В Ясной Поляне это все еще была игра майора Уингфилда: длинные розыгрыши мяча с использованием «свечей» и вращений мяча, подача выполнялась ударом ракетки снизу, и мяч пролетал на расстоянии около метра над сеткой, расположенной значительно выше, чем сегодня, когда ее высота в середине составляет около метра. Однако Толстой относился к игре серьезно: «Он был, скорее, близорук, однако быстрота его движений была просто поразительной, и он удивил меня тем, что выигрывал сет, когда я играл против него, хотя я имел привычку играть довольно часто и играл вполне сносно».

Проштудировав все эти старые сочинения, я из книги Батуман «Одержимые» (The Possessed) — она представляет собой увлекательный сборник статей о русской литературе и о тех, кто сильно в нее погружен — узнал о том, что «один профессор из Йельского университета», присутствовавший несколько лет назад на посвященной Толстому международной конференции в Ясной Поляне, рассказал об обращении Толстого в конце жизни к теннису. Я направил Батуман сообщение по электронной почте, и она сообщила мне, что имя этого профессора — Владимир Александров (Vladimir Alexandrov).

Я попытался в интернете найти его статьи, но ничего там не обнаружил. Но я, тем не менее, узнал о том, что профессор Александров в 2013 году опубликовал книгу под названием «Черный русский» (The Black Russian), о Фредерике Томасе (Frederick Thomas), который был сыном бывшего раба в Миссисипи, а затем стал богатым бизнесменом в царистской России. В своей автобиографической заметке на веб-сайте, посвященной этой книге, Александров написал: «Я был заядлым игроком в теннис до того, как начал работать над „Черным русским“. Но Фредерик Томас оказался таким удивительным характером… что теннис стал все больше казаться мне отвлечением от того дела, которым я хотел заниматься». Я решил его не беспокоить.

Мне не удалось найти высказываний самого Толстого об этой игре — ни в его дневниках, ни в других местах. Однако примерно в то же время, когда Толстой начал играть в теннис, он научился ездить на велосипеде. Его семилетний сын Ванечка умер за месяц до этого, и Толстой был сильно опечален. Московское общество велосипедистов-любителей бесплатно предоставило ему велосипед и уроки, которые проходили на дорожках сада в его имении. Ему это нравилось, и езда на велосипеде, как и игра в теннис, стала частью его обыденной жизни: он катался на велосипеде каждый день по завершении своих утренних дел.

Его занятия шокировали некоторых крестьян, а также, судя по всему, не вызывали одобрения у некоторых его друзей и последователей, которые считали езду на велосипеде глупым занятием и даже нехристианским: как это соотносится с отказом от материального мира, о котором он говорил? Ведь он духовный лидер, мудрец: чем он, вообще, занимается, когда крутит педали, как ребенок? Можно только себе представить, что они говорили о его игре в теннис.

Толстой рассуждает об подобных озабоченностях в своем дневнике. Когда я читал его дневник, меня поразило то, что Толстой защищал себя так, как Вронский мог бы написать в своем дневнике о послеобеденной игре в теннис за двадцать лет до этого, если бы он самокритично обсуждал свои поступки перед сном, хотя, на самом деле, он не принадлежал к такому типу людей. Толстой хотел тренировать свое тело. Ему нравилось пробовать новые вещи. Он увидел возможность получить удовольствие и удовлетворение от физической активности. «…Мне не совестно, — записал он в своем дневнике, — мне все равно, что думают, да и просто безгрешно, ребячески веселит». Толстой — пожилой, серьезный литератор, преследуемый смертью наблюдатель за Большими вещами, тем не менее, все еще хотел играть.

Источник: inosmi.ru