В XV-XVI веках надвигалась эра буржуазных революций, открывших эпоху индустриального общества. В XXI веке мерцают зарницы эры инновационной модернизации, которая открывает принципиально новую эпоху постиндустриального информационного общества. Такие времена отличаются множеством возможностей и противостоянием альтернатив.
На заре эпохи индустриализма, когда в нарождавшихся капиталистических отношениях обнаружились антигуманные проявления, возникло (сначала в общественной мысли, а позднее и в общественно-политической практике) мощное течение просветительского гуманизма. Гуманистическое мировоззрение пронизало атмосферу европейского общества, стало противовесом жестоким тенденциям беспощадного угнетения, которые нес с собой «манчестерский капитализм» – символ бесчеловечности. Разумеется, тогдашний просветительский гуманизм был по-детски наивным, полагался на безграничную мощь разума, рассчитывал, что одной лишь силой убеждения можно утвердить в социальных отношениях состояние полной гармонии и всеобщей справедливости. Несомненно, однако, что при всех недостатках и слабостях именно гуманистическое движение эпохи Возрождения сыграло незаменимую роль в нейтрализации наиболее отвратительных черт нарождавшегося капитализма, заложило идейно-нравственные предпосылки для развернувшейся впоследствии успешной борьбы за гуманизацию капиталистического общества.
Начавшееся ныне глобальное переформатирование общества создает острую потребность в новом просветительском гуманизме, который могут и должны инициировать и вознести на уровень злободневной глобальной проблемы интеллектуальные силы планеты, заинтересованные в инновационной модернизации. Быстро изменяющийся мир нуждается в гуманистическом просвещении. Конечно, новый гуманизм не может быть повторением того, что проповедовали гуманисты прошлого. Мы знаем, что полная гармония недостижима, что мир антиномичен и надо уметь жить с противоречиями и конфликтами, обладать высокой культурой толерантности, овладевать искусством сохранения единства человеческой сущности в растущем многообразии проявлений ее креативности.
Если гуманисты XV-XVI веков заложили идейные основы освобождения личности, востребованного нарождавшимся индустриальным обществом и ставшего условием его становления, то миссия нового гуманизма шире и сложнее. Она в том, чтобы установить более высокие стандарты, критерии свободы и креативности человека и социума, которые позволили бы реализовать объективно назревшие задачи перехода цивилизации к ИТР.
Новый гуманизм требует переосмысления фундаментальных основ политики – прежде всего под углом зрения ее соотношения с моралью. Вместо противопоставления политической этики ответственности нравственной этике убеждения должна быть найдена формула их оптимального сопряжения в рамках единого гуманистического алгоритма.
Очевиден эпохальный масштаб перехода к новой парадигме публичной политики. На рубеже второго и третьего тысячелетий видны лишь первые, не всегда ясные проблески зарождающейся модели гуманистической политики. Они проявляются, в частности, в сетевых социальных движениях (ССД), нацеленных на достижение более высокой гуманности в отношениях между людьми. По мнению Мануэля Кастельса, эти движения преследуют цель «изменения ценностей общества». Поэтому в системе координат существующей модели политики они выглядят неадекватными, непрактичными и не могут реализовать свой протестный потенциал в рамках этой модели. Для их успеха необходима «трансформация властных отношений, которая стартует в сознании народов и получает развитие в форме сетей, создаваемых проектами новых акторов, выдвигающихся на роль субъектов вновь творимой истории».
Иначе говоря, капитальная трансформация социума, направление которой пунктирно намечено практикой ССД, потребует целой исторической эпохи продвижения по «неизведанной дороге создания новых форм общения», выработки «фундаментальной культурной матрицы современных обществ», освоения новых ценностей и смыслов общественной жизнедеятельности, «поиска нового социального контракта».
Слабости ССД по стандартам нынешней модели политики (отсутствие единой политической программы, общепризнанных лидеров, приоритет горизонтальных связей над вертикальными) оборачиваются преимуществами в перспективе поиска новой – гуманистической – модели политики. Горизонталь, опирающаяся на электронные технологии коммуникации, разрушает лимиты участия граждан в политическом процессе, неизбежно возникающие в любой вертикальной иерархии власти. Сетевые горизонтальные связи в политике ведут к изменению конфигурации властного поля, закладывая предпосылки для преодоления извечного отчуждения власти от общества, доминирования в политической сфере наиболее сильных групп частных интересов.
Горизонталь качественно расширяет политические возможности гражданского общества, чем, можно сказать, зачищает площадку для становления нового гуманизма. Перед лицом многочисленных вызовов, рисков и угроз современности гражданское общество накапливает опыт борьбы за единство в многообразии на идейно-нравственной платформе нового гуманизма, выражающего общечеловеческие интересы и ценности. Это не идеология в традиционном понимании – либеральная, социалистическая, консервативная, националистическая или какая-либо иная, отражающая положение и интересы больших социальных групп и акторов. Это, скорее, социетальный духовно-нравственный этос сплочения, мировосприятие, объединяющее всех людей, готовых к соблюдению гуманистических принципов и норм гражданского единения и толерантности независимо от их идеологической ориентации, социальной и национально-государственной принадлежности.
Несмотря на гетерогенность и даже антиномичность интересов и воззрений, гражданское общество как носитель творческого самодеятельного начала в развитии социума таит в себе потенциально неисчерпаемые ресурсы общегуманистической солидарности – краеугольного камня фундамента исторических компромиссов, способных сохранить и оформить целостное единство глобального «мира миров». От того, как эти ресурсы будут задействованы, зависит социальная, международная и цивилизационная устойчивость общества.
Гуманизм vs. конформизм
Можно возразить, что приводимые доводы в пользу гуманистического возрождения имеют слишком общий характер, отдают абстрактной риторикой. Сколько громких слов о гуманизме было сказано и в годы сталинизма, и на различных этапах российской реформации. И сегодня высокопарные гуманистические призывы слышны в речах лидеров различных партий и движений. Весьма легко утопить благие намерения в избитых словесных клише. А для реального воплощения гуманистических идей и планов нужны не звонкие слова, а конкретные программы социально-экономических и политических преобразований.
Опасность заболтать идею гуманистического прорыва реальна, она действительно существует и может поглотить ростки нового. Концепцию и политику нового гуманизма можно свести (а некоторые идеологи и политики намеренно этого добиваются) к прекраснодушным фразам и благим призывам, которые не затронут реальную жизнь и в лучшем случае останутся гласом вопиющего в пустыне.
Поэтому сформулировать конкретные задачи и проблемы вновь нарождающегося гуманистического движения, конечно, необходимо. Надо обдумывать и обсуждать, как найти такие подходы, которые поставят раскрытие этой темы на твердую почву фактов и процессов, тенденций и возможностей развития современного общества. Но вряд ли это «приземление» проекта можно осуществить конструированием некой принципиально новой программы социально-экономических и политических требований. Нет дефицита программных требований, в публичном пространстве их в избытке. Суть дела в том, что они не работают.
Как показали парламентские и президентские выборы 2011-2012 годов, российское общество глубоко расколото. Сторонников больших перемен у нас меньшинство. «Народное большинство» склоняется к конформистским позициям. В России много недовольных, которые чем-то раздражены, ворчат по разным поводам. И все же в конечном счете они считают, что «несовершенная стабильность» лучше «неведомых перемен». Противоречивое состояние общественного сознания трансформирующегося общества объясняется многими причинами. Среди них – опасение любых реформ, которые сквозь призму негативного опыта недавнего прошлого видятся простым людям как знак надвигающейся беды, отсутствие сколько-нибудь убедительной альтернативы нынешнему политическому курсу, инертность общественного сознания и приверженность традициям авторитарной политической культуры. И конечно, это синдром «рентного пирога», от которого, надо признать, хотя и далеко не в равной мере, но получают все слои общества.
