На что же ориентироваться политикам-практикам, тем, которые должны строить государство, разрабатывать и реализовывать стратегию его развития на благо и от имени всех народов? Вопрос об этнической, национальной идентификации в политическом поле имеет исключительное значение, потому что нельзя управлять процессом, если нет никаких измеряемых параметров, если участники процесса не структурированы, лишены субъектности, не могут обеспечить обратной связи в контуре политического управления. В любом случае как только мы переходим в область практической политики, как только мы хотим как-либо влиять на межнациональное взаимодействие народов России, а не просто наблюдать, мы должны иметь ясные критерии идентификации акторов межнациональных взаимодействий, знать их устремления, понимать и формулировать общие цели многонационального развития, уметь управлять этими «социальными энергиями». Еще раз подчеркиваю, что такие знания и умения должны не просто быть – в этнографии, в публицистике все это имеется в избытке, – а быть в практической политике, то есть реализовываться в политических программах и через политические и государственные институты. А пока у нас царит неразбериха и в понятийном аппарате, и в институциональном поле.
Что же нас всех объединяет? Есть ли что-то в этом объединении органическое, необходимое, выгодное? Или мы просто попали в поток истории, в колею, из которой хотели бы повыскакивать кто куда, да не получается?
Попытка сделать религию объединительным фактором была реализована в Российской империи, но этого фактора оказалось недостаточно для сохранения страны, основ ее жизнеустройства, противостояния идеологическим натискам в условиях кризиса. Конец империи ужасен настолько, что трудно найти исторический аналог как по форме, так и по содержанию произошедшего. Религиозное единство оказалось непрочной – с точки зрения сохранения государства – материей.
Новая власть и ее руководящая доктрина не просто сместили акцент с религиозного объединительного фактора на светский, идеологический. Они поставили себе целью полностью извести религию. Конец СССР был менее кровав, чем гибель империи, но не менее трагичен. Матрица «коммунистической морали» и образ «светлого будущего» тоже оказались непрочными объединительными факторами.
Те представители высших органов нынешней власти, которые обязаны обеспечивать целостность государства, время от времени мечутся в поисках того, что могло бы объединить народ в единое целое, что могло бы перевести межнациональные трения в режим приемлемого диалога. Пытались обрести национальное единство в ненависти к советской власти, к тоталитаризму, сталинизму, пройдя путь от проклятий в адрес «партократов» до наивысшего рейтинга Иосифа Сталина за всю историю: то есть получили прямо противоположный результат, несмотря на прямо-таки подвижнический, но оказавшийся сизифовым труд СМИ-пропаганды. Бросались пропагандисты и под благодатную сень православных храмов, взыскуя, однако, не столько спасения души, сколько опять же неугасимой памяти о зверствах большевиков, докатившись до формулы «Сталин хуже Гитлера». Результат: ни Богу – богова, ни кесарю – кесарева.
Если нравственный выбор, поверочный эталон добра и зла у живущих вместе народов сформулирован только в виде религиозных заповедей и норм и если при этом народы не выявляют, не формулируют и не придерживаются зоны светских нравственных заповедей, их отношения приобретают бескомпромиссный характер – вплоть до борьбы на уничтожение друг друга. То же самое относится и к нерелигиозным слоям населения, атеистам и неверующим, так или иначе выработавшим свой моральный кодекс: если они не смогут найти нравственный консенсус со всеми рядом живущими религиозными людьми, они будут являться друг для друга проблемой, взаимное отчуждение – вплоть до открытой борьбы – станет нарастать.
В переживаемый ныне период многонациональный народ российский не имеет вообще никаких видимых общих скреп – ни религиозных, ни этнических, ни идеологических. Вместо этого есть экономические интересы экономических агентов, структурирующихся по доступным им параметрам взаимодействия.
Существующая сейчас в России социально-экономическая модель не позволит решить межнациональные (и национальные) проблемы ни одного из народов, если только среди нас нет народа-мародера. Рыночная стихия не может указывать какие-либо общие цели, обозначать приоритеты – на то она и стихия. Образ будущего, который нам молчаливо предложен просто «по факту самостоятельного домысливания», состоит в экономической победе наиболее активных над менее активными. Быть успешным означает быть богатым. Быть современным означает не быть привязанным ни к каким традиционным ценностям, включая даже язык и культуру. Идеал – быть «глобализированным», космополитом, выбирающим место жительства там, где хорошо и комфортно. Не просто символом, а формулой бытия стал анекдот про червячка, который выполз из-под земли, увидел зеленую травку, солнце и спросил своих родителей: «Почему же мы живем в темноте и грязи?» На это родители ему отвечают: «Потому что там наша родина, сынок».
Если в качестве основного источника развития общества признана и призвана экономическая конкурентная борьба индивидуумов, то складывание индивидуумов в соперничающие сообщества неизбежно. Есть люди более предприимчивые, активные, более других нацеленные на материальную выгоду. Они чувствуют себя вполне комфортно в условиях конкуренции за материальные ценности, потому что выигрывают у тех, которые к ним равнодушны или относят эти ценности на второй план, предпочитая «нечто духовное», или считают, что надо жить в братских отношениях и все делить по-братски. Если при этом «правила игры» – законы, образы «справедливого общества» – поручить писать «экономически активной части населения», получим не просто проповедь либерализма и свободы конкуренции, а жесткий, безжалостный мир в качестве парадигмы бытия. Никакой «семьи братских народов» – каждый за себя. И тогда естественным образом начинают формироваться сообщества, повышающие конкурентоспособность своих лидеров. Возникают не только банды, объединенные общей криминальной целью, но и разного рода национальные объединения, «землячества» и т.п. Наряду с задачами сохранения языка, традиций, религии они ставят и цели конкурентной борьбы, выживания. Это позволяет скреплять отдельные сообщества дополнительными – «более высокими» – скрепами, нежели простое желание объединиться с целью вооруженного ограбления. Мир для членов таких сообществ начинает восприниматься как «мы» и «они». «Они» – это все остальные, причем по факту всеми остальными являются, как правило, русские. Русские для них есть и среда обитания, и антитеза их бытия, и источник материальных ценностей. О том, кто такие русские, мы порассуждаем далее, а пока воспользуемся вольностями, позволительными в публицистике, и будем употреблять понятие «русские» – как будто и так понятно, кто это.
Русские оказываются – в рамках действующей политико-экономической модели – в заведомом проигрыше. У них нет и быть не может хорошей стратегии в создавшихся условиях. Большинство русских не склонны к посреднической деятельности, их ум не приспособлен для мгновенного и неустанного комбинаторного счета в параметрах «выгодно-невыгодно», русские чувствуют себя дискомфортно, когда им приходится торговаться. Мне начнут возражать, приводя немало примеров и из истории, и из современной жизни, демонстрирующих и деловую хватку русских, и способности наших туристок торговаться на турецких базарах. Все это так: русские – народ многочисленный, и среди русских найдутся те, которые в посреднической экономике чувствуют себя как рыбы в воде. Но вот чтобы русские в собственной стране сколачивали торгово-экономические сообщества на основе этнической близости – этого не происходит. (И, кажется, слава богу: для русских это могло бы стать не просто деградацией, а самоистреблением в гражданской войне.) Зато это легко, автоматически происходит, скажем, у вьетнамцев, азербайджанцев и многих других народов, оперирующих в этнически чужой для них среде. Торговые наценки концентрируются в этнических анклавах, формируя устойчивую финансовую базу для обособления. Чтобы подобные образования, набирая силу, не разорвали государство, внутри которого они формируются, этому государству необходимо проявлять и силу власти, и силу ума, и силу собственных убеждений. У нас все наоборот. Действующие в России властные структуры оказывают поддержку как раз именно такого рода «бизнесу», который нельзя «кошмарить», а основную массу трудолюбивого спокойного народа оценивают как пассивных, ленивых, консервативных, мешающих прогрессу и продвижению реформ. Народ, который хочет и может создавать самолеты, машины и механизмы, корабли и электростанции, работать врачами и учителями, пахать землю и выращивать скот, этот народ не может реализовать себя и свое предназначение в собственной стране, строящей криминальный посреднический капитализм. Почему же он этого не может, если он такой умный и талантливый? Это очень важная тема. Русские сами должны беспристрастно и смело «заглянуть в себя», чтобы понять: что нам в самих себе мешает стать субъектами собственного развития? Что не дает сформировать идеологию развития России в интересах всех ее жителей?
Идет, однако, процесс оформления идеологии той частью общества, которую мы условно называем либеральной. Идеологии формально не господствующей, но по факту применения либерально-экономической парадигмы – доминирующей. Ее функциональная схема та же, что и у нацизма, расизма, фашизма. Она строится на противопоставлении «мы» и «они». Мы – «дельфины», они – «анчоусы». Мы – «пчелы», они – «мухи». В общем, мы – элита, они – стадо, быдло и т.д. Та часть общества, которую у нас называют элитой, от которой эта идеология исходит, этнически неоднородна. Там есть представители всех народов СССР и даже сверх того. Эти люди стали «элитой» – то есть стали обладателями больших состояний, высокого положения в управленческой иерархии и т.д. – в силу собственной наглой активности, природного комбинаторного мышления, воли, устойчивого стремления к богатству, власти, отсутствия разного рода тормозящих сантиментов типа совести, морали, сострадания и т.д. В рамках действующей – во многом ими созданной и ими узаконенной – парадигмы они практически с неизбежностью должны всех прочих под себя подмять, загнать в стойло. В том числе и силой. Пока – в основном – «мягкой», посредством контроля за СМИ и сферой культуры, но при необходимости – и вполне жесткой. «Единство и целостность» ими понимается вполне определенно: «мы» – устойчиво сверху, «они» – снизу.
