Катакомбы Мира Полдня

А.Н.: Что если попытаться пристальнее приглядеться к внутренней механике Мира Полдня? Художественный текст допускает различные подходы к анализу. Можно исходить из прочтения, которое предлагается замыслом авторов. А можно рассматривать текст как автономное произведение, полагая, что сознание является своеобразным творческим транслятором, инструментом со-творения опуса наряду с культурным стилем, идейной матрицей эпохи. Можем нырнуть глубже – разбирая не только контекст, но и подтекст творения, имеющий самостоятельную картографию и ценность. Или прибегнуть к герменевтическим толкованиям. У талантливого произведения множество интеллектуальных и культурных обертонов. Плоть Мира Полдня в чем-то сопоставима с двусмысленным бытием призраков Соляриса. Фантасты Стругацкие – обитатели своего времени, свидетели его горизонтов. Очевидцы, которые посредством иносказаний и проговорок выражали подчас больше, нежели можно было достичь иным образом. Полнота текста меряется суммой пережитых, преодоленных, однако не всегда осмысленных терзаний. Бог не пишет черновиков, но исцеляет. Логический сумбур и разноголосица фрагментов, хронологические провалы, несоответствия оказываются следствием визионерской природы возводимых конструкций. И по мере обветшания парадного фасада несовпадения, искажения, даже ляпы становятся стрелками компаса – инструментами отыскания подлинности, дорогу к которой преграждают заслоны многочисленных декораций. То, что не имеет названия, проще отринуть, назвать видением. Однако удержав открывшийся смысл, мы, просыпаясь и взрослея, обретаем шанс лицезреть отчасти познанную реальность. Профессиональная инфраструктура размышлений Стругацких – «карты ада», следуя определению фантастики Кингсли Эмисом, то есть в данном случае разглядывание – не прямо, а посредством искривленного зеркала – неприглядных аспектов бытия. Проблематика, волнующая Стругацких, своего рода движитель их творчества – власть и ее проекции. Причем власть не всякая, а невнятная до анонимности, чужая, парадоксальная, бесчеловечная, нечеловеческая. Сочетание предчувствия трансформаций с сопутствующим им изменением естества. До озверения. Отсюда повторяющиеся столкновения с различными обликами «мерзейшей мощи» или «могущественной инакости». И сопряженная проблема разрешения особых обстоятельств: могут ли перемены прийти, как deus ex machina, извне? Если да, то как к этому относиться? Особенно при неясной природе субъекта перемен.

Б.М.: Я бы задал вот какой вопрос: а каковы цели Странника? Насколько можем мы знать об этом, а уж тем более в какой мере могут знать жители Страны Отцов? Насколько его цели благородны? Ведь это тот самый вопрос, который Странник задает в «Жуке в муравейнике»: а как другие – более развитые – цивилизации воздействуют на Землю? Почему мы уверены в доброжелательности Странника и почему должны ему верить? Почему должны верить, что его политика по отношению к планете, которая досталась ему в пользование, проникнута заботой о ее жителях? Тем более что даже если поверить, издержки его деятельности, действительно, очень и очень значительны.

А.Н.: Экселенц не рядовой прогрессор, он – «человек многоопытный да и отсутствием воображения не страдал». Его фигура многогранна и может быть прочитана различным образом в зависимости от избранных ценностных оснований и стратегий рассуждения, тем более что Сикорски действует не только во внешнем космосе, но является непоследней фигурой и в архитектонике земной цивилизации. Если следовать хронологии мира Стругацких, еще до миссии на Саракше Рудольф Сикорски является одним из наиболее влиятельных людей на своей планете – облеченным властью «пастухом бытия», – будучи одновременно членом Мирового Совета и шефом КОМКОНа-2, то есть он не только прогрессор, но еще политик и контрразведчик. Что делает его миссию более загадочной, нежели осознавалось авторами. Симптоматично, что Совет галактической безопасности объявляет после известных событий Страну Отцов зоной своего протектората. Двусмысленность данной фигуры – «прогрессор – прежде всего мастер лжи» – обнаруживается в ассоциациях, аберрациях, возникающих, в частности, из-за совпадения псевдонима «Странник» с именованием кочующего племени нечеловеческой сверхцивилизации, также отмеченной склонностью к вмешательству извне. А еще – усилена параллелью между одним из прозвищ ставшего со временем ведущим спецслужбистом КОМКОНа-2 Максима Каммерера – «Биг-Баг», или «Большой жук», и главным источником страхов «комиссии по контролю научных достижений», или «тайной полиции», – концепцией «жука в муравейнике», или – в интерпретации Сикорски – «хорька в курятнике».

С.Ч.: Дело не в двусмысленности фигуры прогрессора, дело в трагичности этой фигуры. Борис Стругацкий писал, что прогрессор – это прежде всего человек с обостренным нравственным чувством: он понимает, что шансов решить проблемы отсталого общества и ускорить прогресс почти нет. Но он не может находиться в бездействии, когда видит, что где-то страдают люди, а у него есть силы и возможности для действия. И при этом знает, что действовать в страдающем мире ему придется методами именно этого мира – от которого он хочет этот самый мир избавить.

А.Н.: В трагичности, да… Подсознание писателей наделяет образ руководителя службы безопасности Земли, куратора наиболее секретных проектов, «прошедшего через сумерки морали», флером амбивалентности, создавая персонаж, «запуганный и сам всех запугавший», но объединивший при этом неясные страхи с прагматикой действия – «синдром Сикорски», – активно воплощающий собственные кошмары. Пропитываясь ими, Экселенц – принадлежащий к касте «лиц с наивысшим уровнем социальной ответственности» – приходит к мысли о необходимости и оправданности практически любых крайних мер в качестве превентивных акций. Вспомним «доктрину нанесения первого удара». В общем, «всякое общество, создавшее внутри себя тайную полицию, неизбежно будет убивать (время от времени) ни в чем не повинных своих граждан». Так обнаруживаются ранее скрытые от читателя аспекты мира XXII века, определяемого уже как «дикий мир», где проводятся «строго засекреченные маневры» и «операции (спецслужб), о которых знали буквально единицы», а «миллионы людей, принимавших <…> участие, даже не подозревали об этом». Следствие подобных откровений – крах благостного образа Мира Полдня, приоткрывающий его изнанку: тот же знакомый и лукавый «массаракш». Свои «тараканы» и свои «отцы» обнаружились уже на Земле. В результате история, изложенная Стругацкими в ее официальной версии, может быть перечитана под другим углом зрения, наполняясь иными смыслами. К примеру, алогичность событий, то и дело возникающая в произведениях, может быть объяснена действиями «жуков» и «странников» некоего КОМКОНа-икс, в котором проросли посеянные безблагодатной паранойей побеги. И осуществляющего операции по искоренению «запрещенных направлений исследований», «негативных версий развития» уже из постчеловеческого будущего. Причем действующего как в мире наших дней – «За миллиард лет до конца света», – так и в мире XXII века, для которого загадочное племя Странников, возможно, есть КОМКОН-3,4,5…

С.Ч.: К мысли о необходимости и оправданности любых мер для обеспечения безопасности приходит не Экселенц – это мысль Стругацких, которую они разъясняют и отстаивают. У Экселенца нет выбора: он обязан предотвратить то, что может оказаться неотвратимой угрозой. Борис Стругацкий подчеркивал, что они не осуждают Экселенца, а понимают его и считают существование таких людей, как он, необходимым.

Б.М.: Мне кажется, подсознание писателя весьма важно, потому что в конце «Обитаемого острова» есть мотив: а что нам жалеть этих людей, готовых принимать диктатуру, тогда как лучшие люди собраны в институте Странника. Та же тема проходит в повести «Трудно быть богом». Интеллигенты – то есть те люди, которых стоит спасать, – отбираются наблюдателями с Земли и вывозятся в лучшие миры. А все остальные – те, которые, по выражению Странника, «всегда были готовы», – могут и посидеть под излучением.

А.Н.: Приговор «целому мировоззрению», воплощенному в цикле о Мире Полдня-1, предполагалось вынести в заключительных строках упоминавшегося ненаписанного романа «Белый ферзь» – книги о пересмотренной версии мира XXII века. О его не столько коммунистической, сколько гностической модели – восстающих из вод истории концентрических кругах Атлантиды или ощерившейся макабрическим флотом Антарктиде a la Швабия-211. Другими словами о Мире Полдня-2, обновленная версия которого оказывается сродни греческому полису: сообществу свободных граждан – философов, поэтов, интеллектуалов, риторов… И – черни. Правда, в мире технического совершенства чернь предана остракизму. Содержание замысла пересказано Борисом Стругацким в самых общих чертах. Фраза же, «ради которой братья Стругацкие до последнего хотели этот роман все-таки написать», в устах жителя Солнечного круга, подводящего итог рассказу Тора-Каммерера о его мире, звучит следующим образом: «Мир не может быть построен так, как вы мне сейчас рассказали. Такой мир может быть только придуман… – до вас и без вас, – а вы не догадываетесь об этом».

С.Ч.: Стругацкие вынашивали замысел «Белого ферзя», но так и не написали его – именно потому, что сомневались в нем. Мир Полдня навсегда остался для них столь же привлекательным, как и в 60-е годы, и Борис Стругацкий даже на последнем году жизни был уверен в том, что этот мир наступит.

А.Н.: Что ж, не грех задуматься над вопросом об истинном субъекте сотворения Мира Полдня, его природе, целях. Ирония текста в том, что персонажи Стругацких не ощущают ни уязвимости излагаемых ими позиций, ни искусственности своего мира, но испытывают смутную тревогу, чувствуя присутствие иной силы. Однако не могут ее опознать, что доводит некоторых фактически до паранойи. Между тем даже ключевое для Стругацких заявление жителя Островной империи о придуманности Мира Полдня может получить различные интерпретации. С точки зрения обыденной логики, это указание на тривиальный статус литературного произведения, то есть на взаимоотношения творца-автора и созданных персонажей. Или более глубокую – обоснованную холизмом и логикой фронесиса с признанием второго дна у писательской фантазии: бессознательных кодов, интегрирующих опыт всей жизни. Фантазии, способной «вспоминать будущее». Последнее прочтение продуктивней, так как придает вскрывшейся искусственности мира XXII века статус аутопоэтической автаркии… Да, подсознание писателя играет свою роль в пьесе, «если твое дитя ослушается тебя, сотри его с лица мира». Но теза, высказанная островитянином, может также означать иллюзорность представлений Максима об истинном положении вещей в Мире Полдня. Констатация пределов творимой утопии, ее уязвимость, призрачность, возможность краха раздвигает горизонт ситуации, а отчаяние стимулирует призывание прогрессорства даже при сомнительной натуре внешних факторов. И с какого-то момента в безрелигиозном мире экстравертированного эскапизма «пропасть начинает вглядываться в тебя». Вспомним пастырство Воланда, когда для решения нерешаемых в земной системе координат проблем героям пришлось прибегнуть к помощи потусторонней силы – если не инопланетных, то инобытийных существ: приходящих извне «странников». Эвакуация там, кстати, тоже налицо. А повествование схожим образом представляет шараду, где излагаемый сюжет порою расходится с внутренней логикой текста и со скрытым, отчасти даже от автора, смыслом событий.

Б.М.: Это абсолютно очевидно.

С.Ч.: Персонажи Стругацких не считают свой мир искусственным именно потому, что видят его реальность и его реальные проблемы. Для Стругацких этот мир – достижимая реальность.

А.Н.: Или еще одна аналогия – диалоги Максима со Странником и беседы Фауста с Мефистофелем. Речь идет о той же проблеме оснований. Что ставится во главу угла персональной ситуации и социальной конструкции? Будет ли она возведена на скале или – на песке? В последнем случае основой лукавого благополучия и ложного величия может оказаться вырытая лемурами могила.

Б.М.: Мне кажется, лучший пример – Христос и Великий инквизитор в «Легенде о Великом инквизиторе» Достоевского.