Незападные проекты опираются на религиозные и/или традиционные ценности и императивы, которые противопоставляются западным и рассматриваются как ответ на вызов секулярного взгляда на мир. В российском проекте речь идет о «православной традиции», «Святой Руси», которая должна стать базисом для формирования традиции цивилизационной или даже «цивилизационной общности». Традиционистскую и религиозную окраску имеют и китайские «сердцевинные социалистические ценностные взгляды», которые соответствуют не только марксистскому, но и конфуцианскому мировоззрению. Радикальный исламский проект ссылается на «суннитские ценности», хотя и не имеет при этом существенной поддержки со стороны официальных представителей мусульманских сообществ.
Общим знаменателем ценностно-мировоззренческих альтернатив западного образа культурной жизни, на основе которых формируются собственные проекты глобального развития, являются отрицание статуса верховного судьи, принадлежащего в сегодняшнем мире западному разуму. Западные стандарты мышления и оценки степени рациональности тех или иных элементов иных культур отбрасываются или существенно ограничиваются: для того, чтобы понять особенности российской/китайской/исламской цивилизации, необходимо подходить к ним в соответствии с теми критериями, которые были ими же сформулированы. Отказываясь равняться на Запад, альтернативные проекты претендуют на собственный кусок глобального пирога; они предлагают миру свои ценности, создают мощный мобилизационный ресурс и претендуют на лучшее будущее.
Мобилизационный потенциал религиозной риторики
Необходимо понять, что реалии новой волны мобилизации пытаются отрицать эксклюзивное право собственности Запада на мировоззренческие ценности, но не могут отменить его силу и влияние. Можно представить нашу общественную жизнь как нечто, напоминающее морскую поверхность, по которой прокатываются большие и маленькие волны – но поверхность никогда не бывает полностью спокойной. Эти волны – глобальное влияние, оказываемое влиятельными игроками современного мира, в первую очередь, США и Европой. Мы ощущаем это влияние каждый день – политическое, экономическое и финансовое, информационное, ценностное. Эти влияния формируют глобальные течения современности, потому ни противостоять им, ни нарекать на них нет смысла. Понятно, что, распространяясь в информационном пространстве, они работают в первую очередь на «метрополию» – тот культурный центр, который их создает. Другое дело – необходимость понимать, что мера нашей свободы зависит от способности использовать эти течения как попутные или сознательно идти наперекор им по наименее затратной траектории. В пределах предложенной метафоры альтернативные квазерелигиозные проекты можно сравнить с мощными плавстредствами, которые пока еще не создают глобальных течений, но могут «резать волны» таким образом, что созданные ими цунами прокатываются по всему земному шару.
Альтернативные цивилизационные проекты используют религиозные смыслы и риторику именно для того, чтобы получить конкурентные преимущества в соревновании с Западом. Учитывая, что Европа и США имеют огромный потенциал влияния на людей, их оппоненты вынуждены сосредоточиться на наиболее уязвимой части человеческой природы – религиозных и мировоззренческих убеждениях. И тут очень кстати оказывается высвобожденная религиозность, которая в секулярном обществе остается невостребованной и активно канализируется заинтересованными силами в виртуальном пространстве социальных сетей и СМИ и направляется на поддержание квазирелигиозных цунами.
Вместе с тем, это уже не та религиозность, к которой мы привыкли и с которой научились иметь дело. Сегодня все большее распространение получает «контрсекулярная» религиозность, характерными признаками которой является антизападная направленность, пренебрежение религиозной традицией и аскезой, обостренное ожидание конца света [8]. Контрсекулярная религиозность мобилизует значительные массы людей на борьбу против светской цивилизации и ее ценностей. Естественной средой для подобного мировоззрения выступает виртуальная реальность с ее пренебрежением к конкретным территориям, этносам и их границам. Новейшие средства виртуальной коммуникации делают каждое сообщество потенциально глобальным, а идентификация человека как его представителя не требует физической включенности в общину. Добавим, что квазирелигиозные проекты вовсе не отказываются от западного инструментария влияния на адептов, идет ли речь о рекламе, сборе средств для финансирования своей деятельности, использовании СМИ и Интернета и т.д.
Например, если вспомнить донецкую весну 2014 года, то именно религиозные лозунги, символы, мероприятия, наименования были использованы для того, чтобы мобилизовать массы на борьбу со «злом» – бездуховным и секулярным Западом. С первых дней событий вокруг админсооружений (Донецкой областной государственной администрации и СБУ) начались крестные ходы, которые не были официально санкционированы ни одной из православных конфессий; на стенах взятой в осаду ДонОГА были размещены огромные баннеры с изображениями Спаса и Богородицы; среди донецких вооруженных формирований появились «Русская православная армия», «православный батальон «Восток», «Легион Святого Иштвана», «батальон Пресвятой Богородицы Августовской «Август» и др., а «Конституция ДНР» начиналась с констатации того, что «ДНР является частью Русского мира» [4, с. 37]. Не смотря на то, что со временем использование религиозной риторики стало менее заметным, она сыграла, возможно, определяющую роль в момент «тотальной мобилизации» 2014 года.
Важно также понять и то, что, став достоянием глобального мира, квазирелиггиозные идеологии превращаются в, так сказать, достояние человечества и могут использоваться кем угодно и где угодно. Если радикальные европейские социалисты пополняют ряды Исламского государства для того, чтобы бороться с ненавистным им Западом – они такие же законные участники проекта, как и какой-нибудь «казак Бабай», сколотивший вооруженный отряд для войны за «Святую Русь»: создав и поддержав новый ценностно-мировоззренческий проект, его авторы утрачивают право на эксклюзивное использование новой идеологии.
Таким образом, мир вступил в новый этап глобализации, для которого характерна утрата Западом, возможно, последнего преимущества – монополии на ценностные и мировоззренческие категории. Осознание этого факта спровоцировало новый виток глобальной конкуренции, теперь на уровне ценностно-мировоззренческих проектов глобального развития.
Постсекулярная Европа
В свете поставленных вопросов наиболее последовательным будет обсудить переформатирование современного миропорядка в контексте теории «постсекулярности», под которой понимается исторический период, идущий на смену «секулярной эпохе», важной особенностью которой была абсолютизация принципов Просвещения. Речь идет о культуре, которая в силу внешних (вызовы со стороны квазирелигиозных сообществ) и внутренних (понимание собственной генетической связи с христианством) обстоятельств более не может игнорировать кардинальную значимость религиозной составляющей собственных культурных смыслов. Именно такая постсекулярная Европа – светское общество с вкраплениями слабоассимилированных религиозных анклавов и истончившейся прослойкой среднего класса – вынуждена противостоять новым вызовам.
Если даже оставить в стороне ситуацию в Украине как симптом обострения в столкновении цивилизаций, события последнего времени в Европе все равно вызывают обеспокоенность. Массовые протесты и революции, резкий рост популярности радикальных политических сил, рост напряжения вокруг вопроса европейского единства (включая, но не ограничиваясь, Brexit) ставят болезненные вопросы перед политиками. Отдельного внимания заслуживает трансформация политической аксиологии и действенности собственно политического инструментария решения общегосударственных и общеевропейских проблем. На смену политическим дебатам о роли государства в решении экономических проблем, сводившимся к спорам между сторонниками плановой экономики и рыночного неолиберализма, пришли иные формы политического дискурса. Эксперты отмечают рост проблематизации собственно демократических ценностей и европейского проекта, призывы к культивированию национальной, культурной и религиозной идентичности, возвращающие европейское общество к «призракам начала ХХ века» [5].
Однако и крах веры в политические пути решения собственных проблем – о чем свидетельствует стабильное падение явки на выборах всех уровней и падение рейтинга классических центристских партий с одновременным ростом популярности радикалов вроде «Народного фронта» (Франция), «Истинных финнов» или венгерской «Йоббик» (чьи программы иногда имеют неофашистский оттенок) свидетельствуют о ценностно-институциональном смещении в европейском обществе [7].
Проблематизация либерально-демократической модели социальной защиты, кризис общества всеобщего благоденствия, сокращение доходов, деградация среднего класса, увеличение количества иммигрантов, которые не желают безоговорочно принимать светские ценности – все это «монетизируется» в политические дивиденды тех сил, которые дестабилизируют ситуацию.
