Перспективы российской культуры: с названием
и без имени?
Людмила Булавка

Источник: альманах «Развитие и экономика», №3, август 2012, стр. 306

Людмила Алексеевна Булавка – доктор философских наук, главный научный сотрудник Российского института культурологии

Сегод­ня – как ни­ког­да ост­ро – вста­ет воп­рос: как свя­зать все преж­нее куль­тур­ное нас­ле­дие (не толь­ко Рос­сии) с ис­то­ри­чес­ки­ми перс­пек­ти­ва­ми стра­ны и ми­ра? Да, и ми­ра, ибо у на­шей стра­ны толь­ко тог­да по­яв­ля­лось имя, ког­да собствен­ные проб­ле­мы она ре­ша­ла как проб­ле­мы ми­ра, а проб­ле­мы ми­ра – как свои.

Как сде­лать так, что­бы на­ко­нец-то по­я­ви­лись ос­но­ва­ния снять тот уп­рек, ко­то­рый ког­да-то сде­лал Ни­ко­лай Гре­дес­кул в ад­рес «ве­хов­цев», но ко­то­рый име­ет пря­мое от­но­ше­ние уже и к на­ше­му пост­со­ве­тс­ко­му об­ще­ст­ву. Вот сло­ва, ска­зан­ные им сто лет на­зад: «Поз­во­лим се­бе и здесь, по всей спра­вед­ли­вос­ти, вер­нуть ав­то­рам “Вех” уп­рек, ко­то­рый они де­ла­ют “ин­тел­ли­ген­ции”. Это уп­рек за “през­ре­ние к от­цам”, за “отв­ра­ще­ние к сво­е­му прош­ло­му и его пол­ное осуж­де­ние”, за “ис­то­ри­чес­кую и не­ред­ко да­же лич­ную неб­ла­го­дар­ность”, за “раз­рыв ис­то­ри­чес­кой свя­зи в чувстве и во­ле”».

Это од­на сто­ро­на де­ла, ка­са­ю­ща­я­ся об­ще­ст­ва. Есть и дру­гая, свя­зан­ная уже с са­мой об­ще­ст­вен­ной си­ту­а­ци­ей, сло­жив­шей­ся в сов­ре­мен­ной Рос­сии как ре­зуль­тат то­го по­ли­ти­чес­ко­го кур­са, ко­то­рый име­ну­ет­ся сло­вом «ре­фор­мы».

В ис­то­рии на­ше­го Оте­че­ст­ва бы­ли ре­фор­мы Пет­ра I, Ива­на Гроз­но­го, Сто­лы­пи­на, хру­ще­вс­кая «от­те­пель», ко­сы­ги­нс­кая ре­фор­ма, пе­ре­ст­рой­ка и др. Пе­ре­ме­ны, про­и­зо­шед­шие на за­ре сов­ре­мен­ной Рос­сии, на­зы­ва­ют­ся абстра­кт­но – ре­фор­мы. Прав­да, иног­да их на­зы­ва­ют гай­да­ро­вс­ки­ми, но это ско­рее обоз­на­че­ние их на­чаль­но­го эта­па. Да, наз­ва­ние у ре­форм есть, а вот име­ни – нет.

В се­год­няш­ней Рос­сии ре­фор­мы бе­зы­мян­ны. Лю­бые ре­фор­мы долж­ны про­го­ва­ри­вать­ся хо­тя бы на язы­ке ло­зун­гов, оп­ре­де­ля­ю­щих век­тор раз­ви­тия об­ще­ст­ва и стра­ны. Та­кие ло­зун­ги на про­тя­же­нии двад­ца­ти пос­лед­них лет пе­ри­о­ди­чес­ки воз­ни­ка­ли, нап­ри­мер – «Толь­ко не на­зад – в СССР!» (как буд­то та­кое воз­мож­но). Но имен­но ло­зун­гов прог­ра­м­мно­го со­дер­жа­ния (не пу­тать с пред­вы­бор­ны­ми од­нод­нев­ка­ми), увы, не при­пом­ню.

И это да­ле­ко не бе­зо­бид­но, как это мо­жет по­ка­зать­ся на пер­вый взгляд. Бе­зы­мян­ность сов­ре­мен­ных рос­сийс­ких ре­форм уже на уров­не их фор­ма­ли­за­ции вы­да­ет то, что их под­лин­ную прог­ра­м­мную суть труд­но сфор­му­ли­ро­вать имен­но как не­кую об­ще­ст­вен­но зна­чи­мую идею, без че­го все же нель­зя (хо­тя бы из со­об­ра­же­ний фор­маль­но­го при­ли­чия) счи­тать их до кон­ца сос­то­я­тель­ны­ми.

И действи­тель­но, по­дать идею част­но­го обо­га­ще­ния лю­бой це­ной как идею об­ще­ст­вен­но­го прог­рес­са и бла­га – для всех и каж­до­го – с дос­той­ной сте­пенью убе­ди­тель­нос­ти, осо­бен­но в стра­не, в ко­то­рой об­ще­ст­вен­ные иде­а­лы и куль­ту­ра всег­да бы­ли пре­ис­пол­не­ны през­ре­ния к прин­ци­пу обо­га­ще­ния и на­ко­пи­тель­ства, очень неп­рос­то. И не толь­ко у нас. Гос­по­д­ству­ю­щие се­год­ня в об­ще­ст­ве наст­ро­е­ния по­ка­зы­ва­ют, с од­ной сто­ро­ны, ук­реп­ля­ю­щу­ю­ся в Рос­сии тен­ден­цию ме­ща­нс­ко­го прис­по­соб­ле­ния к си­ту­а­ции и не­же­ла­ние боль­ши­н­ства ос­мыс­лять свое лич­ное бы­тие с по­зи­ции смыс­лов и идей, но с дру­гой – од­нов­ре­мен­но на­рас­та­ю­щее от­тор­же­ние все­го то­го, что на­зы­ва­ет­ся «рос­сийс­ким ли­бе­ра­лиз­мом» (нап­ри­мер, фе­но­мен Бо­лот­ной пло­ща­ди).

«Иде­ал ли­бе­ра­лиз­ма уже дав­но по­те­рял свою действен­ную си­лу и ни в ком эн­ту­зи­аз­ма не вы­зы­ва­ет; уж дав­но ник­то не ве­рит, что по­ли­ти­чес­кая и граж­да­нс­кая сво­бо­да, как бы ши­ро­ка она ни бы­ла, мог­ла са­ма по се­бе при­вес­ти к удач­но­му раз­ре­ше­нию со­ци­аль­ных воп­ро­сов на­ше­го вре­ме­ни и об­ще­му бла­го­по­лу­чию», – пи­сал в на­ча­ле ми­нув­ше­го ве­ка Ми­ха­ил Ту­ган-Ба­ра­но­вс­кий. До че­го же точ­но про нас!

Абстра­кт­ность наз­ва­ния осу­ще­с­твля­е­мых ре­форм, прес­ле­ду­ю­щих вов­се не абстра­кт­ные, а впол­не конк­рет­ные ин­те­ре­сы конк­рет­ных со­ци­аль­ных групп, в действи­тель­нос­ти прик­ры­ва­ет сто­я­щую за всем этим то­таль­ную власть част­но­го ин­те­ре­са. Гос­по­д­ство част­но­го ин­те­ре­са се­год­ня осо­бен­но опас­но, ибо в ус­ло­ви­ях гло­ба­ли­за­ци­он­но­го се­те­во­го со­об­ще­ст­ва оно об­ре­та­ет пре­дель­но все­об­щий ха­рак­тер. Не­раз­ре­шен­ность про­ти­во­ре­чия меж­ду пре­дель­ной все­о­бщ­ностью форм сов­ре­мен­ных об­ще­ст­вен­ных свя­зей и част­ным ха­рак­те­ром их ре­аль­но­го со­дер­жа­ния соз­да­ет ус­ло­вия, при ко­то­рых су­ще­ст­во­ва­ние все­го жи­во­го и цен­но­го (че­ло­ве­ка и ко­суль, ле­сов и мо­рей, нас­ле­дия куль­ту­ры и об­ще­ст­вен­но­го наст­ро­е­ния) за­ви­сит от част­ных под­хо­дов част­ных лиц (хо­зя­ев «за­во­дов, га­зет, па­ро­хо­дов», а так­же чи­нов­ни­ков).

Гос­по­д­ство част­но­го (собствен­ни­чес­ко­го) ин­те­ре­са опас­но еще и тем, что оно все (поч­ти все) прев­ра­ща­ет в уни­фи­ци­ро­ван­ную абстрак­цию (то­вар, собствен­ность), унич­то­жая раз­ли­чия меж­ду людь­ми как вы­ра­же­ния куль­тур­ной уни­каль­нос­ти, раз­мы­вая не­по­хо­жесть жан­ров ис­кус­ств – се­год­ня все ар­те­фак­ты, ни­ве­ли­руя име­на твор­цов, сво­дя их всех к од­но­му ры­ноч­но­му яр­лы­ку – «звез­да». Все бо­га­т­ство действи­тель­нос­ти уни­фи­ци­ро­ва­но в сис­те­ме абстрак­ций, не­сов­па­де­ние ко­то­рых из­ме­ря­ет­ся лишь в де­неж­ных зна­ках.

 

Ес­ли же го­во­рить о та­ком по­ня­тии, как «че­ло­век», то се­год­ня оно так­же све­де­но к абстрак­ции. А что зна­чит че­ло­век как абстрак­ция? Вот, нап­ри­мер, в до­ре­во­лю­ци­он­ных пи­тей­ных за­ве­де­ни­ях к офи­ци­ан­там не­ред­ко об­ра­ща­лись так: «Эй, че­ло­век!» С фор­маль­ной точ­ки зре­ния, нап­ри­мер, адеп­тов прав че­ло­ве­ка, мо­жет по­ка­зать­ся, что в этом ни­че­го за­зор­но­го нет. Но да­же та­кая фор­ма об­ра­ще­ния, как «эй, Кузь­ма!» или «эй, Пет­ро­вич!», при всей ее гру­бос­ти и фа­миль­яр­нос­ти зву­чит не так ос­кор­би­тель­но. Абстра­кт­ное об­ра­ще­ние «эй, че­ло­век!» го­раз­до ху­же. В пер­вом слу­чае при­су­т­ству­ет, хо­тя и в уни­чи­жи­тель­ной фор­ме, но все же от­но­ше­ние к че­ло­ве­ку как к не­ко­то­рой конк­рет­ной дан­нос­ти, во вто­ром по­доб­ная дан­ность прос­то иг­но­ри­ру­ет­ся.

Так что на проб­ле­му «лиш­не­го че­ло­ве­ка», пос­тав­лен­ную XIX ве­ком и пре­ис­пол­нен­ную иде­а­ла­ми еще мо­ло­до­го рос­сийс­ко­го ли­бе­ра­лиз­ма, уже сов­ре­мен­ный рос­сийс­кий ли­бе­ра­лизм дал свой бе­за­пел­ля­ци­он­ный от­вет: «Че­ло­век – лиш­ний!» И тем са­мым пос­та­вил точ­ку в ис­то­рии рос­сийс­ко­го ли­бе­ра­лиз­ма. Даль­ше – не­ку­да. Точ­ка, в от­ли­чие от «Чер­но­го квад­ра­та», не име­ет да­же цве­та. Точ­ка – это уже знак, го­во­ря язы­ком Ге­ге­ля, нич­то.

А ес­ли че­ло­век как та­ко­вой яв­ля­ет­ся лиш­ним в этом ми­ре, то о ка­кой ак­ту­аль­нос­ти его конк­рет­ной лич­нос­ти мо­жет ид­ти речь? Да и где она, лич­ность, се­год­ня вост­ре­бо­ва­на?

Подать идею частного обогащения любой ценой как идею общественного прогресса и блага с достойной степенью убедительности, особенно в стране, в которой общественные идеалы и культура всегда были преисполнены презрения к принципу обогащения, очень непросто.

В эко­но­ми­чес­кой сфе­ре? Но там че­ло­век – функ­ция ка­пи­та­ла и агент ры­ноч­ных от­но­ше­ний.

В по­ли­ти­ке? Но здесь он не бо­лее чем еди­ни­ца, ес­ли не ска­зать – ноль, элек­то­раль­но­го планк­то­на.

В куль­ту­ре – не ге­рой и не ав­тор, в луч­шем слу­чае – ин­те­рп­ре­та­тор чу­жих и ча­ще – неп­ро­чи­тан­ных – текс­тов, на ху­дой ко­нец – ме­дий­ный тол­мач но­во­ст­ных лент.

Об­ре­чен­ный гос­по­д­ству­ю­щи­ми от­но­ше­ни­я­ми на абстра­кт­ность бы­тия, он вез­де су­ще­ст­ву­ет глав­ным об­ра­зом ано­ним­но, но не как знак (вы­бор сво­е­го ни­ка – это еще в его влас­ти, не в его влас­ти от­каз от не­го), а как лич­ность.

А как лич­ность он су­ще­ст­ву­ет в от­чуж­ден­ной от сво­ей ро­до­вой сущ­нос­ти фор­ме, то есть как час­тич­ный ин­ди­вид. Част­ность как ор­га­ни­ка его са­мо­от­чуж­ден­но­го «я» есть со­во­куп­ный ре­зуль­тат всей сис­те­мы «об­ще­ст­вен­ных» от­но­ше­ний, яв­ля­ю­щих со­бою се­год­ня пре­и­му­ще­ст­вен­но мир прев­рат­ных форм. На­зо­вем те из них, ко­то­рые в на­и­боль­шей сте­пе­ни по­рож­да­ют эф­фект от­чуж­де­ния и са­мо­от­чуж­де­ния ин­ди­ви­да.

Во-пер­вых, ре­вер­сив­ный (по­пят­ный) ха­рак­тер «раз­ви­тия» сов­ре­мен­ной действи­тель­нос­ти, выз­ван­ный не ди­а­лек­ти­чес­ким сня­ти­ем (от­ри­ца­ни­ем от­ри­ца­ния) ре­аль­ных про­ти­во­ре­чий, но имен­но рас­па­дом (го­лым от­ри­ца­ни­ем) об­ще­ст­вен­ных форм и свя­зей.

Во-вто­рых, си­му­ля­тив­ная при­ро­да сов­ре­мен­но­го ка­пи­та­ла, обус­лов­лен­ная и его пол­ным от­чуж­де­ни­ем от тру­да. Это по­рож­да­ет не толь­ко мир си­му­ляк­ров. Окон­ча­тель­ный раз­рыв свя­зи меж­ду ка­пи­та­лом и тру­дом ре­аль­но ли­ша­ет действи­тель­ность нер­ва об­ще­ст­вен­ной дра­ма­тур­гии. Не по­э­то­му ли се­год­ня и в ис­ку­с­стве от­су­т­ству­ет ху­до­же­ст­вен­ная дра­ма­тур­гия?

В-треть­их, ры­ноч­ный то­та­ли­та­ризм, ут­ве­рж­да­ю­щий все­об­щий ха­рак­тер от­но­ше­ний куп­ли-про­да­жи во всех сфе­рах че­ло­ве­чес­кой жиз­не­де­я­тель­нос­ти, что для куль­ту­ры ста­но­вит­ся прос­то жиз­не­о­пас­ным.

В-чет­вер­тых, ле­ги­ти­ма­ция от­чуж­ден­но­го от­но­ше­ния к ре­аль­нос­ти как об­ще­ст­вен­ной нор­мы. В ко­неч­ном ито­ге это при­во­дит к от­ка­зу от всех форм ра­ци­о­наль­но­го и к му­та­ции ир­ра­ци­о­наль­ных форм от­но­ше­ния к действи­тель­нос­ти, что вле­чет за со­бой от­каз не толь­ко от на­уч­ных по­ня­тий, но и ху­до­же­ст­вен­ных об­ра­зов как опор­ной ос­но­вы ис­ку­с­ства.

В-пя­тых, ха­рак­тер «раз­ви­тия» ре­аль­нос­ти от конк­рет­но-все­об­ще­го к абстра­кт­но­му. Все конк­рет­ные яв­ле­ния су­ще­го прев­ра­ща­ют­ся в свою ог­ры­зоч­ную абстра­кт­ность (то­вар).

В-шес­тых, от­каз ин­ди­ви­да от всех форм субъ­е­кт­нос­ти. Сов­ре­мен­ный ин­ди­вид су­ще­ст­ву­ет глав­ный об­ра­зом как функ­ция (ка­пи­та­ла, влас­ти, ре­ли­гии, пра­вил, иде­о­ло­гии, пат­ри­ар­халь­но­го ук­ла­да). А са­ма суть твор­ца куль­ту­ры сво­дит­ся пре­и­му­ще­ст­вен­но к про­из­во­д­ству осо­бо­го ти­па то­ва­ров и ус­луг.

В-седь­мых, те­о­ло­гия как на­и­бо­лее вост­ре­бо­ван­ная ос­нов­ны­ми инс­ти­ту­та­ми фор­ма об­ще­ст­вен­но­го соз­на­ния. Без воз­мож­нос­ти ре­аль­но­го уче­та и конт­ро­ля со сто­ро­ны об­ще­ст­ва де­я­тель­нос­ти та­ких инс­ти­ту­тов, как ры­нок, ме­ха­низм «предс­та­ви­тель­ной де­мок­ра­тии», куль­тур­ной и ме­дий­ной по­ли­ти­ки, сис­те­мы об­ра­зо­ва­ния и ме­ди­ци­ны, ин­ди­вид мо­жет выст­ра­и­вать от­но­ше­ния с ни­ми лишь на ос­но­ве од­но­го – до­ве­рия или не­до­ве­рия их сос­то­я­тель­нос­ти.

В-вось­мых, гос­по­д­ству­ю­щие фор­мы гло­ба­ли­за­ции дик­ту­ют при­о­ри­тет об­ще­го над конк­рет­но-все­об­щим. Фе­ти­шизм пра­вил как дик­та­ту­ра об­ще­го все бо­лее власт­но под­ми­на­ет под се­бя все осо­бен­ное, тре­пет­но вы­ра­жа­ю­щее уни­каль­ность че­ло­ве­чес­кой, куль­тур­ной и при­род­ной конк­рет­нос­ти. Но ведь для куль­ту­ры с ее конк­рет­но-все­об­щей при­ро­дой нет боль­шей опас­нос­ти, чем дик­та­ту­ра об­ще­го.

 

Яхта олигарха Андрея Мельниченко

Абстрактность названия осуществляемых реформ, преследующих вовсе
не абстрактные, а вполне конкретные интересы конкретных социальных
групп, в действительности прикрывает стоящую за всем этим тотальную
власть частного интереса.

В-де­вя­тых, хро­но­топ нас­то­я­ще­го (здесь и сей­час) ок­ку­пи­ро­ван пре­и­му­ще­ст­вен­но ка­пи­та­лом и бес­смыс­лен­ной и бес­по­щад­ной кон­ку­ре­нт­ной борь­бой. На бу­ду­щее ин­ди­вид смот­рит с тре­во­гой и опас­кой. Ос­та­ет­ся толь­ко прош­лое (ес­ли оно, ко­неч­но, есть, а есть оно да­ле­ко не у всех), при­чем не толь­ко для нос­таль­ги­ру­ю­щей оп­по­зи­ции, но и для ли­бе­ра­лов. Нес­лу­чай­но дис­кус­си­он­ные бит­вы за со­ве­тс­кое прош­лое (или про­тив не­го) в СМИ яв­ля­ют­ся, как нич­то дру­гое, ед­ва ли не са­мы­ми за­се­лен­ны­ми ме­дий­ны­ми ла­ку­на­ми, со­би­ра­ю­щи­ми предс­та­ви­те­лей раз­ных по­зи­ций в од­но об­ще­ст­во.

В-де­ся­тых, ис­чез­но­ве­ние тех все­об­щих форм иде­аль­но­го, ко­то­рые яв­ля­лись бы от­ра­же­ни­ем действи­тель­ных про­ти­во­ре­чий рос­сийс­кой действи­тель­нос­ти. Ког­да-то про­из­ве­де­ние Ка­зи­ми­ра Ма­ле­ви­ча «Чер­ный квад­рат» ста­ло тем иде­аль­ным, ко­то­рое, по субъ­ек­тив­но­му мне­нию ав­то­ра этой статьи, объ­ек­тив­но вы­ра­зи­ло рас­пад действи­тель­нос­ти, по­рож­ден­ной Пер­вой ми­ро­вой вой­ной. Но вы­ра­зил он этот рас­пад нек­ри­тич­но, ибо здесь абстра­кт­ный об­раз сущ­нос­ти рас­па­да (со­дер­жа­ние изоб­ра­жа­е­мо­го) вы­ра­жен как рас­пад уже са­мой ху­до­же­ст­вен­ной фор­мы, что в ис­ку­с­стве оз­на­ча­ет ху­до­же­ст­вен­ную ле­ги­ти­ма­цию то­го, что изоб­ра­жа­ет ав­тор. Се­год­ня мы име­ем рас­пад уже ре­аль­но поч­ти всех са­мих форм иде­аль­но­го.

Та­ко­вы ос­нов­ные чер­ты сов­ре­мен­ной рос­сийс­кой действи­тель­нос­ти, за­го­ня­ю­щей че­ло­ве­ка в «чер­ный квад­рат» абстра­кт­но­го су­ще­ст­во­ва­ния. И бе­жать ему не­ку­да. Вос­ток, ко­то­рый ког­да-то был мес­том для по­бе­га че­ло­ве­ка кон­ца XIX – на­ча­ла XX ве­ка, се­год­ня в луч­шем слу­чае – ху­до­же­ст­вен­ный об­раз. Ос­та­ет­ся ли­бо му­ти­ро­вать в тех или иных фор­мах си­му­ля­тив­но­го су­ще­ст­во­ва­ния – в пот­ре­би­тельс­ком ме­ща­н­стве, опус­то­ша­ю­щем карь­е­риз­ме, нар­ко­ма­нии и ал­ко­го­лиз­ме. Ли­бо пря­тать­ся в тех или иных фор­мах иде­аль­но­го, но жизнь все рав­но «дос­та­нет». Ли­бо вос­ста­нав­ли­вать, ре­а­ни­ми­ро­вать и взра­щи­вать тер­ри­то­рию куль­ту­ры (как об­ласть смыс­лов, идей, эти­чес­ких им­пе­ра­ти­вов, предс­тав­ле­ний, иде­а­лов), яв­ля­ю­щей­ся един­ствен­ной ни­шей оби­та­ния ро­до­во­го че­ло­ве­ка.

А что это зна­чит при­ме­ни­тель­но к рос­сийс­ко­му кон­те­кс­ту? От­во­е­вы­вать у рын­ка куль­ту­ру, очи­щая ее от ла­воч­но­го ви­ру­са, ко­то­рый так уве­рен­но раз­ви­ва­ет­ся в ней? Или на­чи­нать соз­да­вать что-то сов­сем но­вое, отб­ро­сив ее ла­воч­ную мо­ди­фи­ка­цию? Или же взять­ся прок­ла­ды­вать свя­зу­ю­щую до­ро­гу от заб­ро­шен­но­го куль­тур­но­го нас­ле­дия (не толь­ко рос­сийс­ко­го, но и ми­ро­во­го) к бу­ду­ще­му, в об­ход ны­не су­ще­ст­ву­ю­щей?

В лю­бом слу­чае из од­них этих ин­тен­ций ни­ка­кая куль­ту­ра не по­я­вит­ся. Куль­ту­ра вы­рас­та­ет из слож­ней­ших из­ло­мов и про­ти­во­ре­чий ре­аль­ной ис­то­рии, глав­ным действу­ю­щим – да, имен­но действу­ю­щим – ли­цом ко­то­рой яв­ля­ет­ся че­ло­век. Ис­то­рия на­шей стра­ны не раз по­ка­зы­ва­ла: как толь­ко воз­ни­ка­ли конт­ра­пу­нк­ты ис­то­рии, воп­рос о куль­ту­ре сра­зу ста­но­вил­ся зна­чи­мым – не­ред­ко на­ря­ду с проб­ле­мой власт­ных от­но­ше­ний. Бо­лее то­го, рост об­ще­ст­вен­но­го ин­те­ре­са к куль­ту­ре, как пра­ви­ло, мож­но бы­ло рас­смат­ри­вать уже как не­ко­то­рый симп­том выз­ре­ва­ния в той или иной сте­пе­ни «под­зем­ных толч­ков» ис­то­рии. И действи­тель­но, ми­ро­вые кри­зи­сы в об­ще­ст­вен­ном соз­на­нии всег­да свя­зы­ва­лись с кри­зи­сом куль­ту­ры. Вот лишь не­ко­то­рые при­ме­ры.

Пи­ти­рим Со­ро­кин ус­мат­ри­вал в ка­че­ст­ве важ­ней­шей при­чи­ны ев­ро­пейс­ко­го кри­зи­са рас­пад «чувствен­ной со­ци­о­куль­тур­ной сис­те­мы За­па­да».

Сер­гей Бул­га­ков в сво­ей ра­бо­те «Цер­ковь и куль­ту­ра» пи­сал: «“Уны­ние на­ро­дов и не­до­у­ме­ние” – вот по­ка окон­ча­тель­ный итог сов­ре­мен­ной куль­ту­ры, ко­то­рый нез­ри­мо отк­ла­ды­ва­ет­ся в ин­тим­ной жиз­ни, в глу­би­не глу­бин об­ще­че­ло­ве­чес­ко­го соз­на­ния».

Для Ива­на Иль­и­на ре­во­лю­ция 1917 го­да ста­ла про­яв­ле­ни­ем кри­зи­са ми­ро­вой куль­ту­ры.

Петр Стру­ве объ­яс­нял ут­ве­рж­де­ние гос­по­д­ства боль­ше­ви­ков нез­ре­лостью рус­ских масс и куль­тур­ной отс­та­лостью стра­ны.

Алек­сандр Блок, кри­ти­куя за­пад­ную («гу­ман­ную») ци­ви­ли­за­цию, в ап­ре­ле 1919 го­да пи­сал: «<…> дви­же­ние гу­ман­ной ци­ви­ли­за­ции сме­ни­лось но­вым дви­же­ни­ем, ко­то­рое ро­ди­лось из ду­ха му­зы­ки <…> в ко­то­ром не­сут­ся ще­пы ци­ви­ли­за­ции <…>».

Ар­ти­ку­ля­ция этой вза­и­мос­вя­зи куль­ту­ры и ис­то­рии нес­лу­чай­на, ибо куль­ту­ра всег­да бы­ла, с од­ной сто­ро­ны, опор­ным и не­су­щим инс­ти­ту­том до­ре­во­лю­ци­он­ной и со­ве­тс­кой действи­тель­нос­ти, а с дру­гой – тре­пет­ным ин­ди­ка­то­ром об­ще­ст­вен­но­го са­мо­чу­в­ствия. Ее зна­че­ние оп­ре­де­ля­лось да­же не столь­ко тем, в ка­кой ме­ре это осоз­на­ва­лось об­ще­ст­вом, фи­ло­со­фа­ми или властью, а тем, ка­кую роль она объ­ек­тив­но иг­ра­ла в раз­ви­тии об­ще­ст­вен­ных от­но­ше­ний. Дис­кус­сии о долж­ном и воз­мож­ном пу­ти раз­ви­тия оте­че­ст­вен­ной куль­ту­ры всег­да соп­ро­вож­да­ли ос­нов­ные по­во­рот­ные мо­мен­ты оте­че­ст­вен­ной ис­то­рии, осо­бен­но XX ве­ка. Не толь­ко пред­две­рие ок­тяб­ря 1917 го­да, но и пос­ле­ду­ю­щий за этим пе­ри­од от­ме­че­ны отк­ро­вен­ной и жес­ткой по­ле­ми­кой по по­во­ду то­го, ка­кой быть куль­ту­ре. Че­ре­да та­ких об­суж­де­ний име­ла мес­то еще за­дол­го до ре­во­лю­ции, в част­нос­ти, в рам­ках Ре­ли­ги­оз­но-фи­ло­со­фс­ко­го об­ще­ст­ва и «Вех», а пос­ле Ок­тябрьс­кой ре­во­лю­ции – в Воль­ной фи­ло­со­фс­кой ас­со­ци­а­ции (Воль­фи­ла).

 

Александр Бенуа. Иллюстрация к «Пиковой даме»

На проблему «лишнего человека», поставленную XIX веком и преисполненную
идеалами молодого российского либерализма, уже современный российский
либерализм дал свой ответ: «Человек – лишний!» И тем самым поставил
точку в истории российского либерализма.

Воп­ро­сов бы­ло мно­го, и глав­ный из них – не о куль­ту­ре, а о том, из ка­кой ос­но­вы она долж­на ис­хо­дить и про­из­рас­тать. Об­ще­ст­вен­ные прак­ти­ки и фи­ло­со­фс­кие по­ис­ки, ко­то­рые ве­лись еще в до­ре­во­лю­ци­он­ный пе­ри­од, выд­ви­ну­ли нес­коль­ко та­ких ос­но­ва­ний – иде­ал бур­жу­аз­но­го ин­ди­ви­ду­а­лиз­ма, сла­вя­но­филь­ство, ре­ли­ги­оз­ную все­мир­ность и со­ци­а­лизм. Нес­мот­ря на их ис­то­ри­ко-ди­а­лек­ти­чес­кую вза­и­мос­вязь, са­ми­ми ав­то­ра­ми каж­дое из них тем не ме­нее рас­смат­ри­ва­лось как иск­лю­ча­ю­щее все дру­гие.

Рас­смот­рим все эти ос­но­ва­ния, хо­тя бы в об­щем ви­де, ибо се­год­ня, нес­мот­ря на до­ми­ни­ро­ва­ние уже прин­ци­пи­аль­но иной ос­но­вы бы­тия куль­ту­ры – рын­ка, об­ще­ст­вен­ный зап­рос на каж­дое из них, пус­кай в раз­ной сте­пе­ни, да­ет о се­бе знать все бо­лее нас­той­чи­во, да и столк­но­ве­ние их ста­но­вит­ся все бо­лее оче­вид­ным.

На­до ска­зать, что ан­ти­но­мия в пос­та­нов­ке воп­ро­са об ос­но­вах куль­ту­ры бы­ла за­яв­ле­на еще за­дол­го до ок­тяб­ря 1917 го­да. Тра­гич­ность та­кой пос­та­нов­ки сос­то­я­ла в том, что ес­ли по­на­ча­лу воп­рос фор­му­ли­ро­вал­ся как ме­та­фи­зи­чес­кая, фи­ло­со­фс­кая проб­ле­ма, то даль­ней­шее раз­ви­тие ис­то­рии (Пер­вая ми­ро­вая вой­на и ре­во­лю­ции) прев­ра­ща­ло его в проб­ле­му уже лич­но­го вы­бо­ра той или иной сто­ро­ны идей­но-по­ли­ти­чес­кой бар­ри­ка­ды по по­во­ду ис­то­ри­чес­ких перс­пек­тив Рос­сии со все­ми со­пу­т­ство­вав­ши­ми пос­ле­д­стви­я­ми.

Доб­рать­ся до оп­ре­де­ле­ния перс­пек­тив куль­ту­ры в та­ких дис­кус­си­ях оз­на­ча­ло преж­де все­го по­нять и ра­зоб­рать­ся с тем, что долж­но и что мо­жет быть ро­до­вой (ор­га­нич­ной) субс­тан­ци­ей рос­сийс­кой куль­ту­ры на дан­ном ис­то­ри­чес­ком из­ло­ме XX ве­ка – бур­жу­аз­ный иде­ал, сла­вя­но­филь­ство, ре­ли­ги­оз­ная все­мир­ность или со­ци­а­лизм?

От­вет на этот воп­рос оп­ре­де­лял мно­гое: век­тор раз­ви­тия куль­ту­ры, прин­ци­пы и фор­мы ее об­ще­ст­вен­но­го бы­тия, от­но­ше­ние к на­ци­о­наль­но­му воп­ро­су, гра­ни­цы меж­ду «сво­им» и «чу­жим», конк­рет­но-ис­то­ри­чес­кие пре­де­лы сво­бо­ды, ос­но­вы вза­и­мо­от­но­ше­ния с Дру­гим, со­дер­жа­ние об­ще­ст­вен­но­го иде­а­ла, от­но­ше­ние к иным куль­ту­рам, эти­чес­кие им­пе­ра­ти­вы, восп­ри­я­тие ми­ро­во­го куль­тур­но­го нас­ле­дия и т.д.

Да­лее поп­ро­бу­ем со­пос­та­вить по­зи­ции, отс­та­и­вав­шие раз­ные ос­но­вы раз­ви­тия куль­ту­ры в до­ре­во­лю­ци­он­ный и по­ре­во­лю­ци­он­ный пе­ри­о­ды: бур­жу­аз­ный ин­ди­ви­ду­а­лизм («Ве­хи»), сла­вя­но­филь­ство (Бул­га­ков), ре­ли­ги­оз­ную все­мир­ность (Ре­ли­ги­оз­но-фи­ло­со­фс­кое об­ще­ст­во) и со­ци­а­лизм (Вла­ди­мир Ле­нин, Ана­то­лий Лу­на­ча­рс­кий).

«Ве­хов­цы», пред­ла­гая в ка­че­ст­ве иде­а­ла об­раз бур­жу­аз­ной куль­ту­ры, ви­ди­мо, до кон­ца не уве­рен­ные в его проч­нос­ти при­ме­ни­тель­но к рос­сийс­кой си­ту­а­ции, пы­та­лись подк­реп­лять его с раз­ных сто­рон те­ми иде­я­ми, ко­то­рые как раз и сос­та­ви­ли ос­нов­ные ло­зун­ги «Вех»: го­су­да­р­ствен­ность, ре­ли­гия, на­ци­о­наль­ность. В действи­тель­нос­ти это оз­на­ча­ло, что перс­пек­ти­вы раз­ви­тия куль­ту­ры в этом слу­чае долж­ны бы­ли оп­ре­де­лять­ся те­ми по­ня­ти­я­ми, ко­то­рые объ­ек­тив­но сос­тав­ля­ли суть рус­ской ре­ак­ции – са­мо­дер­жа­вие, пра­вос­ла­вие, на­род­ность.

Та­кой под­ход выз­вал неп­ри­я­тие да­же у не­ко­то­рых ав­то­ров са­мих «Вех». Вот что об этом пи­сал Фе­дор Дан: «Впер­вые “иде­а­лом” лич­нос­ти про­во­зг­ла­ша­ет­ся отк­ро­вен­но бур­жу­аз­ная лич­ность, “иде­а­лом” куль­ту­ры – отк­ро­вен­но бур­жу­аз­ная куль­ту­ра, а об­раз­цом “гар­мо­нии” – за­пад­но­ев­ро­пейс­кий бур­жуа. <…> При­ба­вить к этим сло­вам не­че­го. В них уже зак­лю­ча­ет­ся вся та отк­ро­вен­но ме­ща­нс­кая “иде­о­ло­гия” с ее предс­тав­ле­ни­я­ми о “на­ци­о­наль­нос­ти” и “го­су­да­р­ствен­нос­ти”, ко­то­рая вос­пе­ва­ет­ся на все ла­ды и в раз­ных со­че­та­ни­ях все­ми семью ав­то­ра­ми “Вех”. В соз­на­тель­ном прис­по­соб­ле­нии се­бя к ней сос­то­ит за­да­ча “лич­но­го под­ви­га”, к ко­то­ро­му при­зы­ва­ет­ся ин­тел­ли­ген­ция; в ней – в этой мо­раль­но “бед­ной”, но за­то урав­но­ве­шен­ной “ду­шев­ной жиз­ни” за­пад­но­ев­ро­пейс­ко­го бур­жуа – за­кон и про­ро­ки; в ней ус­по­ко­е­ние “мя­ту­щей­ся” ду­ши рус­ско­го ин­тел­ли­ген­та <…>».

До че­го же это кор­рес­пон­ди­ру­ет­ся с се­год­няш­ни­ми зап­ро­са­ми оте­че­ст­вен­но­го «куль­тур­но­го» ис­теб­лиш­мен­та. Этот ис­теб­лиш­мент пре­тен­ду­ет быть мо­но­поль­ным вла­дель­цем «конт­роль­но­го па­ке­та ак­ций» куль­ту­ры и уже по­то­му – ее един­ствен­ным хо­зя­и­ном. В си­лу сво­ей «иск­лю­чи­тель­нос­ти» (транс­цен­ден­таль­но­го про­ис­хож­де­ния – лю­бое дру­гое прос­то не под­да­ет­ся об­на­ру­же­нию) он стре­мит­ся урав­нять­ся в собствен­ном пре­вос­хо­д­стве с те­ми, от ко­то­рых так за­ви­сит раз­мер его ко­шель­ка. И бо­лее то­го, не толь­ко урав­нять­ся, но в си­лу сво­е­го им­ма­не­нт­но­го бла­го­ро­д­ства, нес­вой­ствен­но­го пос­лед­ним, – воз­вы­сить­ся над ни­ми.

За­ко­но­мер­ной ре­ак­ци­ей на «ве­хо­вс­кий» ли­бе­ра­лизм ста­ло по­яв­ле­ние «но­во­го» сла­вя­но­филь­ства. Один из яр­ких и ве­ду­щих предс­та­ви­те­лей это­го нап­рав­ле­ния – Бул­га­ков – ут­ве­рж­дал, что в Рос­сии не бы­ло и нет куль­ту­ры вне ре­ли­гии, и с раз­ру­ше­ни­ем ее ос­та­ет­ся лишь од­но вар­ва­р­ство. И как бы в подт­ве­рж­де­ние это­го он при­вел при­мер, его глу­бо­ко воз­му­тив­ший: «Мы раз­го­во­ри­лись с од­ним из ин­тел­ли­ге­нт­ных и “со­ве­ст­ли­вых” ба­тю­шек из чер­но­зем­но­го уез­да, и он на­ри­со­вал мне тя­же­лую уд­ру­ча­ю­щую кар­ти­ну ду­хов­но­го сос­то­я­ния де­рев­ни. <…> Здесь об­на­ру­жи­ва­ет­ся пря­мое вли­я­ние ин­тел­ли­ге­н­тско­го ни­ги­лиз­ма: в де­рев­не об­ра­ща­ют­ся кни­ги и бро­шю­ры аги­та­ци­он­но­го со­дер­жа­ния, безг­ра­мот­ная на­ша де­рев­ня уз­на­ет име­на Ниц­ше и Марк­са, Ре­на­на и Фейер­ба­ха. <…> Про­вод­ни­ка­ми выс­ше­го прос­ве­ще­ния яв­ля­ют­ся шах­те­ры. <…> Пе­ред спус­ком в шах­ту, кар­тин­но рас­ска­зы­вал мне ба­тюш­ка, вмес­те с ру­баш­кой сры­ва­ет­ся и бро­са­ет­ся на зем­лю и крест <…>».

 

Культура всегда была опорным институтом дореволюционной и советской
действительности и трепетным индикатором общественного самочувствия.
Ее значение определялось преимущественно тем, какую роль она
объективно играла в развитии общественных отношений.

При этом субс­тан­ци­ей по­ня­тия «ре­ли­гия», на ко­то­рой толь­ко и мог­ла раз­ви­вать­ся куль­ту­ра, в его по­ни­ма­нии бы­ла преж­де все­го Цер­ковь, о чем пря­мо го­во­рит­ся в его ра­бо­те «Цер­ковь и куль­ту­ра»: «Ду­хов­ная де­я­тель­ность ис­то­ри­чес­ко­го че­ло­ве­че­ст­ва, то есть куль­ту­ра, ове­ще­с­твля­ю­ща­я­ся и во внеш­них ма­те­ри­аль­ных объ­ек­тах, и в про­дук­тах ду­хов­но­го твор­че­ст­ва, долж­на вы­рас­тать так­же на ду­хов­ной поч­ве Церк­ви, в цер­ков­ной ог­ра­де <…>». Со­от­ве­т­ствен­но Цер­ковь рас­смат­ри­ва­лась мыс­ли­те­лем как инс­ти­ту­ци­о­наль­ная ос­но­ва и са­мо­го твор­че­ст­ва: «Цер­ков­ная ог­ра­да долж­на вмес­тить в се­бе не один толь­ко дом для ин­ва­ли­дов и бо­га­дель­ню <…> но и ра­бо­чую мас­те­рс­кую, и уче­ный ка­би­нет, и ху­до­же­ст­вен­ную сту­дию. Долж­на воз­ро­дить­ся цер­ков­ная жизнь, но не на ос­но­ве инк­ви­зи­ци­он­но­го ре­жи­ма, а на ос­но­ве сво­бод­но­го об­ще­ния и со­бор­но­го твор­че­ст­ва, так, что­бы для учас­тия в твор­че­ст­ве куль­ту­ры не нуж­но бы­ло уда­лять­ся в “стра­ну да­ле­ку” <…>». Не­об­хо­ди­мость раз­ви­тия этой хрис­ти­а­нс­кой куль­ту­ры и цер­ков­но­го твор­че­ст­ва Бул­га­ков рас­смат­ри­вал как все­мир­но-ис­то­ри­чес­кую за­да­чу.

Пы­та­ясь пре­о­до­леть ог­ра­ни­чен­ность сла­вя­но­фильс­ко­го (на­ци­о­наль­но­го) под­хо­да, сто­рон­ни­ки идеи ре­ли­ги­оз­ной фор­мы все­мир­нос­ти (преж­де все­го Дмит­рий Ме­реж­ко­вс­кий) нас­той­чи­во про­во­ди­ли идею, что су­ще­ст­во куль­ту­ры сверх­на­ци­о­наль­но, все­мир­но. Вот что Ме­реж­ко­вс­кий ут­ве­рж­дал на этот счет в од­ном из сво­их пуб­лич­ных док­ла­дов в 1914 го­ду: «Пот­реб­ность все­мир­но­го со­е­ди­не­ния есть пос­лед­нее му­че­ние лю­дей. Всег­да че­ло­ве­че­ст­во, в це­лом сво­ем, стре­ми­лось уст­ро­ить­ся неп­ре­мен­но все­мир­но!» Ме­реж­ко­вс­кий кри­ти­ко­вал предс­та­ви­те­лей «но­во­го» сла­вя­но­филь­ства (Сер­гея Бул­га­ко­ва, Ни­ко­лая Бер­дя­е­ва, Вла­ди­ми­ра Эр­на, свя­щен­ни­ка Пав­ла Фло­ре­нс­ко­го) за их тяж­кий грех – мни­мое приз­на­ние, а в действи­тель­нос­ти – от­ри­ца­ние все­мир­нос­ти.

Близ­кую к это­му взгля­ду мысль раз­ви­вал Алек­сандр Мейер, ко­то­рый свя­зы­вал идею все­мир­нос­ти уже с иде­ей лич­нос­ти: «Хрис­ти­а­нс­кая ре­ли­ги­оз­ность не мо­жет от­ри­цать на­цию, но она под­чи­ня­ет на­ци­о­наль­ное на­ча­ло – на­ча­лу все­ле­нс­ко­му. Под­чи­нить что-ли­бо на­ча­лу все­ле­нс­ко­му зна­чит под­чи­нить его иде­а­лу лич­нос­ти, по­то­му что един­ствен­но все­ле­нс­ким прин­ци­пом яв­ля­ет­ся прин­цип лич­нос­ти. <…> Ут­ве­рж­де­ние все­ле­нс­ко­го иде­а­ла <…> ве­дет к прет­во­ре­нию на­ци­о­наль­но­го в лич­ном».

Кро­ме то­го, сто­рон­ни­ки идеи ре­ли­ги­оз­ной все­мир­нос­ти свя­зы­ва­ли об­ще­ст­вен­ный иде­ал не толь­ко с об­ластью идей, но уже и с са­мим он­то­ло­ги­чес­ким прин­ци­пом, в дан­ном слу­чае – с иде­ей мес­си­а­низ­ма как са­мо­от­ре­че­ния во имя жерт­вен­но­го слу­же­ния выс­шей прав­де че­ло­ве­чес­кой. Бо­лее то­го, идею все­мир­нос­ти как не­кую все­об­щую ос­но­ву не толь­ко куль­ту­ры, но и са­мо­го бы­тия Ме­реж­ко­вс­кий пы­тал­ся вы­вес­ти уже за пре­де­лы иде­аль­но­го, в са­му жизнь: «Что­бы прий­ти к од­ной ре­ли­ги­оз­ной мыс­ли, на­до не толь­ко вмес­те ду­мать, но и вмес­те жить».

Ис­то­ри­чес­кие со­бы­тия то­го пе­ри­о­да раз­во­ра­чи­ва­лись с та­кой ин­тен­сив­ностью и отк­ро­вен­ностью, что зас­тав­ля­ли да­же са­мых твер­дых иде­а­лис­тов ес­ли не по­ни­мать, то хо­тя бы учи­ты­вать зап­ро­сы но­во­го вре­ме­ни. Нес­лу­чай­но сто­рон­ни­ки ре­ли­ги­оз­ной все­мир­нос­ти под­ни­ма­ли воп­рос о «пе­ре­заг­руз­ке» преж­не­го хрис­ти­а­нс­ко­го иде­а­ла, раз­ви­вая его со­дер­жа­ние. Об этом пря­мо го­во­рил Ту­ган-Ба­ра­но­вс­кий: «Для ста­ро­го хрис­ти­а­н­ства ха­рак­тер­но про­во­зг­ла­ше­ние идеи брат­ства всех лю­дей: “Воз­лю­би­те всех лю­дей, как са­мо­го се­бя”. Но эта фор­му­ла ста­ро­го ми­ра. Но­вое об­ще­ст­во долж­но при­нять и но­вое по­ни­ма­ние хрис­ти­а­н­ства. Но­вая фор­му­ла долж­на гла­сить: “Об­ще­ст­во долж­но ра­бо­тать для улуч­ше­ния мо­раль­но­го и ма­те­ри­аль­но­го су­ще­ст­во­ва­ния са­мо­го бед­но­го об­ще­ст­вен­но­го клас­са; об­ще­ст­во долж­но быть так ор­га­ни­зо­ва­но, что­бы на­и­луч­шим об­ра­зом дос­ти­гать этой ве­ли­кой це­ли”». И да­лее: «А кро­ме то­го, но­вая ре­ли­гия долж­на быть ре­ли­ги­ей действен­ной, долж­на быть не толь­ко умоз­ре­ни­ем, не толь­ко но­вым по­ни­ма­ни­ем ко­неч­ных це­лей че­ло­ве­чес­кой жиз­ни, но и ка­кое-то но­вое не­пос­ре­д­ствен­ное действие, ка­кую-то борь­бу со злом, но­вое от­но­ше­ние к об­ще­ст­ву нуж­но по­ка­зать».

То есть хрис­ти­а­нс­кий иде­ал здесь вы­во­дит­ся за пре­де­лы ин­ди­ви­ду­аль­но­го соз­на­ния и свя­зы­ва­ет­ся уже с за­да­ча­ми об­ще­ст­вен­ной прак­ти­ки.

Кро­ме то­го, идея ре­ли­ги­оз­ной все­мир­нос­ти сни­ма­ла ог­ра­ни­чен­ность и сла­вя­но­фильс­ко­го по­ни­ма­ния «на­род­нос­ти». По­ня­тие «на­род­ность» в рам­ках это­го фи­ло­со­фс­ко­го нап­рав­ле­ния вы­во­ди­лось за пре­де­лы уз­ко по­ня­той на­ци­о­наль­ной идеи и рас­смат­ри­ва­лось ее предс­та­ви­те­ля­ми уже с по­зи­ции идеи все­че­ло­веч­нос­ти. Вот что пи­сал по это­му по­во­ду Ме­реж­ко­вс­кий: «“Да бу­дет прок­ля­та вся­кая на­род­ность, иск­лю­ча­ю­щая из се­бя че­ло­веч­ность!” – этот за­вет Бе­ли­нс­ко­го – за­вет всей рус­ской об­ще­ст­вен­нос­ти. <…> То же в Пуш­ки­не и во всей рус­ской ли­те­ра­ту­ре: на­род­ность воз­вы­ша­ет­ся в ней до все­че­ло­веч­нос­ти».

 

Нель­зя не приз­нать, что, раз­ви­вая проб­ле­му субс­тан­ции куль­ту­ры, сто­рон­ни­ки ре­ли­ги­оз­ной все­мир­нос­ти сня­ли ог­ра­ни­чен­ность ос­нов­ных по­ло­же­ний сла­вя­но­филь­ства (об­ще­ст­вен­но­го иде­а­ла, на­ци­о­наль­ной идеи, на­род­нос­ти, сво­бо­ды), пы­та­ясь свя­зать их уже с ре­аль­ны­ми про­цес­са­ми жиз­ни и дви­га­ясь в сто­ро­ну кре­щен­до – от абстра­кт­но­го к все­об­ще­му (все­мир­нос­ти, ве­че­ло­веч­нос­ти). До конк­рет­но-все­об­ще­го, в от­ли­чие от марк­сиз­ма, они так и не дош­ли. И все же это сня­тие бы­ло по­ло­вин­ча­тым: са­ма ос­но­ва их кон­цеп­ции все­мир­но­го един­ства – ре­ли­гия, объ­е­ди­ня­ю­щая их в од­но це­лое, – по су­ще­ст­ву, так и ос­та­лась не­из­мен­ной, то есть осо­бой фор­мой иде­аль­но­го со все­ми при­су­щи­ми ей им­ма­не­нт­ны­ми чер­та­ми. Не­из­мен­ность этой ос­но­вы ско­вы­ва­ла даль­ней­шее раз­ви­тие и их ми­ро­во­з­зре­ния, и са­мой куль­ту­ры. Бо­лее то­го, не­из­мен­ность ре­ли­ги­оз­ной субс­тан­ции куль­ту­ры при­во­ди­ла к то­му, что меж­ду куль­ту­рой и ре­ли­ги­ей воз­ни­кал ес­ли не ан­та­го­низм, то обост­рен­ное про­ти­во­бо­р­ство. Мейер пи­сал: «Уже са­ма ос­но­ва ре­ли­гии – мис­ти­цизм, неп­ри­ем­ле­мый гу­ма­нис­ти­чес­ким соз­на­ни­ем, – де­ла­ет ре­ли­гию си­лой, враж­деб­ной куль­ту­ре».

Раз­ре­ше­ние про­ти­во­ре­чия меж­ду куль­ту­рой и ее субс­тан­ци­ей ви­де­лось ими не в ди­а­лек­ти­чес­ком сня­тии са­мой этой ос­но­вы (ре­ли­гии), а лишь в ее мо­дер­ни­за­ции – в соз­да­нии но­вой ре­ли­гии и Церк­ви. Мейер, нап­ри­мер, пря­мо го­во­рил о не­воз­мож­нос­ти от­ка­за от ре­ли­гии в куль­ту­ре: «Нуж­но пом­нить, что син­те­зу под­ле­жат лишь те­зис и ан­ти­те­зис. Ре­ли­гия же и куль­ту­ра – не те­зис и ан­ти­те­зис, а лишь два раз­ных пре­о­до­ле­ния од­но­го и то­го же те­зи­са».

Культура современной России должна развиваться на основе свободного, творческого преобразования действительности силами ассоциированного человека, то есть творческого социализма, критически наследующего советские и мировые практики.

Это не­из­беж­но ог­ра­ни­чи­ва­ло раз­ви­тие са­мой по­зи­ции сто­рон­ни­ков ре­ли­ги­оз­ной все­мир­нос­ти, на что ука­зы­вал (и не раз), в част­нос­ти, Ту­ган-Ба­ра­но­вс­кий: «Я <…> не мо­гу се­бя приз­нать адеп­том этой но­вой Церк­ви, так как сом­не­ва­юсь в воз­мож­нос­ти в на­ше вре­мя ре­ли­ги­оз­но­го твор­че­ст­ва <…> нам, лю­дям XX ве­ка, еще не­из­ме­ри­мо труд­нее про­ник­нуть­ся ре­ли­ги­оз­ным во­оду­шев­ле­ни­ем, а без это­го ре­ли­гии не соз­дать. Мы мо­жем тос­ко­вать по ве­ре, но это­го ма­ло. На­до са­мим пря­мо ве­рить. В луч­шем слу­чае мы, лю­ди, не до­шед­шие до эн­ту­зи­аз­ма, мо­жем ух­ва­тить­ся за те ре­ли­гии, на ко­то­рых вы­рос­ла ста­рая Цер­ковь. <…> Но соз­дать но­вую Цер­ковь – это тре­бу­ет та­ких ги­га­н­тских сил, ко­то­ры­ми ма­ло кто рас­по­ла­га­ет».

Эту ли­нию са­мок­ри­ти­ки раз­ви­вал и Ан­тон Кар­та­шев: «По­лу­ча­ет­ся впе­чат­ле­ние, что, действи­тель­но, на­ши ре­ли­ги­оз­ные по­же­ла­ния бес­силь­ны, абстра­кт­ны, схе­ма­тич­ны, мо­жет быть, мерт­вы. Жи­вая жизнь ле­жит в дру­гой об­лас­ти». В ко­неч­ном ито­ге Дмит­рий Фи­ло­со­фов за­я­вил: «Ко­неч­но, нуж­но отк­ро­вен­но ска­зать, что се­год­няш­ний день есть ве­ли­чай­ший про­вал все­ле­нс­кой идеи. Собствен­но конк­рет­ной фор­мой вы­ра­же­ния этой все­ле­нс­кой идеи до вой­ны бы­ло ка­то­ли­че­ст­во и ин­тер­на­ци­о­наль­ный со­ци­а­лизм».

Действи­тель­ное же раз­ви­тие ре­ли­ги­оз­ной субс­тан­ции куль­ту­ры пред­по­ла­га­ло вы­ход за рам­ки это­го иде­аль­но­го лишь в прост­ра­н­ство со­ци­а­лиз­ма. Но идея со­ци­а­лиз­ма сто­рон­ни­ка­ми ре­ли­ги­оз­ной все­мир­нос­ти не бы­ла при­ня­та. Она им ока­за­лась чуж­дой, ибо, по их мне­нию, нес­ла в се­бе иде­ал «кос­мо­по­ли­ти­чес­кий, сверх­на­ци­о­наль­ный, свер­хис­то­ри­чес­кий» (Ту­ган-Ба­ра­но­вс­кий). В действи­тель­нос­ти эта идея ока­за­лась им чуж­да преж­де все­го он­то­ло­ги­чес­ки, ибо со­ци­а­лизм – это не толь­ко сис­те­ма иных идей, но и прин­цип де­я­тель­но­ст­но­го выс­во­бож­де­ния ин­ди­ви­дом су­ще­ст­ву­ю­щей действи­тель­нос­ти от влас­ти конк­рет­но-ис­то­ри­чес­ких форм от­чуж­де­ния (ра­зот­чуж­де­ние). Вот по­че­му пра­во­мер­но наз­вать со­ци­а­лис­ти­чес­кую тен­ден­цию ос­во­бо­ди­тель­ной. Имен­но идея сво­бо­ды, воп­ло­ща­е­мая в об­ще­ст­вен­ной прак­ти­ке уже как ре­аль­ный про­цесс действи­тель­но­го выс­во­бож­де­ния от влас­ти от­чуж­де­ния, как раз и ста­ла субс­тан­ци­ей но­вой – со­ве­тс­кой – куль­ту­ры.

Сто­рон­ни­ки ре­ли­ги­оз­ной все­мир­нос­ти, раз­ви­вая проб­ле­мы субс­тан­ци­о­наль­ной ос­но­вы куль­ту­ры с по­зи­ции пре­о­до­ле­ния сла­вя­но­филь­ства, объ­ек­тив­но очень близ­ко по­дош­ли к со­ци­а­лис­ти­чес­ко­му по­ни­ма­нию ве­щей. Но они не су­ме­ли (не по­лу­чи­лось) ди­а­лек­ти­чес­ки снять про­ти­во­ре­чие меж­ду рост­ка­ми то­го ре­аль­но­го об­нов­ле­ния субс­тан­ци­о­наль­ной ос­но­вы куль­ту­ры, ко­то­рое им уда­лось на­ра­бо­тать, и ее ре­ли­ги­оз­ной фор­мой. В ре­зуль­та­те их взгля­ды об­ре­ли фор­му иде­а­лис­ти­чес­ко­го со­ци­а­лиз­ма, или – ска­жем по-дру­го­му – ре­ли­ги­оз­но­го со­ци­а­лиз­ма. Как ни па­ра­док­саль­но, но воп­ло­ще­ни­ем этой ре­ли­ги­оз­ной мо­ди­фи­ка­ции со­ци­а­лиз­ма стал ста­ли­низм. Вот так ре­ли­ги­оз­ная фи­ло­со­фия не сво­им пе­чат­ным сло­вом, а собствен­ной ре­аль­ной по­зи­ци­ей свя­за­лась в од­ну нить со ста­ли­низ­мом.

Конф­ликт твор­чес­ко­го со­ци­а­лиз­ма (ос­во­бо­ди­тель­ной тен­ден­ции) и ста­ли­низ­ма ре­аль­но обер­нул­ся в со­ве­тс­кой куль­ту­ре дву­мя ти­па­ми про­ти­во­бо­р­ства. Во-пер­вых, меж­ду че­ло­ве­ком, ут­ве­рж­да­ю­щим свое субъ­ект­ное бы­тие (не толь­ко в сфе­ре на­у­ки и куль­ту­ры, но и в об­ще­ст­вен­ной прак­ти­ке), и ме­ща­ни­ном. Во-вто­рых, меж­ду той жи­вой куль­ту­рой, ко­то­рая нес­ла в се­бе все­мир­ное оба­я­ние, и ее ка­зен­но-бю­рок­ра­ти­чес­кой мо­делью, унич­то­жа­ю­щей жи­вую мысль, ху­до­же­ст­вен­ный об­раз и са­мое глав­ное – твор­ца.

О со­от­не­се­нии со­ци­а­лиз­ма и куль­ту­ры Лу­на­ча­рс­кий в 1906 го­ду пи­сал сле­ду­ю­щее: «Но чи­та­тель уже за­ме­ча­ет, ка­кая тут ог­ром­ная раз­ни­ца: ре­во­лю­ция не при­ни­ма­ет­ся за неч­то са­мо­дов­ле­ю­щее, аб­со­лют­но чуж­дое ис­ку­с­ство; ре­во­лю­ция ни­ког­да не бы­ла, не есть и не бу­дет целью, ре­во­лю­ция есть сред­ство, сред­ство к соз­да­нию гар­мо­ни­чес­кой куль­ту­ры, к бес­ко­неч­но­му рос­ту сил и кра­со­ты че­ло­ве­ка. Че­ло­век – вот цель всех нуж­ных и важ­ных ве­щей: его со­вер­ше­н­ство – вот что си­я­ет нам, ког­да мы ду­ма­ем, а не прем по-зве­ри­но­му и не “па­ра­док­сим”».

 

Итак, XX век за­я­вил нес­коль­ко ос­но­ва­ний для раз­ви­тия оте­че­ст­вен­ной куль­ту­ры. XXI век выд­ви­нул свою субс­тан­цию – ры­нок, ко­то­рый в действи­тель­нос­ти стал ос­но­вой, но… уже не-бы­тия куль­ту­ры. А без куль­ту­ры Рос­сии как стра­ны не бу­дет. Бу­дет тор­го­во-сырь­е­вая зо­на гло­баль­но­го рын­ка. Но тут же вста­ет воп­рос: на ка­кой ос­но­ве долж­на раз­ви­вать­ся куль­ту­ра сов­ре­мен­ной Рос­сии?

На ос­но­ве бур­жу­аз­но­го иде­а­ла? Но в бур­жу­аз­ность Рос­сия опоз­да­ла.

На ос­но­ве сла­вя­но­филь­ства? Но как это мо­жет быть при­ме­ни­мо к рос­сийс­ко­му мно­го­на­ци­о­наль­но­му об­ще­ст­ву?

На ос­но­ве идеи ре­ли­ги­оз­ной все­мир­нос­ти? Но тог­да как в этом слу­чае быть с проб­ле­мой пре­о­до­ле­ния от­чуж­де­ния куль­ту­ры от прак­ти­ки действи­тель­но­го раз­ре­ше­ния об­ще­ст­вен­ных проб­лем?

Ос­та­ет­ся лишь од­но ос­но­ва­ние – сво­бод­ное, твор­чес­кое пре­об­ра­зо­ва­ние действи­тель­нос­ти си­ла­ми ас­со­ци­иро­ван­но­го че­ло­ве­ка, то есть твор­чес­кий со­ци­а­лизм, кри­ти­чес­ки нас­ле­ду­ю­щий со­ве­тс­кие и ми­ро­вые прак­ти­ки.

Эта мысль не но­ва. Поч­ти сто лет на­зад Мейер об этом ска­зал луч­ше: «Преж­де все­го со­вер­шен­но не­воз­мож­но ни­ка­кое сво­бод­ное об­ще­ние мно­гих вне твор­че­ст­ва мно­гих, по­то­му что во­об­ще и сво­бо­да не су­ще­ст­ву­ет вне твор­че­ст­ва. <…> Не­об­хо­ди­мо вы­яс­нить се­бе, что собствен­но сво­бо­да воз­мож­на толь­ко в твор­чес­ком ак­те. А ес­ли она воз­мож­на в твор­чес­ком ак­те, то и сво­бо­да мно­гих воз­мож­на толь­ко как кол­лек­тив­ное твор­че­ст­во. Ни­ка­кой дру­гой сво­бо­ды, в ко­то­рой воз­мож­но бы­ло бы най­ти сво­бод­ное об­ще­ние, быть не мо­жет. Ес­ли это сво­бод­ное твор­че­ст­во мно­гих или всех, то здесь действи­тель­но эти мно­гие долж­ны быть твор­ца­ми и не толь­ко за­чи­на­те­ля­ми, но и вы­пол­ни­те­ля­ми за­мыс­ла вмес­те. Ес­ли пе­ре­вес­ти на этот язык пос­тав­лен­ные со­ци­а­лис­ти­чес­кие те­о­рии, то вы уви­ди­те, что об этом там и идет речь».