Альманах РиЭ

Альманах №19

Альманах №18

Альманах №17

Альманах №16

Альманах №15

Семинары ИЦ «Аксиология»

Аксиология и онтология Зла

Манипуляция сознанием

Akashi

Эзотерика вчера и сегодня

Transhumanism

Аксиология трансгуманизма

Философия начинается – и все никак не может продолжиться, «увязая», как выражался Бибихин, в самом начале, когда первый шаг так и оказывается единственным, а всё остальное будет разворачиваться вокруг него, никуда нас не продвигая. У Бибихина она никак не может заняться делом – работать с понятиями, выяснять исторические контексты, вообще давать какой-то внятный результат. В этом плане Бибихин выглядит весьма архаично – русским хайдеггерианцем, к тому же не «специалистом по-Хайдеггеру» (что может быть достаточно почётно или во всяком случае не вызывать отторжения), а попыткой своеобразного «философствования a la’Хайдеггер». Разумеется, он совершенно неуместен, ведь, как говорят, «теперь и в Германии никто не интересуется Хайдеггером», даже исследования «о Хайдеггере» утратили популярность несколько десятилетий назад. «Жаргон подлинности» Адорно вышел уже на спаде того увлечения, а это было почти полвека тому назад. Конечно, в интеллектуальном плане мы всегда запаздываем, но всё-таки и в России всему своё время. Даже с поправкой на то время, которое необходимо, чтобы западная интеллектуальная мода дошла до нас, время Хайдеггера и уж тем более время хайдеггерианцев, несомненно, ушло. Это могло еще быть интересно в конце 80-х – в начале 90-х, в общей волне не- и полу- знакомого, но теперь это явно устарело.

Для Бибихина Хайдеггер выступает тем философом, через которого он философствует – и в этом смысле вопрос о «современности» не встаёт для него принципиально. В принципе, всё равно – Платон, Хайдеггер, Плотин, Гегель – поскольку каждый из них «об одном» или, как формулировал это Плотин, «о главном». Хайдеггер в некотором смысле случаев – он здесь лишь потому, что «захватил» Бибихина, оказался созвучен ему. Вопрос о современности, своевременности в том ракурсе, в каком он обычно задается, задается вовсе не о философии и не из пределов философии – современным может быть лишь чтение философии, и оно окажется современным с неизбежностью тогда, когда является действительно чтением философии, исходя из того вопроса, того недоумения, которое владеет читающим. Для нас философия ассоциируется в первую очередь с адогматическим, свободным поиском – но Бибихин напоминает, что подобное понимание не имеет отношения к существу философии:

«…Аскеза настолько привычна для мысли, что надо удивляться периодам, когда мысль позволила себе быть празднично открытой. Так было в античной классике у Сократа, Платона, Аристотеля. Почти сразу после них в скепсисе, Стое, в платоновской Академии дисциплина начинает преобладать над размахом. <…>

Смирение, аскеза, дисциплина, догматика утверждаются в философии как её самый слышный тон. Теперь нужно было ждать долго, до европейских ренессансов, до Нового времени, до современности, по сути дела, до 20 в., пока возвратится праздничная свобода философского вопроса» (Язык философии, 259).

Это – не отсутствие философии, а другое философии, иной способ услышать то же самое – через держание традиции, через бесконечное прочтение того же текста – при понимании, что этот текст содержит в себе все, нужно читать его, говорить его словами и молчать там, где он молчит. Это не менее, а может и более трудно, чем говорить, поскольку слово всегда существует на границе молчания – выступая из него. Говорение изначально предполагает невозможность проговорить до конца, до основания – напротив, говорение как осмысленное как раз указывает на непроговариваемое, выявляет его – но не как то, что можно проговорить на следующем витке разговора, а как то, что изначально ускользает, что не может быть фиксировано словом – хотя бы потому, что само слово неоднозначно, оно разрастается и прорастает смыслом по мере того как мы вдумываемся в него, и нет финального состояния, итогового, когда мы наконец сможем сказать всё – всё это то, что находится за пределом речи и что в осмысленной речи присутствует как то, поверх чего она делается возможной.

Бибихин переводит Хайдеггера в хайдеггеровском понимании перевода – переводит его с немецкого на русский и вновь переводит с русского на русский же, переводит Розанова, Леонтьева, Соловьёва, поскольку в своём сущностном смысловом ядре толкование и перевод – одно и то же. По этой причине (поскольку и написанное на родном языке нередко нуждается в истолковании) и внутри собственного языка постоянно необходим перевод. «Всякое высказывание, речь, ответ – это перевод». И далее:

«…У мыслителей и только у них есть опыт понимания того, что однажды они лучше поймут самих себя в уже помысленном ими, и тогда все ранее возведённое строение внезапно рухнет, несмотря на то, что они всегда мыслили то же самое. Ведь это то же самое (das Selbe) – не какая-то скучная пустота неизменно себе подобного (das Gleiche), которое лишь с виду есть то же самое».

Хайдеггер в известном письме к Ясперсу уподоблял себя музейному служке – тому, кто отдергивает перед посетителями портьеры и показывает скрытые за ними картины. Не стремится сказать новое, а показать то, что есть. Бибихин следовал в этом за Хайдеггером, в свою очередь показывая нам и его – тем единственным способом, который есть, стремясь проговорить, выговорить сказанное Хайдеггером на своём языке – показать то же самое, а возможно это только тогда, когда то же самое, единственное, вновь помыслено.

Но зачем это нужно? для чего? Ведь все эти разговоры о бытии, мире, языке – они ничего не значат практически и, хуже того, не дают вроде бы и никакого познавательного результата. В отношении познания мы оказываемся даже в худшей ситуации – там, где раньше мы вроде бы знали, о чём мы говорим, теперь у нас нет даже этой иллюзии, теперь слова обрели плотность и вышли из нашей власти, тексты оказались не тем, что можно исследовать, но что прорастает всё новыми смыслами, к тому же ускользающими от всякой однозначности. Если Левинас говорил о смятении, охватывающем нас при первом же контакте с хайдеггеровской мыслью, то смятение не проходит – Хайдеггер яснее для нас парадоксальным образом тем, что смятение охватывает нас сразу же, тогда как чтение Платона или Розанова может длиться бесконечно долго без него – мы можем уклониться, скользнуть по тексту так, что останемся в покое. Американец Дж. Грэй, ученик Хайдеггера, вспоминал, как после долгих разговоров с наставником однажды воскликнул («сам почти не понимая, что говорю»): «В вашей философии, герр Хайдеггер, я всегда ощущаю себя жалким новичком!». На что Хайдеггер отвечал: «Точно то же я чувствую каждое утро» (Мир, 35) Тексты Бибихина вызывают сходный результат – а в опубликованных посмертно записях он вступает сам с собой в диалог, пытаясь прояснить вновь и вновь то, что сказано, помыслить его вновь; впрочем, таков и всякий философский текст:

«Все знают на собственном опыте, что философский текст способен, пусть на время, утратить для читающего всякий смысл, показаться пустым, постылым, ненужным. Такого не бывает со словом литературы, поэзии, религии, которое полно вещами, так что его нельзя отбросить, как невозможно оттолкнуть живое существо. Слово философии наоборот готово к самоотмене и словно заранее согласилось с тем, чтобы взгляд скользнул поверх него к другому, к самим вещам» (Язык философии, 101).

Ответ на то, для чего все этого, пожалуй, присутствует в одном пассаже «Языка философии», где Бибихин обсуждает вопрос о статусе нравственности в античной философии:

«Что в ней выше, этика поднята над метафизикой, как сказал Данте, или наоборот, а Данте, несведущий в этих науках, ошибся (Этьен Жильсон)? Статус нравственности такой: возможно, об истине говорить важнее, чем о добродетели, последняя просто закон поведения человека, диктуемый истиной; но именно потому, что важнее служения истине для человека ничего нет и никогда быть не может, этос для него высшее. «Этос человеку бог» (Гераклит). Истина выше всего, и потому истинствование, требующее всего человеческого достоинства, выше всего. Этим предопределено схождение онтологии и этики в высшей теории (созерцании) как высшей практике» (Язык философии, 236).

Разумеется, сказать, что целью философии является этика, будет неверно в том случае, если этику мы поймём как некое учение о благе, о добре и зле, о правильном и неправильном. Но занимаемся мы философией ради того, что с нами происходит в процессе философствования – как меняется наше понимание, наш взгляд, меняемся мы сами, иногда способные с удивлением обнаруживать себя в этот момент, для нас самих незнакомых. И тексты Бибихина – то научение чтению, которое они дают и какое мы можем приобрести через них – оставляют на нас свой след, оказываясь событием в той мере, в какой мы способны их прочесть.

Источник:

 

peremeny.ru

Узнаваемая классика

Burj Al Arab 370+

Музыка русских и зарубежных композиторов XIX и XX веков

Burj Al Arab 370+

Произведения Бетховена

Burj Al Arab 370+

Музыка разных столетий: от XVIII до XX

Burj Al Arab 370+

Балетная музыка Чайковского, Адана, Минкуса, Петрова

Календарь РиЭ.
26 октября

События

1815 – Основано литературное общество «Арзамас».

1824 – В Москве официально открылось здание Малого театра.

1930 – В Ленинграде состоялась премьера балета Дмитрия Шостаковича «Золотой век».

В этот день родились:

Доменико Скарлатти (1685–1757) – итальянский композитор и клавесинист.

Василий Васильевич Верещагин (1842–1904) – выдающийся русский живописец и литератор.

Андрей Белый (1880–1934) – русский писатель, поэт, критик.

Дмитрий Михайлович Карбышев (1880–1945) – российский и советский фортификатор, военный инженер.

Николай Леонидович Духов (1904–1964) – советский конструктор бронетехники, ядерного и термоядерного оружия.

 next

@2023 Развитие и экономика. Все права защищены
Свидетельство о регистрации ЭЛ № ФС 77 – 45891 от 15 июля 2011 года.

HELIX_NO_MODULE_OFFCANVAS