Анастасия Вертинская в роли Маргариты. Кадр из фильма Юрия Кары «Мастер и Маргарита»

– Чувствую, ув­лек­лись вы по-нас­то­я­ще­му.
– Я так по­ни­маю, что это прист­рас­тие во мне всег­да бы­ло. А кро­ме то­го, по на­ту­ре сво­ей я та­кой че­ло­век, ко­то­рый не в сос­то­я­нии си­деть до­ма пе­ред те­ле­ви­зо­ром. Как я го­во­рю, ми­за­нс­це­на консь­е­рж­ки не для ме­ня. Мне пос­то­ян­но нуж­но что-то де­лать, ку­да-то ид­ти, что-то при­ду­мы­вать. А го­то­вить, за­ме­чу, – весь­ма твор­чес­кое за­ня­тие. Ког­да это по ду­ше, по люб­ви. Тем бо­лее что всю чёр­ную ра­бо­ту вы­пол­ня­ют по­ва­ра, а я тут, в об­щем-то, по кре­а­ти­ву.

– Ска­жи­те, а мож­но наз­вать рес­то­ран ва­шей ны­неш­ней сце­ной? Всё-та­ки мес­то пуб­лич­ное, и вы не мо­же­те здесь выг­ля­деть абы как.
– Не мо­гу здесь выг­ля­деть абы как, но я и не яв­ля­юсь сю­да каж­дый день, что­бы встре­чать гос­тей. А то, что мес­то пуб­лич­ное, то сю­да всё-та­ки лю­ди при­хо­дят хо­ро­шо про­вес­ти вре­мя: по­есть, рас­сла­бить­ся. И пуб­ли­ка здесь бо­лее... «бе­зо­пас­ная», чем, ска­жем, на отк­ры­ти­ях бу­ти­ков или на мод­ных по­ка­зах, ку­да я не пой­ду ни­ког­да. Вот это со­вер­шен­но не моя жизнь: она ме­ня ско­вы­ва­ет, я не мо­гу там се­бя сво­бод­но чувство­вать. А здесь до­маш­няя сре­да, очень удоб­ная и ком­фо­рт­ная. Я с удо­воль­стви­ем по­дой­ду, поз­до­ро­ва­юсь с людь­ми – да­же с те­ми, ко­го в пер­вый раз ви­жу. Я хо­чу, что­бы им бы­ло тут хо­ро­шо.

– Вы ска­за­ли, что го­то­вить – за­ня­тие твор­чес­кое. Зна­чит, есть и твор­чес­кие по­бе­ды?
– Я слу­ха­ми жи­ву. Нап­ри­мер, ра­ду­юсь, ког­да мне кто-то го­во­рит: «О, бы­ли вче­ра, ели твою еду». Или: «За­ка­жи нам сто­лик. Ес­ли ты за­ка­жешь, это бу­дет неч­то осо­бен­ное». Я слы­шу, что лю­дям нра­вит­ся, и, ко­неч­но, это очень при­ят­но.

– Срав­ни­мо с ап­ло­дис­мен­та­ми, с цве­та­ми?
– Ко­неч­но. Мо­жет быть, это сво­е­го ро­да суб­ли­ма­ция, но я ду­маю, что жизнь моя бы­ла бы ужас­на, ес­ли б не бы­ло рес­то­ра­на. Предс­тав­ляю, как вы­нуж­де­на бы­ла бы си­деть сей­час в те­ат­ре, иг­рать ка­кие-то не­по­нят­ные ро­ли. По­ни­ма­е­те, я из­ба­ло­ва­на ре­жис­су­рой. Ре­жис­су­рой вы­со­кой: что в те­ат­ре, что в ки­но. И я не хо­чу эту план­ку опус­кать. Тем бо­лее что в ки­но женс­кий ти­паж во­об­ще сей­час не вост­ре­бо­ван. Ка­кие-то без­ли­кие сек­ре­тар­ши, лю­бов­ни­цы, ма­мы. Как я всег­да го­во­рю, что не хо­чу иг­рать ма­му кил­ле­ра. Вот это бы­ло бы для ме­ня трав­мой не­ве­ро­ят­ной.

«Нас­тя, ты по­хо­жа на Мар­га­ри­ту»

– Так су­ще­ст­ву­ет акт­ри­са Анас­та­сия Вер­ти­нс­кая или нет её уже?
– Ну, это ка­кие-то ги­по­те­ти­чес­кие воп­ро­сы. Я не знаю, не мне об этом су­дить. Мо­жет быть, ес­ли бы по­я­ви­лась ка­кая-то серь­ёз­ная ра­бо­та, где я мог­ла бы что-то ска­зать, тог­да вам уже мож­но бы­ло бы су­дить, акт­ри­са я или нет.

– Но я имею в ви­ду ва­ше внут­рен­нее ощу­ще­ние.
– Я знаю мно­гих акт­рис мо­е­го воз­рас­та, ко­то­рые стра­да­ют. Их прос­то гло­жет то обс­то­я­тель­ство, что они те­ря­ют свои го­ды, те­ря­ют ро­ли. Но это та­кие вот «Ак­тёр Ак­те­ры­чи». Я же во­об­ще ни­ког­да не бы­ла сне­да­е­ма ни за­вистью, ни алч­ностью, ни да­же жад­ностью до ис­ку­с­ства. Мо­жет, по­то­му что ро­ли всег­да по­лу­ча­ла лег­ко, мог­ла вы­би­рать их, зна­ла: ес­ли от од­ной от­ка­жусь, завт­ра мне пред­ло­жат дру­гую. Так что я аб­со­лют­но ком­фо­рт­но жи­ву, мне эта жизнь очень нра­вит­ся. И я бла­го­дар­на судь­бе, Гос­по­ду Бо­гу за то, что не стра­даю от от­су­т­ствия ро­лей, те­ат­ра. Как мно­гие акт­ри­сы мо­е­го по­ко­ле­ния, не му­ча­юсь, что ми­мо ме­ня про­бе­га­ют мо­ло­дые, как мы ког­да-то бе­жа­ли ми­мо со­ро­ка­лет­них и ду­ма­ли: ког­да же эта ста­ру­ха уй­дёт с ро­ли?

– Но есть еще и тя­га. К сце­не, к за­па­ху ку­лис.
– Вот это­го стоп­ро­це­нт­но у ме­ня нет. Я с удо­воль­стви­ем хо­жу в те­атр, си­жу в зри­тель­ном за­ле. И обо­жаю этот за­пах. Но тот те­атр, ко­то­рый был всю мою жизнь иде­а­лом, меч­той, ал­та­рём, на ко­то­рый я нес­ла все свои проб­ле­мы, лич­ные дра­мы, – этот те­атр до ка­кой-то сте­пе­ни... мне оп­ро­ти­вел. Не по­то­му что те­атр не тот, а по­то­му, что я са­ма се­бе оп­ро­ти­ве­ла. Так мо­лить­ся на не­го, как мо­ли­лась я, нель­зя – на­до по­ни­мать, что су­ще­ст­ву­ет дру­гая жизнь. По­том, ста­ла ухо­дить ещё пле­я­да ре­жис­сё­ров, что не­ма­ло­важ­но. Мо­ло­дые ре­жис­сё­ры не хо­тят ра­бо­тать с на­шим по­ко­ле­ни­ем, они хо­тят соз­дать своё. И это пра­виль­но, это сме­на ге­не­ра­ций. И у этих ре­жис­сё­ров свой язык, ко­то­рый я, мо­жет быть, и не по­ни­маю. По­э­то­му, как дя­дя Ва­ня че­хо­вс­кий с кри­ком: «Я не жил, не жил!», я вы­ле­те­ла из это­го те­ат­ра. И уви­де­ла жизнь, ко­то­рой бы­ла ли­ше­на по мно­гим при­чи­нам. С од­ной сто­ро­ны, со­ве­тс­кое вре­мя, же­лез­ный за­на­вес. А с дру­гой – я са­ма се­бе этот за­на­вес опус­ти­ла, и жизнь не хо­те­ла ви­деть, хо­те­ла толь­ко ис­ку­с­ство, те­атр, ро­ли. В кон­це кон­цов, всё это пе­ре­на­сы­ти­ло ме­ня. Я вдруг опом­ни­лась и по­ня­ла, что ос­тал­ся не та­кой уж боль­шой ку­сок жиз­ни, что име­ет смысл эту жизнь, на­ко­нец, уви­деть. Ска­за­ла се­бе: я сде­ла­ла всё, что хо­те­ла, что мог­ла, что поз­во­лил мне Гос­подь Бог. И те­перь я бу­ду жить по-дру­го­му. Я и жи­ву. Те­атр ви­жу, очень люб­лю его, це­ню. Но я не хо­чу боль­ше бе­жать в де­сять ут­ра на ре­пе­ти­цию, возв­ра­щать­ся меж­ду пятью и шестью и сно­ва бе­жать ту­да. И не ви­деть сы­на, вну­ков.