? ? ?
Джон Дьюи:
«Ясное осознание совместной (communal) жизни
во всех ее проявлениях составляет идею демократии».
Возможен ли в России демократический проект общественного устройства, который воплотился бы в жизнь, а не был бы наивной мечтой или циничным идеологическим прикрытием корыстных партийно-политических устремлений? После двадцати с лишним лет перипетий российской реформации, чередований этапов романтических надежд и горьких разочарований такой вопрос закономерен, и ответ на него подсказывается многовековой историей борьбы против тирании и деспотизма за свободу и демократию. Демократический проект для современной России возможен только как органический сплав идеалов демократии с далекими от этих идеалов реалиями российской истории и нынешней общественной практики.
В моменты крутых исторических поворотов – а Россия уже на протяжении четверти века, несомненно, переживает такой поворот, – политикам, оказавшимся на гребне волны, нередко кажется, что все возможно. Надо только разработать идеальный проект преобразований и проявить волю к его реализации. Возникает видимость того, что на руинах старорежимных институтов и ритуалов решительными действиями участников процесса формируются совсем иные институты и ритуалы. Однако вскоре дает о себе знать громадная сила исторической инерции. Казалось бы, канувшие в лету стереотипы политической культуры, соответствующие им институциональные структуры и социальные практики вновь прорастают сквозь оболочку демократических нововведений. Все это побуждает задуматься о таком демократическом проекте для России, который строился бы на основе анализа глубинных социокультурных процессов развития российского общества.
Российская демократия все еще находится в начальной стадии формирования. Однако наша страна втянута в процессы глобализации, и специфические проблемы становления отечественной демократии не могут быть решены в логике старых представлений. Их надлежит осмысливать в складывающейся системе координат современного понимания демократии. При этом новые идеи и опыт должны восприниматься через призму социокультурных особенностей России, четко выраженной антиномичности ее общественно-политической жизни.
Оказавшись у власти в начале 1990-х годов, радикал-либералы попытались воспроизвести на российской почве западную версию этой модели. Эксперимент не удался, дискредитировав и либерализм, и саму идею демократии. Едва возникнув, демократии институты оказались заложниками государственно-бюрократических, олигархических, криминальных структур. За демократическим фасадом скрывались клановые интересы правящей элиты, радеющей не столько о благе общества, сколько о собственном благополучии и наживе. Еще не вставшая на ноги молодая российская демократия стала задыхаться под прессом государственно-бюрократического и финансово-олигархического корпоративизма.
Авторитарный «откат» 1990-х годов поставил Россию на грань распада. Альтернативой дезинтеграции мог стать и стал курс на административное укрепление государственности и централизованных рычагов управления. Учитывая глубоко укоренившиеся в российском обществе автократические традиции, едва ли приходится удивляться тому, что этот курс привел к усилению авторитарных тенденций. В результате в России сложился властный режим, по сути дела представляющий собой разновидность «мягкого авторитаризма». Описывая данный феномен, политологи обычно отмечают, что для него характерна концентрация властных полномочий в руках узкого круга правящей элиты в сочетании с относительной свободой деятельности для граждан, которые не ставят под сомнение монополию власти на принятие политических решений8.
Режим «мягкого авторитаризма» – это не «конец демократии», как оценивают ситуацию в России американские политологи М. Макфол и К. Стоунер-Вайсс, в интерпретации которых «путинский режим» – это «политический термидор» после реформ 1990-х годов, изображаемых чуть ли не образцом демократизма9.
Между тем феномен «мягкого авторитаризма» в России стал логическим следствием разрушительных процессов 1990-х годов и своего рода императивным ответом на происшедший тогда подрыв государственности и потерю управляемости страной. Меры по укреплению вертикали власти, даже будучи формальным нарушением норм демократии, по существу, ограничили всевластие местных кланов, остановили «феодальное» дробление государства, сохранили его целостность и суверенитет. Однако, не опираясь на широкое демократическое основание, вертикаль власти не может служить надежной базой стабильности и неминуемо порождает авторитарно-бюрократические тенденции.
8 Darendorf R. 1995. Can We Combine Economic Opportunity with Civil Society and Political Liberty? – The Responsive Community, vol. 5, № 3; Bell D. 1997. A Communitarian Critique of Authoritarianism: The Case of Singapore. – Political Theory, vol. 25, № 1.
9 McFaul M. And Stoner-Weiss K., The Myth of the Authoritarian Model. How Putin’s Crackdown Holds Russia Back, “Foreign Affairs”, January-February 2008