Строительство моста, Москва, 1979

Тихое, как икона, искусство
Сергей Луконин

Москва для него – огромный мир, в который он вошёл 26 апреля 1926 года. Хотя страна тогда была объявлена безбожной, верующие родители окрестили Юрия в храме Николы в Темниках.

Семья проживала в Марьиной роще. Шесть человек теснились в 12-метровой комнате двухэтажного дома на Стрелецкой улице. Неподалёку – Миусское кладбище.

Подросток Юра перелезал через кладбищенскую ограду с блокнотом под мышкой и рисовал старые деревья, церковь, мгновенно «схватывая» композицию (это врождённое умение сохранилось у Рогозина на всю жизнь). В каждом рисунке – такая славная чистота, ясность чувств...
С малых лет Юрий исповедовал тезис: художники – особые люди. Ради живописи отметал соблазны улицы, игры с ровесниками. Благо, матушка потворствовала страсти сына, покупала на рынке краски, картон, рамы, картины.

«Писать до предела» – любимое выражение Юрия Ивановича. Это и вправду страсть, но, в отличие от земных пороков, – страсть, рождающая красоту. На работу в типографию издательства «Правда» он отправлялся с этюдником, чтобы к вечеру уехать в Замоскворечье и стоять там, пока небосклон не окутается кобальтовой шалью. Чаще всего бродил по своей Марьиной роще, рисовал неказистые улочки, деревянные дома с фигурками взрослых и детей (рогозинская манера: фиксировать людей силуэтно – одним-двумя мазками; главное – светоносная лепка городского пейзажа). Эскизы, этюды... Они дисциплинировали, формировали характер, укореняли в душе чувство: ты – художник.

Вскоре переехали на Беговую. Юрий любил вечерами ходить по Арбату, заглядывать в окна домов, – видел там картины в позолоченных рамах и млел от восторга.

Москва в ту пору гляделась уютной, компактной. Всё вроде бы рядом – и Пушкинский на Волхонке, и Третьяковка в Замоскворечье. В Пушкинском музее стоял, как заворожённый, перед скульптурами.

Но ближе сердцу оказалась всё-таки Третьяковка. Портреты Венецианова, огромные полотна Верещагина и маленькие работы Пахитонова. Что-то сказочное, таинственное сквозило в них.

Но вот – война. Юрию 16 лет. Явился в военкомат: «Хочу на фронт». Отправили учиться на курсы снайперов, потом в автошколу. На передовую попал лишь спустя два года. Но успел-таки сбить вражеский «хенкель» – да из винтовки! Понятное дело: глаз отточен многолетним рисованием...

Когда мы оцениваем творчество художника, то непременно говорим об индивидуальности его. Это может быть манера письма, стилистика, выбранная им тема и т. д. Индивидуальность Рогозина – прежде всего в ненасытной любви к природе, особенно русской, исполняемой им поэтично, тонко. Так может передавать только богатый душой человек, который являет зрителю и близким людям свои этюды и полотна.

Мне посчастливилось с ним многие годы общаться, учиться у него, постигать азы трепетного отношения к натюрморту, чувствовать в незатейливом изгибе ручья божественную  силу.

Я много раз делал с него зарисовки, писал портреты. Глядишь на него, и тебя не покидает ощущение древней Руси. Редкое по славянскому очерку лицо, крупные кисти рук, лукавый прищур глаз. И каждый раз открываешь в этом преклонного возраста человеке непреклонное дыхание молодости.

Уже не одно поколение учеников Юрия Ивановича приходят к нему в мастерскую. И все мы, юные и ветераны, в одинаковой степени впитываем его одухотворённое и тихое, как икона, искусство.