Неопределённость будущего России как фактор угрозы
Владимир Попов

Так получилось, что годы советской власти я завершил, работая в Госко­миссии по экономической реформе при Совмине СССР. Был заведующим сектором и в команде Рыжкова-Абалкина, готовил программу по переходу к рынку. Трагедия будущего распада страны происходила на моих глазах. Мы подготовили последний вариант программы, вычитали его до боли в глазах и, очень довольные собой, ждали приглашения к столу, который, признаюсь, радовал нас разносолами. Николай Рыжков приехал к нам в Подмосковье, где наша группа работала безвылазно несколько месяцев, лицо его излучало бла­гожелательность, он был доволен, так как знал огромный фолиант основа­тельно, потому что все его основные позиции неоднократно обсуждались с ним. Сейчас, спустя 25 лет я по-прежнему убежден: если бы наша програм­ма была положена в основу работы правительства, а она была рассчитана именно на 25 лет, Советский Союз пережил бы все испытания и сохранил ос­новной потенциал мощного народно-хозяйственного комплекса. Мы бы име­ли сегодня эффективную многоукладную рыночную экономику, с оптималь­ным государственным сектором и современным планированием, без которого не живёт ни одно нормальное государство. Премьера позвали к телефону — звонил М. С. Горбачёв. Радостный Николай Иванович стал стоя докладывать о завершении работы и что он готов её представить хоть завтра. И вдруг ли­цо его побагровело, он что-то пробовал ещё говорить, но на другом конце провода его не слушали. Мы вышли в другую комнату, уже понимая: произо­шло что-то непоправимое. Через минуту вышел Рыжков — это был уже другой человек, растерянный и потухший. Он сел за накрытый стол и после некото­рого молчания устало сказал, что Горбачёву наша программа не нужна, у не­го другие планы, а все наши разработки нужно отдать академику Аганбегяну — ему с учётом предложений Явлинского поручена подготовка нового докумен­та. На моих глазах творилась история, я ждал, когда наш руководитель, вто­рое лицо в государстве, скажет, что он не намерен сдаваться, и использует весь авторитет для отстаивания своей и нашей позиции. Но виновато улыб­нувшись, он поблагодарил нас за работу, налил рюмку, выпил и, резко по­старевший, уехал. Вот вам неумолимый рок событий, тот самый историчес­кий случай!

Итог известен: страна развалилась, и жизнь её протекает совершенно по другой парадигме. И сегодня мы вынуждены констатировать, что социально-экономическая модель развития, которая базируется на так называемых принципах "вашингтонского консенсуса", в России оказалась безжизненной. Для нас не является секретом: требования программы были в своё время сформулированы для тех стран, которые не жалко было отдать на заклание в интересах глобальных монополий. Позитивную роль эти рекомендации не сыграли и не могли сыграть, так как их целью было не развитие России, а превращение её в сырьевой придаток стран золотого миллиарда и закреп­ление за ней статуса страны с экономикой периферийного капитализма. При этом многие до сих пор упорно не хотят понять, что дело здесь даже не в либерализме и не в монетаризме. Никакого либерализма у нас в творчес­ком понимании не было и нет, а есть напыщенный и крайне самоуверенный в силу своего невежества псевдолиберализм. Но некоторые люди искренне верят в то, что это и есть классический либерализм высшей пробы, и ради торжества его идей готовы бездумно пожертвовать будущим своих потомков. И не понимают они в силу своего скудоумия, что тот же монетаризм как одна из многих теорий финансовой стабильности, но доведённый до абсурда прак­тической деятельностью президента и правительства, может стать эффектив­ным орудием окончательного разрушения некогда мощного государства. Ил­люзий быть не должно: современные государства все рукотворны и будущее их зависит не только от здравомыслия собственных правящих групп, но ещё в большей степени от интересов транснациональных корпораций.

Мировой финансовый кризис 2008 года, потрясший экономику всех разви­тых стран, заставил часть мировой интеллектуальной элиты по-иному взглянуть на происходящие вулканические процессы. Они прямо заявили об "интеллек­туальной катастрофе" крайнего либерализма в сфере финансов и экономики, что крайне огорчило наших доморощенных её адептов. Эта публика все эти годы тешила себя иллюзиями, что саморегуляция экономики произойдёт не­пременно по воле всемогущего рынка. Но это были только сладкие грёзы. "Прежние догмы перестали существовать", — жёстко заявил известный фран­цузский экономист Даниэль Коэн.

Но как вскоре выяснилось, не все светильники неолиберализма во все­ленной угасли. Один из них неожиданно ярко засветился в Давосе. Именно тогда В. В. Путин произнёс перед участниками форума поразившую меня речь, из которой явствовало, что российская власть и он лично не отдадут на поругание ценности либерализма. Такого от него не ожидал никто. Создава­лось впечатление, что незримое участие в написании путинского спича при­няла вся оставшаяся в живых гайдаровская рать, включая ставшего в те годы очередным кремлёвским изгнанником, настоящего "арапа" ультралиберализ­ма Андрея Илларионова. Я долго потом не мог взять в толк: неужели учёные дьяки-неофиты, сочинявшие этот текст, и сам президент Путин не понимали, что на фоне происходящего в экономике такая речь будет напоминать зазд­равную молитву на поминках по либерализму рейгановского толка. Как же так, думал я, даже авторитет Пьера Розванваллона для них ничего не значит! А ведь он уже давно просто кричит: "Либеральная утопия рыночного общест­ва совершенно чужда капитализму!" Ведь в его основании — классовый праг­матизм буржуазии. И она, в зависимости от сложившихся условий, может придерживаться то идеологии свободной торговли, то протекционистских принципов, то этатизма, то антиэтатизма.

"Совершенно бессмысленно критиковать капитализм, что он не следует в точности принципам экономического либерализма". И, хоть святых выноси: "Либерализм есть нечто призрачное вдвойне". Но Путин был неумолим, как рок. Он пылко, что для него не свойственно, порицал "слепую веру во всемо­гущество государства" и твёрдо высказался против чрезмерного вмешатель­ства государства в экономику. И более того, жёстко выговаривал мировой элите за отступничество: "Нельзя позволить себе скатиться к изоляционизму и безудержному эгоизму", — подразумевая под последним протекционизм. Он не без гордости поведал ошеломлённой публике, что российское правитель­ство — читай: Путин — самоотверженно ни на шаг не отступило от идеологии "от­крытых" рынков. Власть не дрогнула перед вызовами кризиса и не препятст­вует свободному движению капитала, как и в годы бума. Выходит, писал я тогда, утечка капитала из России в 120 млрд долларов в 2007 году в начале кризиса — не головотяпство, как вполне резонно думали многие, а сознатель­ная жертва на алтарь либерализма. Разумеется, за счёт граждан России, как и те 2,3 триллиона рублей, чохом отданных "своим" коммерческим банкам, но так и не дошедших до реального сектора экономики. Собственно говоря, такой "непосильной" задачи перед банками никто и не ставил. А забота на словах о товаропроизводителях — просто пропагандистский фантик для до­верчивого российского обывателя, живущего одной молитвой: "Лишь бы не было войнь>1..." И даже когда завершилась "страда" валютных спекуляций на курсе рубля и маржу, доходившую до 300%, поспешно, как сливки в крынке с молоком, мурлыча от удовольствия, слизали коты-менялы, уполномоченные банки так и не снизошли до промышленных предприятий. Это, оказывается, не их задача, а свою прибыль при помощи заботливого правительства они уже заработали. Так российские банки совершенно безбоязненно пронесли мимо загибающихся заводов казённые деньги. В 2009 году власти потратили на преодоление кризиса около 350 млрд долларов, то есть 23% ВВП, но, тем не менее, экономика потеряла много — 7,2%. Это было значительно больше, чем в других странах, с которыми мы вынуждены себя сравнивать. Организаторы кризиса, США, нагло не признающие за собой никогда своей вины, этакий ог­ромный Чубайс, потратили на стабилизацию финансовой системы 2 трлн дол­ларов или 14% ВВП. Упали же на 2-3%. Страны Евросоюза при затратах в 1,3 трлн долларов, что равнялось 10% совокупного ВВП, показали несколь­ко худший результат — 4,5%. "Нашему" Китаю кризис обошёлся в 600 млрд долларов, или 10% ВВП. Но в отличие от всех его рост составил 8%. Непло­хо, не правда ли, для планово-рыночной экономики, да ещё с учётом руково­дящей роли коммунистической партии, при упоминании о которой у западни­ков начинает нестерпимо ломить зубы. Прописанные тогда "антибиотики" симптомы болезни приглушили, но причины её никуда не исчезли. Уже тогда было ясно на примере других стран, что кризис переживут и восстановятся лишь те экономики, которые имеют ёмкий внутренний рынок, своё место в международном разделении труда, высокую добавленную стоимость в ВВП и жёсткое, но оптимальное с позиций эффективности государственное управ­ление. В ином случае повторение кризиса неизбежно, и это касалось, преж­де всего, России.