Печать

«Европа рискует стать огромной мусульманской империей»

Андрей Кончаловский – о том, к чему может привести фальшивая либеральная философия

26 ок­тяб­ря в ки­но­те­ат­ре «Ху­до­же­ст­вен­ный» отк­ры­ва­ет­ся рет­рос­пек­ти­ва филь­мов Анд­рея Кон­ча­ло­вс­ко­го. С ре­жис­се­ром, ко­то­рый в этом го­ду от­ме­ча­ет 75-ле­тие со дня рож­де­ния и пол­ве­ка твор­чес­кой де­я­тель­нос­ти, встре­ти­лась кор­рес­пон­дент «Из­вес­тий».

– На ка­кие филь­мы ва­шей рет­рос­пек­ти­вы, мо­жет быть, не столь из­ве­ст­ные ши­ро­кой пуб­ли­ке, вы по­со­ве­то­ва­ли бы схо­дить?

– Спро­си­те Че­хо­ва, что бы он по­со­ве­то­вал по­чи­тать из его твор­че­ст­ва. Смот­ри­те, что хо­ти­те. Мои кар­ти­ны от­ра­жа­ют мою жизнь: сна­ча­ла я жил в Со­ве­тс­ком Со­ю­зе, по­том уе­хал за гра­ни­цу, сни­мал ки­но там, по­том вер­нул­ся в Рос­сию и го­во­рил о том, что ме­ня тог­да вол­но­ва­ло. Я не объ­ек­ти­вен по от­но­ше­нию к то­му, что я сде­лал. И со­ве­то­вать мо­гу толь­ко близ­ко­му дру­гу: «Тем­но­та! Схо­ди пос­мот­ри, это мое серь­ез­ное ки­но».

– Свой двой­ной юби­лей вы от­ме­ти­ли премь­е­рой в Те­ат­ре Мос­со­ве­та, пос­та­ви­ли «Трех сес­тер» Че­хо­ва. Как вы чувству­е­те се­бя в те­ат­ре – в сво­ей та­рел­ке или на чу­жой тер­ри­то­рии?

– Я не чувствую се­бя в те­ат­ре на чу­жой тер­ри­то­рии, прос­то это дру­гой жанр. Но в мос­ко­вс­кой те­ат­раль­ной сре­де я аб­со­лют­ный иност­ра­нец. Я де­лаю свое де­ло, но ме­ня ста­ра­ют­ся не за­ме­чать. Хо­тя ка­за­лось бы – за­чем тол­кать­ся, мес­та всем хва­тит. Ми­ке­ла­нд­же­ло тер­петь не мог Ра­фа­э­ля, но они оба ве­ли­кие.

– Да, но фи­нан­си­ро­ва­ния хва­тит не всем.

– Это дру­гой воп­рос. Я то­же сей­час не мо­гу най­ти де­нег на свои ки­ноп­ро­ек­ты. Серь­ез­ное ки­но ни­ко­му не нуж­но. Но лю­ди не ви­но­ва­ты в том, что они ли­ше­ны воз­мож­нос­ти ви­деть хо­ро­шие кар­ти­ны. Ки­не­ма­тог­ра­фис­ты не ви­но­ва­ты, что их лен­ты не до­хо­дят до рус­ско­го зри­те­ля. Ви­но­ва­та власть, ибо она не по­ни­ма­ет, что пуб­ли­ку на­до вос­пи­ты­вать. У зри­те­ля долж­на быть воз­мож­ность не пой­ти на аме­ри­ка­нс­кое ки­но, а у не­го нет вы­бо­ра. На­ша власть бе­зот­ве­т­ствен­но от­но­сит­ся к то­му, что не яв­ля­ет­ся ма­те­ри­аль­но ощу­ти­мы­ми ве­ща­ми. А ду­хов­ную дег­ра­да­цию нель­зя из­ме­рить в день­гах или при­бы­ли. Вред, ко­то­рый сов­ре­мен­ный про­кат на­но­сит на­шей на­ции, я на­зы­ваю «coca-ко­ло­ни­за­ци­ей» – это мой тер­мин.

– За­чем же влас­ти вос­пи­ты­вать лю­дей, ес­ли го­раз­до про­ще иметь де­ло с се­рой мас­сой?

– Это на­ив­ная ле­вая ил­лю­зия. Я ду­маю, что Фи­дель Каст­ро был бы счаст­лив иметь де­ло не с быв­ши­ми ра­ба­ми, а с ци­ви­ли­зо­ван­ны­ми людь­ми. Не­да­ром он ска­зал: «Ес­ли б я жил в Анг­лии, я бы то­же был кон­сер­ва­то­ром». Лю­бая власть очень хо­те­ла бы опи­рать­ся на на­род – в этом за­лог ее проч­нос­ти. Но опи­рать­ся на на­род в Рос­сии не­воз­мож­но. Наш на­род ни­че­го не хо­чет знать о влас­ти, он толь­ко жа­лу­ет­ся: до­ро­ги не чи­нят, во­ру­ют. А зас­та­вить власть за­ни­мать­ся де­лом на­ро­ду в го­ло­ву не при­хо­дит.

– А то­та­ли­та­ризм в прин­ци­пе сов­мес­тим с ев­ро­пейс­ки­ми цен­нос­тя­ми, за ко­то­рые вы ра­ту­е­те?

– В Ев­ро­пе сей­час то­же не все глад­ко. У них уже Брей­вик по­я­вил­ся. Там дик­та­ту­ра по­ли­ти­чес­кой кор­ре­кт­нос­ти и фаль­ши­вой ли­бе­раль­ной фи­ло­со­фии при­ве­ла к то­му, что Ев­ро­па рис­ку­ет по­те­рять свою са­мо­и­ден­ти­фи­ка­цию и стать ог­ром­ной му­суль­ма­нс­кой им­пе­ри­ей.

– А у вас-то ка­кая по­зи­ция?

– Лич­но у ме­ня нет граж­да­нс­кой по­зи­ции. Я ху­дож­ник, я не с пра­вы­ми и не с ле­вы­ми. Иног­да бы­ваю ре­ак­ци­о­не­ром, иног­да ли­бе­ра­лом. Я не ан­га­жи­ро­ван, по­э­то­му ме­ня кри­ти­ку­ют все, ко­му не лень – и спра­ва, и сле­ва.

– Вы то­же счи­та­е­те, что ху­дож­ни­ки и ре­жис­се­ры не долж­ны за­ни­мать­ся по­ли­ти­кой?

– По­че­му не долж­ны? Я сам не за­ни­ма­юсь по­ли­ти­чес­ким те­ат­ром, но не счи­таю, что это пло­хо. За­ме­ча­тель­ные ве­щи в этом ро­де де­лал Брехт.

– Ну, а пос­ле Брех­та, в сов­ре­мен­ном те­ат­ре?

– Сов­ре­мен­ный те­атр я не смот­рю, как и ки­но. Мне дос­та­точ­но чи­тать книж­ки, ко­то­рые сде­ла­ли ме­ня луч­ше лет 50 на­зад. Жал­ко вре­ме­ни. Я смот­рю то, что уже име­ет ка­кую-то ре­ко­мен­да­цию.

– Вер­нем­ся к «Трем сест­рам». Боль­ше все­го там удив­ля­ет об­раз Вер­ши­ни­на, ко­то­рый у вас прев­ра­тил­ся в про­тив­но­го ре­зо­не­ра. Мас­ла в огонь под­лил и Алек­сандр До­мо­га­ров, рас­ска­зав­ший, как все его ак­те­рс­кое су­ще­ст­во про­ти­ви­лось та­ко­му ри­сун­ку ро­ли.

– Зна­е­те, у нас уко­ре­ни­лась глу­бо­ко оши­боч­ная тра­ди­ция – восп­ри­ни­мать текст как ру­ко­во­д­ство к действию, а сло­ва и мыс­ли пер­со­на­жа при­рав­ни­вать к ав­то­рс­ким. Но, на мой взгляд, у Че­хо­ва все слож­нее, иног­да он вкла­ды­ва­ет в ус­та ге­роя свою точ­ку зре­ния, а иног­да прос­то соз­да­ет не­кий ха­рак­тер. И дис­тан­ция меж­ду ним и ав­то­ром мо­жет быть очень боль­шой. Вот Вер­ши­нин, он жи­вет с же­ной, ко­то­рая все вре­мя тра­вит­ся. Ведь это ко­ми­чес­кая чер­та. Ес­ли б она хо­те­ла от­ра­вить­ся по-нас­то­я­ще­му, то дав­но бы это сде­ла­ла. А так, «по­пу­гать» – это фарс. Так что Вер­ши­нин для ме­ня пер­со­наж не ге­ро­и­чес­кий, а, как бы ска­зать, не очень со­лид­ный. Прос­то все при­вык­ли к оп­ре­де­лен­ным ле­ка­лам, а мне ин­те­рес­но что-то най­ти но­вое вмес­то сте­ре­о­ти­па. Это мож­но де­лать по-раз­но­му. Мож­но осов­ре­ме­ни­вать пь­е­су или под­го­нять ее под се­бя. А мож­но, не из­ме­нив ни сло­ва, прос­то най­ти дру­гой ра­курс.


– Ну да, се­год­ня все эти вер­ши­ни­нс­кие мо­но­ло­ги о прек­рас­ном бу­ду­щем зву­чат со­вер­шен­ной де­ма­го­ги­ей. И как-то стран­но иг­рать это «на го­лу­бом гла­зу».

– Да и с са­мо­го на­ча­ла бы­ло стран­но. Я сом­не­ва­юсь, что Че­хов ве­рил в эту ри­то­ри­ку: «Че­рез сто лет та­ких, как вы, в го­ро­де бу­дет боль­ши­н­ство, и все бу­дет по-ва­ше­му». Не ду­маю, что Ан­тон Пав­ло­вич был та­ким иде­а­лис­том. Он прек­рас­но знал тем­ную рус­скую про­вин­цию, очень трез­во от­но­сил­ся к царс­кой Рос­сии. И ког­да я став­лю его пь­е­сы, всег­да ог­ля­ды­ва­юсь че­рез пле­чо, а там, в по­лум­ра­ке блес­тит иро­нич­ное пенс­не.

– Но ког­да вы в 1970-м сни­ма­ли «Дя­дю Ва­ню» с ве­ли­ко­леп­ным Смок­ту­но­вс­ким, Бон­дар­чу­ком, Ми­рош­ни­чен­ко, там не бы­ло ни гра­на сар­каз­ма. Это бы­ли прек­рас­ные, бла­го­род­ные лю­ди, а се­год­ня они у вас иро­ни­чес­ки при­ни­же­ны.

– Ко­неч­но, за это вре­мя мно­гое из­ме­ни­лось, и мое от­но­ше­ние к че­хо­вс­ким ге­ро­ям то­же. Но они у ме­ня не при­ни­же­ны, а де­ге­ро­и­зи­ро­ва­ны. У Че­хо­ва нет ге­ро­ев. Ге­рой – это че­ло­век, ко­то­рый име­ет вы­со­кие це­ли, а так­же воз­мож­нос­ти и пра­во на их осу­ще­с­твле­ние. А ес­ли че­ло­век без ос­но­ва­ния мнит се­бя ге­ни­ем и, как дя­дя Ва­ня, кри­чит, что «из ме­ня бы вы­шел Шо­пен­га­у­эр и Дос­то­е­вс­кий», зна­чит, у не­го кры­ша съ­е­ха­ла.

– В ва­шем спек­так­ле на­вер­ное един­ствен­ный адек­ват­ный че­ло­век – это Че­бу­ты­кин в ис­пол­не­нии Вла­да­са Баг­до­на­са. Он здесь выг­ля­дит но­си­те­лем ка­ко­го-то тай­но­го зна­ния. Но ка­ко­го? Что всё су­е­та су­ет? «Од­ним ба­ро­ном боль­ше, од­ним мень­ше – ка­кая раз­ни­ца?»

– Да, мож­но ска­зать, что Че­бу­ты­кин – это глав­ный пер­со­наж. Он вы­ра­жа­ет мыс­ли уди­ви­тель­но эк­зис­тен­ци­аль­ные, сов­па­да­ю­щие с фи­ло­со­фи­ей ре­ля­ти­виз­ма: «все рав­но», «ник­то ни­че­го не зна­ет», «а мо­жет, ме­ня и не су­ще­ст­ву­ет вов­се». Ведь Че­хов дав­но пред­по­ло­жил: «а мо­жет быть, вся все­лен­ная по­ме­ща­ет­ся в гни­лом зу­бе ка­ко­го-то чу­до­ви­ща».

Беседовала Марина Шимадина

Источник: newsland.ru