Сергей Белкин:
«Молдавия и Россия нужны друг другу, как людям нужна чистая совесть»
Сергей Николаевич Белкин, редактор московского журнала «Развитие и экономика». Окончил физический факультет Кишиневского Госуниверситета, работал в Институте прикладной физики АН МССР, кандидат физико-математических наук.
В 1992 году стал одним из соучредителей и руководителей российской авиакомпании «Даконо Эйр», в период 2001-2003 был советником Министра промышленности, науки и технологий РФ, в последующие годы был директором завода, возглавлял инвестиционную компанию. С 2008 года по настоящее время служит советником председателя Правления банка «Миллениум». Секретарь правления Союза писателей России, автор нескольких книг прозы, а также книг по управлению финансами, по психологии, по мировой экономике и многих статей по вопросам политики, социальной философии, этике.
– Сергей Николаевич, Вы – разносторонне одарённый человек, поэтому и наше интервью хотелось бы построить как разговор на несколько различных тем.
Для меня Вы прежде всего автор рассказов о Кишинёве 60-х – «Зингер», «Хэллоу, браза», но помимо прочего Вам принадлежит и остросюжетная повесть «Лаборатория» о событиях конца 80-х, поэтому начать хотелось бы с политики.
Мы живём в молдавской реальности, которая заметно отличается от российской. Если в Москве георгиевская ленточка в известной мере официоз, то в Кишинёве это фронда. Это только небольшой пример, на деле различия значительно больше – другая жизнь, другое восприятие, другая журналистика. Какой Вам видится Молдавия издалека, и чего мы, может быть, не понимаем о Москве?
– Прежде всего – большое спасибо за возможность высказаться. Для меня важно, что можно быть услышанным не где-то вообще, а перед дорогими моему сердцу жителями Молдавии, с которой и с которыми действительно связана большая часть моей жизни: почти 34 года я прожил в Молдавии, а в России пока только 30. В моем сознании живут разные Молдавии: Советская Молдавия, Антисоветская Молдавия и некий полувиртуальный объект под названием Молдова. Первые две – реальность, в которой я жил, последняя сущность расположилась вблизи в той части сознания, где пребывают мифические страны и народы. Соответственно и видений (ударение можно ставить и так и эдак, здесь нужны оба смысла) Молдавии несколько. Первый образ – Молдавия моей юности и молодости – позитивный, второй – негативный. Третий образ переменчив, фрагментарен. Это некое информационное варево, рождающее сложную смесь эмоций: удивление, досаду, сожаление, сочувствие… На этом месте я должен приостановится и напомнить самому себе фразу из одной английской молитвы: «Усмири мою самоуверенность, когда случится моей памятливости столкнуться с памятью других». Приостановиться – не означает уклониться от ответа на вопрос – какой видится Молдавия из России? Хорошо это или плохо, но Молдавия в мыслях и заботах абсолютного большинства россиян отсутствует полностью. В этом проявляют себя, как минимум, два фактора. Первый – персональный внутренний мир рядового жителя России, в чьем общекультурном багаже нет почти ничего, связанного с Молдавией. Скажем, в связи с Грузией, Арменией или Азербайджаном – есть, хотя бы на уровне поп-политики и поп-культуры: от Нани Брегвадзе до Полада Бюль-Бюль Оглы, а вот устойчивых ассоциаций связанных с Молдавией, практически нет. Молдавское вино и проблема Приднестровья – пожалуй, это все... При этом «проблема Приднестровья» – это проблема Приднестровья. А молдавское вино занимает столь ничтожный сегмент на рынке алкогольной продукции, что это всего лишь словосочетание. Есть, впрочем, еще одна вполне устойчивая ассоциация: молдаване. Сейчас их на рынке дешевой неквалифицированной рабочей силы потеснили выходцы из Средней Азии, но, тем не менее, об их существовании россиянам пока еще известно. Второй фактор, определяющий скромное место Молдавии в общественном сознании россиян, состоит в содержании того информационного пространства, в котором мы пребываем. Если при Советской власти каждый день в программе «Время» под прелестную музыку сообщали температуру воздуха во всех столицах союзных республик, в связи с чем слово «Кишинев» произносилось регулярно, то теперь нет и этого. Но это должно, скорее радовать, потому что особенность современной информационной политики состоит в максимальной плотности негатива: убийства, катастрофы, теракты… Так что: не говорят ничего о Молдавии – и слава богу! Таково мое предположение в отношении образа Молдавии в неком усредненном общественном сознании россиян. Разумеется, совершенно иная картина у тех, кто так или иначе лично связан с Молдавией, или для кого Молдавия – часть собственной судьбу, как у меня, например.
– В Молдавии о России говорят постоянно. Получается, что Молдова для России значит мало или ничего?
– Видимо, мои горестные размышления сформулированы слишком категорично. Я лишь оценивал – весьма субъективно – представления простых людей России. В политике же не бывает «ненужных» государств. Тем более таких близких, причем не только географически, как Молдова. Кстати, об употреблении в русском языке слова «Молдова» вместо «Молдавия»… Во всех языках есть свои традиции и свои правила, которые, конечно, могут изменяться. Но пока и в рамках традиции и в рамках правил следует на всех уровнях – от обыденной речи до официальных документов – по-русски говорить и писать «Молдавия». Как «Германия», а не «Дойчланд», «Англия», а не «Инглэнд» и т.д. «Молдавия» – русское слово и ничье более. А «Русия» – молдавское… Не следует же от молдаван требовать изменения его звучания на «Россия». То же самое относится к другим наименованиям, тем не менее, я замечаю проникновение слова «Молдова» в русскую речь. Даже в лексику министра иностранных дел России Лаврова – далеко не самого безграмотного нашего министра. Думаю, это преждевременно. Возможно, это слово и приживется, поскольку «Молдова» звучит вполне благозвучно для русского уха. Но форсировать не надо, пусть язык живет собственной жизнью и сам меняет гишпанцев на испанцев, Гельветию на Швейцарию и т.д. Быть может, я излишне чувствителен, но в этом забегании вперёд улавливаю отголоски «перестройки» во внешней политике России, с такой настойчивостью порождавшей и пестовавшей стремления к отделению от России в бывших Союзных республиках, с таким усердием отбрасывавшей их от себя и потакавшей любой форме антирусскости.