В новогоднюю ночь
Юрий БОНДАРЕВ
С 70-х годов Юрий Бондарев работает в жанре, который называет «Мгновения». Это — маленькие романы, лирико-философские миниатюры, заметки о жизни... Накануне юбилея «Культура» навестила классика в подмосковном поселке «Советский писатель». И Юрий Васильевич любезно поделился с газетой одним из неопубликованных «Мгновений».
Он взял ее руку, осторожно отогнул край перчатки и, едва касаясь губами, поцеловал в запястье.
— Я вас люблю, — сказал он виновато.
— Вы? Любите меня? И давно?
— Целую вечность. Я вижу — вы смеетесь? А мне не до смеха. У вас так заблестели глаза, что мне стало не по себе.
— Ну что вы! Просто невероятно! Вот мы с вами едем в автобусе с прекрасного университетского вечера по домам, а у вас в голове некое кавалерское несоответствие. Поэтому простите за ненаучно-фантастический вопрос. За что же вы меня любите?
— Хотите посмеяться надо мной? С какой стати?
— Я историк, серьезная дама, и мне, уважаемый физик, не полагается сверх меры веселиться. Вы просто ошеломили меня. Тем более, вам наверное, известно, что я замужем.
— У меня нет права оскорбить вашего мужа. Я сказал, что люблю вас, и это услышали только вы. Я не чувствую вины и с вашего разрешения могу повторить фразу, которая вас ошеломила. Разве вам ни разу не объяснялись в любви?
— Можете повторить, если вам так решительно хочется.
— Я люблю вас, Нина Викторовна.
— Спасибо. Ну вот теперь все сказано и давайте помолчим.
Она отвернулась к окну, он сбоку увидел ее чуть-чуть дрожащие от улыбки ресницы, ее пленительную, раньше не замечаемую им, серьгу, полуприкрытую каштановыми волосами, и ему нестерпимо захотелось взять ее руку, отодвинуть край кожаной перчатки и опять осторожно поцеловать в запястье.
Он несмело погладил и сжал ей пальцы. Она вопросительно взглянула на его покорное, какое-то беззащитное лицо и неожиданно сказала с веселой дерзостью:
— Знаете что, на вечере мы выпили с вами по рюмке, но в голову мне пришла сейчас чертовски бредовая мысль. Поедем куда-нибудь, хоть на Воробьевы горы, сверху зиму московскую посмотрим! Новогоднюю! Как вы? За или против?
— Не спрашивайте, — ответил он обрадованно. — Неужели вы могли подумать, что я отвечу «против»?
— Значит, сходим на первой остановке и ищем такси. Прокатимся по Москве и — на Воробьевы...
— С удовольствием.
Они слезли на первой остановке, заснеженной, безлюдной, и засмеялись от окружившей их свободы зимней ночи, от ее пустынной в этот час улицы, от розовости, озаренных огнями сугробов, от праздничного скрипа снега под их ногами.
— Так гораздо лучше, — сказала она и придвинулась к нему, не смущаясь.
— Почему вы смотрите на меня, как на исторический экспонат? В автобусе вы были одним, сейчас как будто — другим. Почему вы молчите? Я вас не узнаю.
— И я вас. Вы замечательная...
— Если так на самом деле, то поцелуйте меня, — сказала она не то насмешливо, не то с вызовом и сделала шаг, легонько притянула его к себе.
И он подумал, что она серьезная умная женщина, но ведет легкомысленную игру с ним, наклонился к ее близкому лицу и губами коснулся ее виска.
— Ну вот, ей-богу... Поцеловал меня, как девочку!
Она поощрительно похлопала рукой в перчатке его по щеке и шутливо приказала:
— Извольте-ка поцеловать меня как мужчина. Вы это умеете?
Он понимал, что она, чувствуя его неловкость в традиционно мужском ухаживании, по-женски с опытной кокетливостью командовала им, и эта смелость обрадовала его. Он неуклюже обнял ее, но тут же опомнившись, с порывистой нежностью приник к ее губам, мягко шевельнувшимся под его губами.
— Любая машина — наша! — отрываясь от нее, по-мальчишески крикнул он и выбежал на середину мостовой, взволнованно вглядываясь в обе стороны с надеждой, что ему повезет: добрый его покровитель помогал ему в эту ночь.
Это место Москвы — заваленный снегом бульвар по ту сторону дороги, отдаленный от шумных нескончаемых толп машин на шоссе, — было заповедником января — с его новогодними сугробами, залитыми светом фонарей и уличных окон, горевших разноцветными огнями елок на этажах напротив бульвара, и мнилось: где-то не так далеко плавала между небом и снегами греховная музыка, вызывая легкомысленное настроение у обоих.
Они остановили первую попавшуюся машину, оживленно сказали водителю: «Воробьевка», а когда сошли на этой самой Воробьевке, начали искать удобную дорогу для осмотра города с высоты. Такую дорогу они не нашли — даже боковые тропинки были глухо заметены метелями, но это ни ей, ни ему не испортило настроение.
— Вот что, — сказала она, оглядывая черноту неба с острыми угольками звезд. — Небеса нам не помогают. Будем надеяться на себя. И на меня. Вы не против, мужчина?
— Слухамся, как говорят поляки. — Он с послушным видом приложил два пальца к виску.
— Сейчас снова ловим машину и, если не возражаете, едем ко мне на чашку кофе. Я живу одна. Я — почти разведенка. Знаете, что это такое?
— Догадываюсь. Но, кажется, вы сказали, что замужем.
— Почти. Я живу в Москве, а муж далеко за океаном. В Сиэтле. Он, представьте, консул. Встречаемся раз в году. Сиэтл — город в Америке, на берегу океана.
