Хронология обрушения монархической легитимности в 1917 году
Федор Гайда
Монархическая легитимность характеризуется персонификацией власти в лице монарха. Причем персонификация имеет наследственный характер. В лице монарха воплощается идея государственного суверенитета или, как называли его в России с XV века, самодержавия. Самодержавие - калька с греческого слова «автократия» и аналог латинского понятия «суверенитет».
Самодержавие первоначально понималось как независимость внешнего характера. Само понятие возникает в связи с избавлением от зависимости от татар. Однако постепенно оно начинает восприниматься и как независимость монарха внутри государства, то есть его суверенитет от собственных подданных.
Как известно, с петровских времен монарх определялся как самодержавный и неограниченный. Вплоть до Основных государственных законов 1906 года, в которых понятие «неограниченный» отсутствует, но понятие «самодержавный» остается. В общем-то, понятно, почему Манифестом 17 октября 1905 года, вызванным революцией, монарх вынужден был разделить высшую законодательную власть с Государственной Думой и, как потом выяснилось, с Государственным советом. Перестав тем самым быть монархом неограниченным.
С точки зрения либералов того времени, понятие «самодержавный» сохранилось в законодательстве как некий атавизм, ничего не значащий. Но, как показала последующая практика, с точки зрения консерваторов, все было не совсем так. Ведь Манифест 3 июня 1907 года от имени монарха (написан он был, судя по всему, Петром Аркадьевичем Столыпиным) объявлял, что, несмотря на Основные государственные законы, в частности, несмотря на то что монарх не может менять избирательный закон без согласования с законодательными палатами, он тем не менее его меняет. Потому что Государственная Дума не оправдала его надежд. Иными словами, Манифест 3 июня 1907 года показывал, что под самодержавием понимаются некие надзаконные права монарха, которые вступают в силу, если подданные не оправдывают его доверия. Монарх, таким образом, в своем лице сохранял высший государственный суверенитет.
Однако самодержавность монарха - и по закону, и на практике, пусть он и разделял законодательную власть с палатами, - не означала, что он не имел никаких обязанностей. Обязанности у него не только были, но и прописывались в законодательстве. В частности, монарх не имел права поменять веру. Господствовавшую в Российской империи православную веру император - по закону - обязан был оберегать. Он должен был соблюдать «Закон о престолонаследии», то есть он должен был обязательно назначить себе наследника, и наследник должен был быть всем известен. Причем наследник при наличии ему замены имел право отказаться: он мог заявить, что не хочет принимать право престолонаследия, тогда право в законном порядке переходило кому-то еще. Важная деталь - отказаться от права престолонаследия можно было только до принятия на себя престола. После вступления на престол отказаться от статуса монарха было уже невозможно. Закон предусматривал только единственный способ прекращения полномочий монарха - его кончину. Закон не предусматривал отречения. И, собственно, с XV века случаев добровольного отречения от престола в России не было: на престоле оказывался новый монарх либо в результате естественной кончины предыдущего, либо в результате насильственных действий - других вариантов нет. В данном контексте иногда вспоминается казус с Константином Павловичем, но, как известно, он отказался от прав на престол еще до вступления на него, и когда ему начали присягать - налицо была ошибка, вызванная особыми обстоятельствами.
Что же происходит в ходе Февральской революции? Необходимость отречения Николая II и ликвидации монархии озвучивается социалистами в первую очередь, в самом начале революции. С первых ее дней и даже часов социалисты заявляют о необходимости установления республики и созыва Учредительного собрания. Однако, как известно, на переговорах с либералами они снимают условие в качестве первоочередного. Как ни дорожили социалисты требованием установления республики, всем было ясно, что даже если либералы с ним согласятся и пойдут с таким требованием добиваться у Николая II отречения, то они не достигнут цели. Если пришедшие к Николаю заявят, что хотят Учредительного собрания и республики, он не пойдет на отречение. Ведь не случайно, когда Николай II узнал, что его брат Михаил передал власть Учредительному собранию, он записал в свое дневнике: «Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость!» В голове у Николая действия Михаила совершенно не укладывались.
И хотя у либералов в отношении Учредительного собрания отсутствовала ясность - кто-то выступал за республику, а кто-то за монархию, - те люди, которые отправлялись добиваться отречения у Николая II - Александр Гучков и Василий Шульгин - знали, что в Петрограде уже доминирует республиканская идея. Даже программа Временного правительства, включавшая и созыв Учредительного собрания, согласовывалась 2 марта, причем до самого факта отречения. Иными словами, добиваясь от Николая II отречения, либералы понимали, что точка не будет поставлена, что дальше придется идти еще на какие-то уступки. Насколько, в какой степени - вопрос другой, но так или иначе перед Николаем все карты раскрывать им было нельзя.
Пожалуй, можно предположить, что Шульгин воспринимал отречение Николая как шаг в сторону спасения монархии. Но вот для Гучкова на самом деле Николай II уже несколько лет был личным врагом. Гучков сделал все, чтобы лично поехать в Псков и принять отречение, смотря в глаза монарху. Да, он хотел сохранения монархии, но вряд ли сильно на такое надеялся, зная о господствующих настроениях в Петрограде.
С точки зрения юридической, произошло отречение, не предусмотренное законодательством. Казалось бы, какая разница - ведь монарх самодержавный, почему он не имеет права отречься? Однако, если смотреть из юридической перспективы, Николай II сперва был бы обязан издать закон о порядке отречения, а уже потом, в соответствии с ним, отречься. Чтобы не создавать никаких коллизий, которые, собственно, он создал 2 марта 1917 года.
Итак, само отречение Николая уже выходило за пределы существовавшего законодательства. Затем, понятно, что нельзя отрекаться за сына. Нельзя передать престол лицу, которое лишено права престолонаследия с 1912 года. Кроме того, Михаил Александрович должен был быть заранее поставлен в известность о том, что отрекаются в его пользу. У него должны были быть право и время принять на себя право престолонаследия. Он должен был заявить: «Да, я готов быть наследником престола» или «Я не готов быть наследником престола». Далее. В тексте отречения заявлялось о том, что Государственная Дума и Государственный совет должны установить начало правления, а Михаил Александрович должен принести присягу конституции. Принесение присяги монархом - иной правопорядок, соответственно, выход за пределы существовавшего законодательства.
Иными словами, Акт 2 марта сопровождался целым рядом очень серьезных нарушений. Так что совершенно неважно, как он составлен, подписан он карандашом или не подписан, оригинал он или не оригинал. Тут второстепенные вещи, чисто технические. Есть вещи, гораздо более важные, сущностные.
Далее. Что собой представляет Акт 3 марта об отказе Михаила Александровича от престола? Важное уточнение - Акт 3 марта не является отречением. По сути, у документа нет никакого юридического статуса. Михаил не принимал на себя власть. Он просил граждан России поддержать Временное правительство и Учредительное собрание. Он не устанавливал Учредительного собрания - он просто соглашался с самой его идеей. Говоря иначе, налицо была некая политическая декларация, которая констатировала факт победы революции. Именно поэтому Михаил - а тут была его инициатива - вместо слова «повелеваю» записал «прошу». Почему? Потому что у него властных полномочий нет никаких, он на себя их не берет.
Любопытным образом оба акта - и отречение Николая II, и Акт 3 марта - публикуются вместе, предаются огласке одновременно, констатируя, по сути, прекращение прежнего правопорядка. С 3 марта старый порядок перестал существовать. В силу окончательно вступала революция с ее условной, революционной легитимностью.
