культура: Судя по всему, он был чрезвычайно общительным человеком. Когда только успевал работать?
Шаргунов: Несмотря на бесконечную активность, Катаев умудрялся оставаться тонким художником. Это был человек неукротимой энергии — мог выдавать по несколько разножанровых произведений в год. Но при всей своей коммуникабельности, для бесчисленных друзей и знакомых писатель оставался вещью в себе. «Вездесущий затворник», — сказал Андрей Вознесенский, работавший под его началом в «Юности» (журнал был основан по инициативе Валентина Петровича, который и стал первым главным редактором. — «Культура»). Но в жизни Катаева главным все-таки был его великолепный дар, который он не мог не реализовать. А еще — необыкновенная правдивость. Ничего не сочинял! Читаешь некоторые вещи, кажется, ну, это такие беллетризированные мемуары. Отправился с «красным попом» агитировать за советскую власть народ в предместьях Одессы. Потом попа убили казаки. Начинаешь копаться в архивах: действительно, был такой человек, очень популярный проповедник, в прошлом — солист Большого театра... Казаки и в самом деле его прикончили, сочли вероотступником. А сын Катаева, Павел Валентинович, рассказывал: как-то раз заметил отца, который, крадучись, следовал за ним в школу. Он работал над какой-то детской книгой, вот и решил понять, что чувствует ребенок, направляясь в школу по рассветным улицам, в полумгле.

культура: Для большинства Катаев — это в первую очередь «Белеет парус одинокий», «Сын полка» и «Цветик-семицветик». Какие его вещи любите Вы? 
Шаргунов: Мне кажется, чем больше прочтешь — тем лучше. «Белеет парус...» и «Сын полка», конечно, обязательны, но есть еще целый пласт пронзительных мемуарных произведений — «Святой колодец», «Трава забвения», «Разбитая жизнь, или Волшебный рог Оберона», «Алмазный мой венец». Он был мастером литературной живописи, ему присуще восприятие жизни как дара. Но этот праздник сопровождался ощущением трагизма бытия. Подобное было и у Бунина. Свой дар Катаев пронес через долгую жизнь. Уже в преклонных годах написал самые прелестные, емкие и юные произведения. Это пора его знаменитого мовизма — от французского mauvais (плохо). Автор со свойственной ему иронией заявил, что «в пору, когда все пишут хорошо, надо попробовать писать плохо». Произведения, оказавшиеся, по всеобщему мнению, отнюдь не «плохими», позволили Катаеву обрести «новое литературное дыхание». Одна из таких вещей «Уже написан Вертер» о пребывании в застенках ЧК.

культура: В основу лег личный опыт?
Шаргунов: И да, и нет. У лирического героя Димы был другой прототип — сын известного одесского литератора Федорова. То, как людей, раздетых догола, вперемешку мужчин и женщин, выводили на расстрел, — видел и сам Катаев. Он вообще всю жизнь ходил по краю — на допросах Катаева часто «выдавали», называли «сообщником». Есть стихотворение, написанное в 1936 году: «Небо мое звездное, от тебя уйду ль? Черное, морозное, с дырками от пуль». Такие настроения появились у него не тогда, а гораздо раньше. В этом и заключалась скандальная суть повести «Уже написан Вертер». Когда она вышла, многие думали, будто расстрелы начались в 37-м, хотя 20-е годы были не менее жестокими. Не знаю, чего ему до сих пор не может простить либеральная интеллигенция... Да, подписи ставил. Но и Платонов их ставил тоже.

Беседовала Дарья Ефремова

Источник: portal-kultura.ru