Печать

Политика как вид современного искусства
Валерий Расторгуев

Подлинники и симулякры, служение или коммерция?

Получил распечатку своего доклада и хочу поделиться с читателями РНЛ, так тема более чем актуальна. Доклад сделал несколько дней назад на круглом столе, посвященном современным подходам к искусству и организованном на философском факультете МГУ по инициативе Министерства культуры. Круглый стол был совмещен с моим межфакультетским семинаром «Политика и массмедиа», на который записались студенты 18 факультетов, так что в зале сидели не только седые профессора и руководители министерства и профильных институтов, но и молодые люди.

***

Начну с очень короткой «теоретического введения», обратившись к идеям Мишеля Фуко. В статье «Политическая технология индивидов» он говорит об известной формуле, сводящей «разум государства к искусству управлять». По его мнению, это искусство начинается с «политической арифметики», а разумным его можно признать только при условии, если оно соответствует природе и собственной рациональности самого государства, поскольку «в наши дни выражение "разум государства" навевает больше мысли о произволе или насилии». Говоря о столкновении концепций христианства и макиавеллизма и ссылаясь на воззрения Фомы Аквинского, Фуко делает вывод о том, что политик должен быть компетентным, но его компетенция заключается во владении особым - политическим - знанием. При этом суть такого знания и, соответственно, искусства им пользоваться заключена не в том, чтобы усилить роль Государя, а в том, чтобы укрепить само государство.

Эту установку дополняет концепция Бодрийяра, в соответствии с которой в результате коммерциализации всех отношений в современном обществе гибнет и «разум государства», и любое искусство, в том числе и искусство управления. Более того, на фоне этой гибели и распада в обществе возникает цепная реакция терроризма, а современное искусство «превращается в фальшивку, копию, симулякр и одновременно продается на художественном рынке за большие деньги».

Завершая это короткое введение в тему, я хочу обратиться к мало изученной концепции Александра Сергеевича Панарина о «революции социального дизайна». Предельно сжато расскажу о сути его подхода. Во многих современных исследованиях эстетизация политики рассматривается как своеобразное «расширение сферы искусства», которое осуществляется за счёт политического дизайна. И это понятно, поскольку дизайн - это не что иное, как эстетизация среды обитания, а доминирующая прагматическая установка публичной политики на проектное мышление превращает даже цивилизационный подход, для которого важна тысячелетняя временная перспектива, в разновидность проектного мышления с очень коротким временным горизонтом. При этом акцент делается на внешнем оформлении и восприятии, на «удобстве пользования», то есть на дизайне.

У Панарина раскрывается внутренний механизм «революции социального дизайна». По его мнению, термин «формальное искусство» приложим не только к художественной деятельности, но и к искусству политики, в результате чего оно становится лишенным материальной составляющей. При этом Панарин затрагивает тему производства смыслов, о которой писал в свое время Делёз, который, кстати, называет позором ситуацию, когда смыслы производятся в рамках политического дизайна. Схожая логика, но ещё более интересная присутствует и у Панарина: именно современные интеллектуалы, по его мнению, того, чтобы делать знание и лучшие образцы искусства общедоступными, создают непреодолимый барьер между высокой культурой и народом, то есть сознательно отсекают возможность приобщения к тем смыслами, которые свойственны народной культуре, религии. Это, собственно, и делает высокую культуру недоступной. В результате ее место занимает зияющая ниша, заполненная пустотой, где подлинные смыслы отсутствуют. Таким образом, если вчера приобщению к высокой культуре мешала недоступность образования, то сегодня путь к ней преграждает сам интеллектуальный слой общества, который производит симулякры, заполняющие пустующие ниши, в т.ч. псевдоискусство.

А теперь перехожу к проблематике, способной приоткрыть природу отраслевой политики, в том числе и культурной, которую можно рассматривать как особый вид искусства - искусство управления. И начну с аксиом: во-первых, любая политика, даже публичная, должна быть хотя бы немного культурной, а во-вторых, мы должны признать, что всякая политика является искусством - и публичная, и непубличная, в том числе отраслевая. В данном случае я исхожу из классического подхода, например, кантовского, согласно которому все виды деятельности подразделяются на два основных вида, по доминанте. Первый вид характеризуется доминированием целевой установки на открытие уже существующего, будь то тенденции, закономерности или скрытие за ними законы. Понятно, что это область научной деятельности. Второй вид - это и есть сфера искусств, но в самом широком понимании этого термина, под которым понималась деятельность, где доминирует направленность на изобретение нового, не существовавшего ранее - будь-то техническое творчество, ремесла или собственно изящные искусства. Во всех этих видах искусств главное лицо - мастер, а главное качество - мастерство.

К этой сфере можно отнести с некоторыми оговорками и политику. Впрочем, если выделить особую (третью) сферу деятельности, где доминирует установка на регламентацию поведения миллионов людей, то к ней придется отнести правосознание и мораль, а также все ту же политику (политические идеологии) и, разумеется, религиозное сознание. Именно здесь открывается подлинная природа современной публичной политики, где все определяет конкуренция идеологий или так называемых «великих учений», которые конкурируют не только между собой, но и все вместе - с религиозным сознанием. На эту их скрытую функцию обратил внимание ещё Юм в своем известном эссе «О первоначальном договоре». Он сделал это еще в то время, когда политические идеологии только зарождались и оформлялись. По его мнению, идеология пытается, прежде всего, вытеснить из сознания людей и народов религиозное чувство, требуя от человека всей полноты веры, но вовсе не религиозной. Юм утверждает, что в этом случае происходит своего рода подмена, когда сама идея договора становится, по сути, «философским суеверием», которое претендует на то, чтобы заместить собой место религиозных идей. Именно это и предопределяет, по словам Юма, его «скептическое отношение к политическим схемам и тому, что впоследствии состоялось как «идеологии», а также к «пониманию искусства политики как сохранению и поддержанию или исправлению опробованных установлений».

После этой пропедевтики можно сформулировать еще один тезис, вплотную приближающий нас к природе государственной политики в области культуры. Рассматривая политику как искусство, важно отличать публичную политику от непубличной, прежде всего отраслевой - экономической и социальной, экологической и военной, информационной и культурной, образовательной и научной, а далее по всему списку «политик».

Понятно, что публичная политика стоит на трёх китах. Первый - это проекты, причем, как правило, двухслойные проекты, когда публично представленный проект-витрина служит для прикрытия главного - подлинных, но тщательно скрытых интересов реальных акторов политики. Второй кит - это интриги, то есть все те же интересы, но уже не прикрытые проектами, а предстающие в голом, так сказать, виде. Они естественно, «стесняются» своего вида и стараются не бросаться в глаза. Для основных «игроков» эти интриги-интересы связаны по преимуществу с борьбой за власть и ресурсы, а для публики, для тех же избирателей или плебса - это интересы другого рода, которые издревле определялись формулой «хлеба и зрелищ». Третий кит - это провокации, в том числе провокации «в хорошем смысле» слова - например, провоцирование, без которого, к примеру, не прощупать реакцию общества на те или иные реформы. Однако к провокациям относится и провокаторство, целью которого может быть и разрушение устоев государства, и внедрение в лагерь противника, и многое другое. А это, согласитесь, совершенно разные вещи, требующие разных оценок - как политических и моральных, так и правовых.


 

Мы видим, что публичная политика, как это ни парадоксально звучит, - самая закрытая область политической жизни. И напротив, политику непубличную если и можно назвать закрытой, то только потому, что понимание ее целей и функций требует должной квалификации. Она закрыта для профанов. Отраслевая политика, к примеру, в отличие от публичной поддается измерению, например, с точки зрения эффективности тех или иных решений. По этой простой причине она чаще всего открыта для посвященных за исключение отдельных зон, что связано обычно с коммерческой или государственной тайной. Применительно к любой отраслевой политике, в том числе культурной, нет, а точнее, не должно быть места «двухслойным» проектам, а также интригам и провокациям. Во всяком случае, они уходят на десятый план, ибо включаются объективные критерии, в том числе оценка на эффективность, безопасность, ресурсоемкость и так далее. В публичной политике главное требование - вовсе не эффективность, которую невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть («у нас же многопартийная система, сто мы можем сделать?»), а эффектность - эффект, который производят политики и их действия.

И, наконец, последний, но принципиально важный вопрос. Речь идет о том, что отличает политическую аналитику, экспертную работу в отраслевом секторе и собственно науку, без которой также не обойтись особенно в тех отраслях политики, где постоянно возрастает как ответственность, так и наукоемкость политических решений. Ответственность и наукоемкость - две стороны одной медали. Представители научного сообщества с трудом отличают научную деятельность от аналитической или экспертной по той причине, что постоянно совмещают эти функции, используя для их исполнения все те же знания и навыки. Поэтому им так трудно взглянуть со стороны на эти виды деятельности. Но сделать это надо.

Начтем хотя бы с политической ангажированности. И сразу отметим: да, она явно преобладает именно в аналитике. В нашей стране у аналитиков не принято, правда, в этом признаваться, поскольку, с их точки зрения, они всегда совершенно беспристрастны и объективны, но во многих западных странах со сложившейся многопартийной системой ангажированность, как известно, открыто демонстрируется, ибо это более честная позиция. Её не стыдятся, её отстаивают. Да и скрыть её там сложнее. Совершенно иное дело - требования к экспертизе, где политическая ангажированность совершенно недопустима, крайне опасна и, что самое главное, может быть выявлена. Результатом может стать полная дискредитация экспертной структуры и конкретных экспертов. В науке политическая ангажированность также противоестественна и противопоказана, поэтому все то, что является политически ангажированным, следует называть аналитикой, а не наукой, хотя внешне эти различия почти не заметны: та же аргументация, те же методы, иногда тот же стиль...

Теперь подойдем к проблеме с точки зрения личностного подхода. Когда речь идёт об аналитической работе, включая сюда аналитику и в области политики, и в области искусства, и аналитику как искусство, то во всех этих случаях абсолютно доминирует личностное начало. Я ничего не стою как аналитик, если не могу показать совершенно новый и неординарный срез проблемы, который до меня никто не демонстрировал. Если же речь идёт об экспертизе, то мы снова видим прямо противоположную установку: здесь желательно убрать человеческий фактор вообще и ограничиться при первой возможности весами или пробирками, то есть до предела зачистить результат экспертизы от «субъектного начала». Именно по этой причине экспертиза - это чаще всего не индивидуальное дело, а коллективное, которым занимаются отдельные организации, дорожащие лицензией. С науками все намного сложнее: многое зависит от специализации, методов и методологии той или иной дисциплины. К примеру, в философии всегда ценилось ярко выраженное личностное начало (с поправкой на специфику советского периода, когда искоренялось «ячество»), а в ряде дисциплин, где сама технология исследования предполагает обязательную верифицируемость и/или слаженную работу огромных коллективов. Здесь критерии почти те же, что и в экспертной работе.

Если провести сопоставительный анализ с точки зрения уникальности и универсальности, то аналитика - это, бесспорно, «штучное производство», тогда как экспертиза - по преимуществу поточное дело, налаженное и многократно повторяющееся. Разумеется, когда мы говорим о науке, то здесь эти критерии размыты, поскольку применительно к отдельным наукам нужно говорить либо о доминировании уникального начала, либо об универсализме.

Отличия бросаются в глаза, когда мы говорим о степени ответственности. Здесь разброс предельный. Абсолютная безответственность характерна для аналитиков: согласитесь, будучи аналитиком, я могу говорить всё, что угодно (в пределах закона, конечно), и никто не может меня остановить, нет таких сил в природе. Более того, чем острее и оригинальней, пусть и безответственнее будет мое суждение, тем выше интерес к моим анализам и тем предпочтительнее мои конкурентные возможности. Если же я выступаю как член экспертного сообщества, то здесь картина противоположная - стопроцентная ответственность. Это же можно сказать и о широком спектре наук, хотя степень персонифицированной ответственности в различных дисциплинах зачастую несопоставима.

Я мог бы назвать еще десятки критериев, но выделю из длинного перечня еще один: аналитики, как правило, не участвуют в принятии политических решений, хотя именно их приглашают, к примеру, на обсуждения законопроектов, называя экспертами, или на заседания экспертных советов при органах исполнительной власти. Почему это делается? Ответ лежит на поверхности: сколько аналитиков пригласите, столько вариантов решений получите. А выбрать нужное и соответствующее незаявленным интересам - это дело политиков. Главное сделано: экспертиза якобы прошла, хотя было состязание аналитиков, а решение легализовано с научной точки зрения, так как совпадает с мнением отдельных мнимых экспертов. Думаю, этим примеров я ответил на вопрос, почему так размыты границы между аналитикой, экспертизой и наукой в современной политике. Совсем другое дело - настоящая, а не бутафорская экспертиза, поскольку в этом случае эксперты не только включаются в процесс подготовки решения, но получают особые права, так как могут остановить процесс на любой стадии. Наука лишена такой возможности, но именно она делает экспертизу более-менее надежной. Но это уже другая тема.

Источник: ruskline.ru