…с ответственным редактором приложения к «Независимой газете» «НГ Ex libris» Игорем Зотовым и певцом и композитором Александром Градским
– Вы сказали, что понятию «суверенная демократия» не дали ход чиновники, занимавшие более влиятельные должности, нежели Сурков. Хватит пальцев на одной руке – в крайнем случае, на обеих, – чтобы перечислить тех, которые стояли в иерархии выше Суркова, причем последним был сам Путин. Ну, ладно, не буду сейчас допытываться, кто же именно так постарался. Меня в данном случае интересует более обезличенный вопрос: почему у нас часто вещи правильные и при этом совершенно недвусмысленные, на все сто процентов адекватные проводимому политическому курсу так и не произносятся с высокой трибуны?
– К сожалению, наши начальники чрезвычайно пугливы. Цитируют из русских мыслителей только умерших. Лишь Солженицыну повезло – его цитировали еще при жизни, в том числе и Путин. Но я вот не слышал, чтобы Путин или тем более Медведев ссылались, например, на патриарха Кирилла – безусловно, крупнейшего мыслителя современности, как бы к нему ни относились. Или хотя бы на Примакова – светского мыслителя. А ссылаются из живых не на русских, а на западных. Как правило, на Киссинджера да на Бжезинского. А из наших – все на Пушкина да на Горчакова. Ну, Ильина еще иногда вспоминают – эту сомнительную во многих отношениях фигуру. Никита Сергеевич (Михалков. – Ред.) здесь особенно старается. А сколько в адрес Путина было высказано упреков, когда он назвал распад Советского Союза «крупнейшей геополитической катастрофой века»! И оттуда в первую очередь, и изнутри – от всяких там либерационистов, или либероидов, как угодно. Идейно они точно коллаборационисты. А некоторая их часть даже вовсе и не идейно, а совсем по-настоящему. В общем, отказались от понятия суверенной демократии. Но можно отказаться от этих слов, можно не употреблять их, но в реальности-то феномен, характеризуемый этим словосочетанием, существует. А я еще тогда в статье в «Политическом классе», который к тому времени уже появился, перевел это словосочетание на русский язык. Суверенная – самодержавная. Не в смысле монархическая, а просто потому, что страна сама себя держит. Демократия – народовластие. Вот и все встает на свои места. Хотя самодержавность пугает еще больше, чем суверенность. Непонятно, откуда такая интеллектуальная робость перед Западом? Но еще раз: от слов можно отказаться, не произносить их. Но от сути-то отказаться невозможно. Существует Россия, и она такова, какова она есть. И если ты возглавляешь Россию, то ты должен хотя бы в какой-то степени действовать в ее интересах. Прямым результатом суверенной демократии стала потом мюнхенская речь, когда уже просто накипело в отношении «товарища волка», который «знает, кого кушать». То есть время от времени у Путина прорывается то, что он в остальное время тщательно скрывает. Но это и понятно. Лишь политический гений может говорить исключительно то, что считает нужным. Ну, и помимо того еще и постоянно действовать сообразно своим словам. Путин при всех его слабостях и минусах – великая фигура в истории России, но не политический гений. Может быть, отчасти и потому, что у нас в XX веке уже были два политических гения – Ленин и Сталин, – неважно, с каким знаком. И рассчитывать на то, что в течение одного фактически века появится еще и третий гений, просто несерьезно.
– В упомянутой Вами статье «Суверенная демократия. О политической философии Владимира Путина» Вы, в частности, отметили, что именно после шестого президентского послания Путина можно считать, что он наконец-таки «на шестом году президентства» сформулировал «свою политическую философию». Если же учитывать, что у нас первое лицо всегда – и даже сейчас – это нечто большее, нежели просто первое лицо с определенными должностными обязанностями, то Ваше утверждение можно развить и сказать, что именно тогда, в конце апреля 2005-го, новая Россия обрела собственную оригинальную политическую философию. И я возвращаюсь к вопросу, который уже задал Вам, правда, в несколько иной формулировке. В том же 2005-м стал выходить Ваш «Политический класс», причем с самого начала года, то есть еще до апрельского послания. У «Политического класса» был подзаголовок: «Журнал политической мысли России». Вы предвидели, что совсем скоро, через несколько месяцев, политика в нашей стране обретет некое философское обоснование, и поэтому стали издавать этот журнал? Я пришел в «Политический класс» Вашим заместителем почти через год после путинских и Ваших «апрельских тезисов». Да и потом, вплоть до того, как я перестал работать в журнале, когда он прекратил свое существование в 2010-м, нам с Вами как-то не довелось поговорить об этом загадочном совпадении – запуске «Журнала политической мысли России» накануне обретения страной собственной политической философии.
– Да нет тут никакого «загадочного совпадения». Все очень просто. Наш правящий класс – это властно-владетельный класс, сколько бы ни говорили об отделении власти от собственности. Но легитимация его состояний еще не произошла. Это случится позже, когда придут его наследники. Но пока они не пришли, эти состояния надо оберегать. В этом, безусловно, и заключается одна из главных задач Путина. Может, он и любит народ больше, чем олигархов. Но от олигархов он зависит уж никак не меньше, чем от народа. И если он полностью перейдет на сторону народа, то олигархи его тут же разорвут, это совершенно очевидно. Будет ли это путем государственного переворота, очередной «цветной» революции, восстания на Болотной. Или просто нефтяные скважины вдруг перестанут давать нефть, а газовые – газ. В данном случае это не имеет никакого значения – речь идет всего лишь о возможных способах устранения «взбунтовавшегося» президента. В силу своего такого неуверенного положения властно-владетельный класс всегда интересовался политикой текущей, а не стратегической. Поэтому национальной идеологии так и не возникло, от нее всегда испуганно открещивались. Однако всегда внутри власти происходило и какое-то мозговое шевеление – и не только по нефтегазовым делам. Власть в России всегда состояла, состоит и будет состоять из людей недумающих и людей думающих, или интеллектуалов. В данном случае не имеет значения, в какую сторону эти интеллектуалы смотрят и как они политически ангажированы. На протяжении всего послесоветского периода такие интеллектуалы создавали, как сейчас выражаются, площадки, для того чтобы удерживать под неким контролем думающую часть общества, включающую в себя приверженцев самых разных политических направлений. Выгода для интеллектуалов от подобных площадок была очевидной: они получали возможность обкатывать какие-то идеи, просчитывать вероятные сценарии развития ситуации, запускать всякие там пробные шары. Собиравшиеся на этих площадках оказывались на подхвате у правящего класса. Здесь же сходилась и творческая интеллигенция, которая, вроде бы, свободно творит, но на практике это у нее получается далеко не всегда так свободно, как представляется публике. Вот так, собственно, и родился «Политический класс». Тогда существовало еще несколько аналогичных изданий. Правда, в то время уже нельзя было создать с нуля общенациональную газету или общенациональный телеканал. Или сделать общенациональными уже захиревшие к тому времени издания, в частности, «Московские новости», в чем я безуспешно – но не по своей вине безуспешно – участвовал. Была попытка сделать меня и главным редактором «Парламентской газеты». С такой инициативой выступил Сергей Миронов, возглавлявший в то время Совет Федерации. Но этого не допустил аппарат Государственной Думы во главе с ее тогдашним председателем Грызловым. Правда, как до того момента никто не слышал о «Парламентской газете», так и сейчас о ней никому ничего не известно. А говорили – мол, вот мы-то ее раскрутим. Ну, и что – раскрутили?.. Конечно, указанные задачи общенационального масштаба были гораздо более сложными, чем запуск издания сугубо интеллектуального типа, не влиявшего на массы и поэтому не являвшегося политическим оружием в серьезной борьбе.
