Апостолы Петр и Павел являются во сне императору Константину. XIII век
Константин предпринял первую попытку согласовать христианский
и императорский культы, что нашло выражение в строительстве мавзолея
святых апостолов. Он позиционировал себя в роли тринадцатого апостола,
которым в церковной традиции является апостол Павел.
Таким образом, симфония нарушалась в сторону не только цезарепапизма, но и папацезаризма. Из этого как раз следует, что нормой религиозного византизма являлась именно симфония, а все остальное оказывалось нарушением нормативных отношений. Но такие нарушения исторически неизбежны. Ослабление одной из сторон неминуемо ведет сначала к усилению другой, но потом к крушению всей системы в целом.
Это и произошло с Византией. В дальнейшей истории империи наблюдалась все та же динамика: ослабление власти императоров и усиление власти патриархов. Это превратило византийского императора из «епископа внешних дел Церкви» в помощника и защитника власти патриарха. В поздней период в Византии император частично утратил свой священнический статус. Такая перемена отражала и объективную историческую реальность: Византийская империя сжималась, как шагреневая кожа, а власть патриарха Константинополя по-прежнему распространялась на весь Восток. Впрочем, ослабление власти императора неизбежно умаляло и реальный статус патриарха, пусть номинально и сохранявшего первенство, но с падением Византийской империи превратившегося в чиновника при исламском дворе, что поставило его в крайне унизительное положение.
Русь оказалась преемницей Византийской империи, что отразилось в знаменитой концепции «Москва – Третий Рим». При этом Москва явилась наследницей Византии прежде всего в религиозном аспекте – она переняла не императорскую власть, а статус хранительницы истинной веры. Таким образом, русский царь оказался в первую очередь хранителем религиозной истины.
Но уже в XVII веке, в правление царя Алексея Михайловича, имперские идеи витали в воздухе. В принципе еще избрание первого русского патриарха в 1589 году явилось характерным симптомом роста самосознания русских царей – статус московского царя требовал наличия патриарха. Избрание патриарха было именно государственной инициативой, из чего видно, что симфония хотя и декларировалась на Руси, но никогда не имела полноценного воплощения. Царь, безусловно, играл в этом оркестре первую скрипку.
Только патриарх Никон попытался поставить царя на место, вдохновившись типично западной моделью зависимости светской власти от власти духовной. Но «папистские» начинания патриарха Никона не нашли поддержки и были главной причиной его падения. Более того, они имели одним из своих следствий церковные реформы Петра Великого, упразднившего патриаршество. Патриарх Никон вдохновлялся католической по сути идеей превосходства духовной власти над светской, уподобляя власть патриарха Солнцу, а власть царя – Луне, сияющей отраженным солнечным светом. Неудача Никона стала роковой для института патриаршества, который был устранен Петром, стремившимся к утверждению абсолютной власти в государстве. Противоположное движение симфонических качелей привело к сакрализации царской власти – сакрализации, доходившей до абсурда.
Синодальная эпоха была торжеством власти российских государей, ставших императорами. Но это была не столько революция, сколько вполне закономерная эволюция. Узнать, как сорвать куш с первой игры, ты можешь здесь . Синодальная эпоха и сейчас удостаивается противоположных оценок. Одни считают ее эпохой расцвета церковной жизни, другие – периодом порабощения Русской православной церкви государством. Обе оценки представляются неверными из-за своей категоричности.
Так, если пленение и было, то оно оказалось для Церкви очень плодотворным – привело к росту духовного просвещения, появлению оригинальной богословской мысли. Русская земля в XVIII–XIX веках дала вселенской Церкви множество великих святых – преподобного Серафима Саровского, святителя Тихона Задонского, оптинских старцев и многих других святых. То есть с этой точки зрения синодальная эпоха меньше всего похожа на упадок.
В то же время засилье императорской власти было. Петр Великий принял титул императора и отца Отечества (pater patriae), носимый римскими кесарями. А отсюда было уже недалеко и до главы Церкви на протестантский манер, которым он формально и стал в 1721 году. То, что этот шаг был явным нарушением принципа византийской симфонии, сомнения не вызывает. Власть императора исключила власть патриарха, и всякое независимое церковное правление стало восприниматься как поползновение на единодержавную власть царя. Подобные абсолютистские установки усугублялись невиданной дотоле сакрализацией власти.
