На Западе мыслители (особенно из старых консерваторов и простонародья) надеялись
на СССР с его трудовыми коллективами и предприятиями-общинами. Не вышло.
Советский культурно-исторический тип в городе сник, а вдохнуть в него новую
жизнь Суслов и Андропов не умели, и «безродные» уничтожили СССР.
Речь идет не о политике, не о судьбе социальных групп, а о национальной беде, которая накрыла всех. Ведь мощное (даже безумное) наступление на христианскую идею равенства (в карикатурном образе – «уравниловки»), начатое в 1970-е годы в интеллигенции и охватившее «широкие народные массы», не просто делегитимировало главные основания советского строя – оно подрезало опоры жизнеустройства вообще. Социальный порядок постсоветской России – торжествующее безбожное мракобесие. Размеры «социального дна», то есть общности совершенно обездоленных, в середине 2000-х годов достигали 15–17 миллионов человек, но благополучная половина населения вообще этого не видела. Еще в 1989–1990 годы, когда мы начали выезжать на Запад, нас поражало даже не столько зрелище бездомных и нищих, сколько абсолютное равнодушие благополучных. Но мы сами через 5–7 лет провалились гораздо глубже. А кого сейчас волнует безысходное бедствие деревни?
В начале 1990-х мы пытались определить, какой общественный строй возникает в России. Я поначалу называл его «советский строй, в котором наверх поднялось дно». Потом, по мере искоренения остатков «советского», я составил такую модель, навеянную американскими фильмами, – «город, в котором власть захватила банда». Эта модель развивается: банда организует себе «защитный пояс», оплачивает помощников, налаживает порядок и пр., а какие-то герои вступают в борьбу – поначалу при скептической пассивности обывателей и т.д. Героев не нашлось, но в 1999 году пришли «силовики», и банду слегка оттеснили – установилось неустойчивое равновесие. А дальше что?
Уповали на Запад, потянулись к нему, стали имитировать его формы. И наглотались его заразы – он-то, оказывается, совсем болен. Опять ошибка вышла…
На Западе еще раньше нашего стали говорить о признаках «исчезновения общества». Эти предчувствия были уже в начале XX века (дискуссия Макса Вебера с Георгом Зиммелем о грядущем постиндустриализме). Появились работы об «исчезновении предприятия» – технология все расписала, и коллективы, социальные связи между работниками стали ненужными. Предприятие утратило свою главную функцию – не производство пиджаков и телефонов, а воспроизводство массивных социальных групп. Для собственников предприятие оказалось лишь источником денег, и буржуазия превратилась в «новых кочевников», инвестиции и заводы двигаются по всему миру за деньгами, «деньги – родина безродных». Исчезают группы («классы» и пр.), общество теряет структуру и тоже исчезает, «безродные» со своими деньгами сращиваются с уголовным миром – господствует «союз париев верха и париев низа».
Еще в 1990 году на Западе мыслители (особенно из старых консерваторов и простонародья) надеялись на СССР с его трудовыми коллективами и предприятиями-общинами. Не вышло. Советский культурно-исторический тип в городе сник, а вдохнуть в него новую жизнь Суслов и Андропов не умели, и «безродные» уничтожили СССР. Теперь многие ищут спасения в восстановлении нравственности, выработанной на основе православия. Но дальше лозунга дело не идет, а проблема очень сложная.
Церковь окормляет души людей строго по своему «стандарту» – готовит к неизбежной встрече со смертью, отпускает грехи, примиряет с земными печалями. Проблему дехристианизации социального порядка она не затрагивает. Кесарю – кесарево.
Говорят, что «заграница нам поможет». Надежда слабая, тамошние мыслители еще с 1989 года предупреждали: «Если СССР падет, то Запад оскотинится». Тогда это туманное предвидение понималось в политическом смысле, свидетельствами того стали, как тогда казалось, «война в Заливе» и характер празднования «победы». Но это были цветочки. Запад оскотинился в том смысле, что произошла его глубокая и почти молниеносная дехристианизация, причем синхронная с похоронами Просвещения. Универсальные ценности как корова языком слизнула. От гражданского общества остались рожки да ножки, социал-демократы выполняют жестокие неолиберальные программы, двухпартийная система называется ambi-dextra – «двоеправая».
Нам самим надо стабилизировать сознание, чтобы остаться на плаву. Надо пытаться охватить мысленно всю большую систему этого кризиса, вертеть ее в уме, чтобы найти слабые места. Какой-то одной ниточки, за которую надо потянуть, мы не найдем, необходимо растаскивать этот клубок за много ниточек.