонии, а не для самостоятельной державы. Элиту, способную подавить, разложить, поглотить остаточную национальную элиту, которая тоже есть, но не на первых ролях, а в дефансивно-резистансной позиции, не консолидированную в достаточной мере и морально не слишком полноценную.
В-четвертых, громадные внутренние кризисные проблемы: от тотальной социальной несправедливости и всеохватывающей коррупции до устойчивого вымирания коренного населения и общего антикультурного разложения, что так или иначе стимулирует серьезную – пока еще более скрытую, чем явленную – социально-политическую напряженность. Нынешняя Россия – страна перманентного внутреннего кризиса, возникшего еще в СССР, но резко разогретого перестройкой и существенно усиленного последующими за ней реформами.
В настоящее время в России налицо уже безусловный пореформенный кризис, из которого пока никакого заметного выхода не просматривается. Став обуржуазненной и оглобаленной, страна не сделалась (или пока еще не сделалась) ни национально консолидированной, ни морально здоровой, ни эффективно упорядоченной. В общем, это больше антистрана, чем страна. Она наполнена скорее антицивилизацией, чем цивилизацией, испытывает все муки аморального антикультурного ада и не помышляет – хотя, правда, еще мечтает – о какой-либо нормальной жизнеотправительной перспективе.
Нынешняя Россия – больше по сути своей колониальная, чем суверенная страна. Это – субстрана, хотя и не потерявшая шанса ни на собственное возрождение, ни на обретение полной великодержавной самостоятельности. И парадоксом выглядит тот факт, что Россия по-прежнему выступает страной-субъектом великой исторической игры, к ее мнению в мире прислушиваются, с ее позицией считаются, на нее возлагают немалые – если не главные – надежды. Сакральное значение евразийской имперской страны во главе с Москвой – как ни странно, на первый взгляд – никуда не исчезло. История, уже, казалось бы, распростившаяся с Россией, – во всяком случае, как с ведущим субъектом истории, одним из ее великих делателей – вновь разворачивается в сторону нашей страны. Без сильной и значимой России, выходит, никакой текущей и будущей истории нет. И дело тут не в одних обширных российских территориях и огромных ресурсах, а в самой метафизике России, так или иначе утверждающей, что либо мы – великая империя и великий игрок, либо – ничто. И история самим своим ходом выбирает историческую, а не внеисторическую Россию, вновь назначает ее ответственной за процесс земного развития. Но вот почему же, за какую такую метафизику?
