Перемены в мире и провидчески-державный курс России
Юрий Осипов
Источник: альманах «Развитие и экономика», №3, август 2012, стр. 218
Юрий Михайлович Осипов – доктор экономических наук, директор Центра общественных наук при МГУ имени М.В. Ломоносова, президент Академии философии хозяйства, вице-президент Академии гуманитарных наук, действительный член Российской академии естественных наук, главный редактор журнала «Философия хозяйства»
Мир Нового времени, или мир Модерна – мир не просто перемен, а прямо-таки переменный мир, вовсю изменчивый. Ход исторических перемен импульсивен, по-своему и цикличен. Он то ускоряется, то замедляется, то в большей степени остается на поверхности, то уходит вглубь бытия. И сегодня, уже в эпоху Постмодерна, мы наблюдаем явную интенсификацию перемен, причем касающихся не одного лишь устройства мира, не только образа человеческого существования, но и самого человека. Недаром же ныне поставлен и вовсю обсуждается вопрос о качественном скачке в эволюции человека. Этот скачок сравним с неолитической революцией – переходом от неандертальца к кроманьонцу. Он предполагает превращение человека в какое-то уже иное, хотя еще и человекообразное, существо, именуемое пока постчеловеком (чиповеем, киборгом).
Преобразование человеческого бытия из натурального в искусственное, преобразование, начатое активно Модерном и в целом уже достигнутое посредством строительства целостного искусственного мира, переходит в постмодерновое преобразование самого человека. Сдемиургировав новый мир по своему собственному разумению, человек (а это не кто иной, как европеоид, ставший европейцем, а к моменту своего активного демиургирования – этаким «христианизированным антихристом») демиургирует ныне… человека – нового человека, уже и постчеловека.
Постмодерновый мир – безусловно и исключительно переменный мир, это полномасштабно, полноглубинно и полнострашно изменчивый мир, причем проективно и целостно изменяемый, но при этом и объемно кризисный мир, мало того – мир апокалиптический. История человечества уперлась в конец истории, во всяком случае – истории человека, а вот быть или не быть постчеловеку с его постисторией – вопрос хотя пока и риторический, но все-таки уже поставленный.
Недаром мудрецы всех физических и метафизических континентов упорно твердят ныне о последних временах, которые, быть может, вовсе и не последние, хотя бы в аспекте мироздания и земной истории, но явно уже последние в аспекте собственно человека и собственно человеческой истории. История, кажется, и впрямь завершается. На очереди – постистория, возможно, космическая, инопланетная, звездная, но вряд ли уже собственно земная. Последние земно-человеческие времена.
Новейший – он же передовой, он же западный, он же ныне более всего атлантический – мир рассматривает остальное человечество, обнаруживая его остаточное присутствие и в своих пределах, не просто как прошлый, устаревший и отсталый феномен, не имеющий будущего. Новейший мир рассматривает всех остальных как своего рода придаточный, резервный, ресурсный, вспомогательный, подлежащий со стороны передового мира лишь эксплуатации, пользованию, вычерпыванию, а в какой-то момент уже и исчерпанию, а затем и полному отвержению потенциал. Это, безусловно, оговоренный Западом и приговоренный им мир, а пока еще для того же Запада мир-резерв, мир-ресурс, мир-вспомоществователь, он же и мир-объект – как раз для управления им в целях его всесторонней и беспредельной энергосырьевой и трудолюдской эксплуатации.
И сегодня этот остальной – он же и отсталый – мир подлежит, включая и какую-то неперспективную долю передового мира, радикальной деконструкции и реконструкции – под демиургические задумки торжествующего на планете Запада. Отсюда как явная, так и скрытая борьба с реперными основаниями и узловыми элементами все еще бытующего мира: религиями, Церквями, идеологиями, культурами, нациями, государствами, этносами, семьями, школами, университетами – в общем со всеми несущими опорами и конструкционными узлами не просто нововременного, но и вообще человеческого (все-еще-человеческого) мира.
Таким вот получается новый – уже, правда, евроамериканский – Ренессанс, точнее, Нессанс, ибо ничего тут не возрождается, а всего лишь рождается – новое прозападное человечество.
Это, так сказать, глубинный, переменный (перестроечный!) фон, на котором имеют место и более насущные и бросающиеся в глаза трансформации, а именно – сдвиги в устройстве планетарного мира, который тоже весь в кризисе вкупе с кризисом главного на сегодняшний день кризисного возбудителя – западноатлантического глобализма.
Недаром мудрецы всех физических и метафизических континентов упорно твердят
ныне о последних временах. История, кажется, и впрямь завершается. На очереди –
постистория, возможно, космическая, инопланетная, звездная, но вряд ли уже
собственно земная.
Тут тебе и кризис глобальной финансовой системы с ее обезумевшим долларом и зарвавшимся банкирством, с уже неприемлемой для планеты общемировой финансовой кабалой. И кризис глобализма как империальной (доминантной, авторитарной, безоговорочной) политики, встречающей все большее сопротивление «подвластного» глобальному центру планетарного мира. И кризис глобалистской цивилизации с ее стремлением к цивилизационной унификации, стандартизации, соподчиненности, а главное – к господству панамериканизма, включая и «работу» глобального управляющего центра. И кризис американского управления международным сообществом и мировыми процессами – управления, оказавшегося империально-эгоистическим, эксплуататорским, господским и для мира в целом неэффективным, вредным и крайне опасным, конфликтогенным. И кризис научно-технического прогресса, который повергает мировое сообщество в состояние «недоуменной неопределенности», хотя пока еще и неполного помутнения. И кризис культуры, точнее бы сказать – навязанной миру голливудской антикультуры, ведь Голливуд – уникальная фабрика образцовой мировой антикультуры.
Проявлений общего кризиса современного глобализированного устройства мира множество. Наша задача не в их перечислении, а в самой фиксации этого кризиса, вызывающего в мире различного рода масштабные перемены. Перемены как, вроде бы, антикризисные, так и явно и поразительно кризисогенные. Как делаемые в угоду глобальному центру и «передовому» миру, так и происходящие в направлении интересов и остального мира. Как деструктивные и демонтажные, так и охранительные и конструктивные. Общемировой идейно-политико-институциональный (цивилизационный) кризис спровоцировал большие как текущие, так и стратегические перемены, проходящие на фоне воистину гигантских общечеловеческих сдвигов, вызываемых и облегчаемых научно-техническим прогрессом (хай-тек, IT, сети), и охотящиеся уже за самим человеком.
Постчеловек – это не просто новое человекообразное существо (новый человекообраз). Это еще и разное по качеству постчеловеческое существо. Наверху – постчеловеческая, она же и сверхчеловеческая, элита с крепким здоровьем, всеми условиями для долгожительства, мощным (искусственным по преимуществу) интеллектом (отсюда и интеллект-революция), богатой и разнообразной информацией, высоким и главным образом закрытым научно-технико-технологическим комплексом и сверхэффективными средствами (психотехническими в основном) управления постчеловеческими массами (как раз уже из чиповеев). Внизу же, под тотальным контролем и управлением со стороны киборгиальной элиты, – в целом, выходит, уже не человечество, а постчеловечество. Точнее – постчеловейник с составляющими его элитарным сверхчеловейником и массовидным чиповейником.
Ненаучная и даже лженаучная фантазия, скажут нам всезнающие и ни во что давно уже не верящие, кроме науки и прогресса, постгуманисты (они же и псевдогуманисты, и антигуманисты), обскурантная-де страшилка, не более того. Но… давайте просто повнимательнее оглядим свою округу, вовсе и не целый мир, а именно свою округу – домашнюю, учрежденческую, городскую, страновую. И что же, что увидим? Уж не присутствие ли в этой округе кое-чего из постчеловеческого – тех же чиповейства с киборгианством? Наука и технический прогресс, делая свое замечательное историческое дело, одновременно вершат при этом и многое другое, о чем уже пора всерьез задуматься все-еще-человеку, попавшему в поле перестроечного рвения науки с техническим прогрессом, и задуматься – в стиле отнюдь не фикшн, а самой что ни на есть реальной реальности.
Человечиться далее человеку или нет, очеловечиваться по большому счету или же по малому счету расчеловечиваться – решать самому человеку и только ему одному. Ему, объятому ныне наукой и прогрессом, переживающему новую и явно небывалую интеллект-революцию. А тут вдруг дилемма: оставаться человеку прошлым и отсталым, этаким «ньюнеандертальцем», но все-таки-человеком или же идти прямиком вперед, превращаясь незаметно для себя в «неокроманьонского» постчеловека? Есть, надо полагать, что решать все-еще-человеку и его все-еще-истории.
Тут как раз совсем не помешала бы новая мировая – хотя бы и горячая – война. Своего рода всемирный жароносный Армагеддон, который, как бывало уже неоднократно прежде, расставил бы все точки над i. Но очень уж велика здесь угроза общего (всемирного) самоуничтожения. А потому желанный Армагеддон все откладывается и откладывается, но зато вовсю ведется тотальная война. Война в целом, вроде бы, холодная (она никуда не делась с развалом СССР и крахом международного социалистического лагеря), а местами прямо-таки и совершенно горячая в виде так называемых локальных конфликтов. Да, это, безусловно, мировая война. Или, лучше сказать, – война миров. С одной стороны, мир новейший, передовой, правящий, господствующий, высший, он же субъектный, инициационный, экспансивный и агрессивный. С другой стороны, остальной мир – устаревший, отставший, подчиненный, податной и податливый, низший. Он же и объектный, инертный, оборонный.
Мир-управитель ведет войну с остальным – им же как будто управляемым – миром. Войну за возможность как полного управления этим миром, так и за его всеобъемлющую переделку под себя, свои стандарты и представления.
Отсюда и демонтаж в текущем мире всего того, что выражает собою, поддерживает, воспроизводит и спасает весь этот мир. То есть демонтаж традиции. Идет наступление на традиционного человека (все-еще-человека), и что самое примечательное – идет не без успеха. Человек, его сознание, его метафизика и даже физика, его психика, не говоря об образе мышления, поведения и вообще жизни, стремительно меняются – и как раз в сторону постчеловека. Не надо думать, что этот ньючеловекообраз где-то в будущем, еще и в очень проблематичном будущем. Нет, он уже здесь, в настоящем, вокруг нас, да и прямо… в нас. Так что нынешняя война миров есть война не только за господство над планетой и обладание ее ресурсами, не только за новое – либо в угоду глобальному центру, либо на пользу всему человечеству – жизнеустройство. Эта война и за самого по себе человека – загадочного в мироздании и для мироздания существа, способного не только к внешнему демиургированию (вокруг себя), но и к само-на-себя-демиургированию (вовнутрь себя).
Запад рассматривает всех остальных как придаточный, резервный, ресурсный,
вспомогательный, подлежащий со стороны передового мира лишь эксплуатации,
пользованию, вычерпыванию, а в какой-то момент уже и исчерпанию,
а затем и полному отвержению потенциал.
Передовой мир во главе со своим империальным центром, поддерживаемым и управляемым мировым финансовым капиталом и транснациональными монополиями, сосредоточенно переделывает под себя планетарный, ставший во многом уже и субглобальным, порядок. Этот мир навязывает субстранам свои субэлиты, субглобальное устройство с соответствующими политическими системами, субэкономику с теми же субфинансами, предначертанный образ жизни и поведения, субинституты, субкультуру, всякую колониальную, а в особенности сегодня и интеллектуально-технологическую, зависимость. Для достижения своих целей глобальный центр не стесняется инициировать по всему миру политические перевороты, «цветные» революции, «умные» социально-экономические реформы. Он меняет властителей и политические режимы, ослабляет национальные государства и подчиняет себе страновые хозяйства, ставит во главе субгосударств своих агентов и сторонников, создает лояльные глобализму элиты, включает массы аборигенных трудящихся в орбиту глобальной эксплуатации.
Все это вызывает естественное сопротивление со стороны глобализуемого глобализмом мира – пока еще в основном несиловое, увещевательное, неагрессивное, фрагментарное, но все более заявочное, требовательное и консолидированное. БРИКС, ШОС, ЕврАзЭС и им подобные международные образования – характерные ответы на перестроечный и доминационный вызов всемирного глобализма. Даже G-20, будучи, вроде бы, непосредственным орудием глобализма, оказывается и непредусмотренным проводником… антиглобализма, во всяком случае, ареной, где встречаются пока еще в мирной дискуссии, так сказать, глобалисты и антиглобалисты. И, надо заметить, первые, хотя пока и берут в целом верх, но вынуждены уже кое в чем уступать вторым. Сирийская ситуация – яркий пример практически лобового столкновения интересов, замыслов и мер глобализма, возглавляемых США и Англией, поддерживаемых Европой, и антиглобализма, так или иначе координируемого Россией и Китаем, поддерживаемого другими государствами БРИКС и многими развивающимися странами.
Заметим, что глобализм заявил о себе как полноценный геополитический феномен и орудие мирового господства с крушением СССР и международной социалистической системы, противостоявших западной империальной экспансии. Можно сказать, что и СССР с соцсистемой были глобалистскими субъектами-явлениями. Но они, проиграв схватку с западным империализмом, уступили место Западу, который, почуяв поживу и впав в уже моноимпериальную прелесть, немедленно ускорил реализацию своего давнего глобального проекта, легализовав его и навязав всему миру в качестве непременного и бесспорного. Однако не прошло и четверти века, как миру стал ясен истинный смысл проекта, который состоит вовсе не в целостной и эффективной международной кооперации, а в господстве сверх– или надмирового малого верха над суб– или подмировым большим низом на базе определяемой верхом отнюдь не кооперации, а насильственной иерархической зависимости.
А тут еще кризис. Во-первых, самого глобализма, уже зарвавшегося от вдруг свалившихся на него несусветных возможностей господства, эгоизма и присвоения, энергично преследующего свои собственные интересы, но забывшего о коренных особенностях и стратегических интересах остального, ставшего ему подотчетным, мира. Во-вторых, всей планеты, неэффективно управляемой из глобального центра, эксплуатируемой передовым миром, активно переделываемой под интересы и по замыслам все более впадающего в безумие глобализма и пожелавшей перейти к какому-то иному – подлинно кооперационному, а главное, солидаристскому – устройству всего планетарного общежития.
Нынешний планетарный мир – мир глобального кризиса и глобальной войны. И одновременно мир глобальных перемен.
Без глобальных перемен мир не выйдет из кризиса, а сами глобальные перемены вряд ли осуществятся без кризиса и войны. Вот почему кризис и война сегодня – необходимость как для нежелающего расставаться с господством глобального центра, поощряемого передовой финансово-технологической цивилизацией, так и для противящегося служить глобализму традиционного и бурно развивающегося остального мира. Большая, напряженная и тягостная схватка тут неизбежна. Но нельзя допустить самоубийственного для всего человечества смертоносного Армагеддона. Поэтому схватка может идти только мирным образом. Она должна быть более конспиративной, чем явной, более холодной, чем горячей, более игровой, чем собственно вооруженное противостояние.
Остальной мир обязан выдвинуть собственный проект, к примеру, планетарной равноправной кооперации и планетарного солидаризма. И заставить передовой мир его принять. А для этого сам остальной мир должен таким же имперским образом консолидироваться. Как? Путем создания нескольких больших имперских центров, способных, однако, к эффективному взаимодействию, а не зараженных бациллой взаимного соперничества. Здесь потребна мудрость. Да и традиция для этого тут как тут. Передовой мир давно покончил с солидаристской традицией – как под сенью христианства, так и вопреки ему. Этому миру уже невозможно самому выдвинуть и реализовать новый глобальный солидаристский проект – кризис того же Евросоюза говорит о многом. Да и кто Западу сегодня поверит. А вот у остального – сейчас, вроде бы, субглобального – мира с этим как раз все иначе, ибо он с метафизической традицией не расставался. Следовательно, и с вековой мудростью тоже – он не замещал ее ни позитивной философией, ни наукой, ни прагматической идеологией. Суперстратегический созидательный шанс сегодня больше у остального мира, чем у якобы передового мира.
Проект передового мира – проект постчеловечества, а вот проект остального мира может стать проектом нового человечества, солидарного как с новизной, так и с традицией.
Всего сложнее сегодня России – естественной, но при этом и формальной наследнице Российской империи и СССР. Стране, оставшейся империей по внутреннему устройству, но утратившей (или почти утратившей) внешнюю имперскую значимость (во всяком случае – функциональную), хотя при этом и не расставшейся полностью с имперской атрибутикой – военно-промышленным комплексом, ядерным оружием, космическими программами.
Идет борьба с религиями, Церквями, идеологиями, культурами, нациями, государствами, этносами, семьями, школами, университетами – в общем со всеми несущими опорами и конструкционными узлами не просто нововременного, но и вообще человеческого
(все-еще-человеческого) мира.
Главная геополитическая задача России – восстановление имперского величия и своей ведущей объединительной роли на мировой арене. Это очень трудная задача, ведь для ее выполнения надо учитывать следующие обстоятельства.
Во-первых, резко сокращенную, ориентированную главным образом на экспорт сырья, энергоресурсов и полуфабрикатов, слабоконкурентную национальную экономику, зависимую от импорта продовольствия, товаров широкого потребления, новейших технологий, интеллектуальной продукции и капитала. И при этом тесно связанную с состоянием и тенденциями мирового финансово-экономического контекста, в значительной степени предопределяемыми действиями глобального центра.
Во-вторых, столь же зависимую от внешнего контекста и действий глобального центра (не столько институционально, сколько функционально) национальную – точнее, субнациональную – политическую систему, склонную к соглашательству, невыгодным для себя компромиссам, с низкой способностью к сопротивлению. Сербия, Ирак, Ливия – примеры «тухлого» поведения. А вот Иран, Грузия, Сербия – образцы некоторой внешнеполитической стойкости.
В-третьих, слишком большую по доле, весьма распространенную и влиятельную, ненациональную по ориентации, положению, поведению и вообще по духу, лишь условно страновую, а на самом-то деле внестрановую, экономическую и в немалой степени политическую элиту. Элиту, более подходящую под определение антиэлиты, антисистемы, «малого народа», характерную обычно для зависимой колонии, а не для самостоятельной державы. Элиту, способную подавить, разложить, поглотить остаточную национальную элиту, которая тоже есть, но не на первых ролях, а в дефансивно-резистансной позиции, не консолидированную в достаточной мере и морально не слишком полноценную.
В-четвертых, громадные внутренние кризисные проблемы: от тотальной социальной несправедливости и всеохватывающей коррупции до устойчивого вымирания коренного населения и общего антикультурного разложения, что так или иначе стимулирует серьезную – пока еще более скрытую, чем явленную – социально-политическую напряженность. Нынешняя Россия – страна перманентного внутреннего кризиса, возникшего еще в СССР, но резко разогретого перестройкой и существенно усиленного последующими за ней реформами.
В настоящее время в России налицо уже безусловный пореформенный кризис, из которого пока никакого заметного выхода не просматривается. Став обуржуазненной и оглобаленной, страна не сделалась (или пока еще не сделалась) ни национально консолидированной, ни морально здоровой, ни эффективно упорядоченной. В общем, это больше антистрана, чем страна. Она наполнена скорее антицивилизацией, чем цивилизацией, испытывает все муки аморального антикультурного ада и не помышляет – хотя, правда, еще мечтает – о какой-либо нормальной жизнеотправительной перспективе.
Нынешняя Россия – больше по сути своей колониальная, чем суверенная страна. Это – субстрана, хотя и не потерявшая шанса ни на собственное возрождение, ни на обретение полной великодержавной самостоятельности. И парадоксом выглядит тот факт, что Россия по-прежнему выступает страной-субъектом великой исторической игры, к ее мнению в мире прислушиваются, с ее позицией считаются, на нее возлагают немалые – если не главные – надежды. Сакральное значение евразийской имперской страны во главе с Москвой – как ни странно, на первый взгляд – никуда не исчезло. История, уже, казалось бы, распростившаяся с Россией, – во всяком случае, как с ведущим субъектом истории, одним из ее великих делателей – вновь разворачивается в сторону нашей страны. Без сильной и значимой России, выходит, никакой текущей и будущей истории нет. И дело тут не в одних обширных российских территориях и огромных ресурсах, а в самой метафизике России, так или иначе утверждающей, что либо мы – великая империя и великий игрок, либо – ничто. И история самим своим ходом выбирает историческую, а не внеисторическую Россию, вновь назначает ее ответственной за процесс земного развития. Но вот почему же, за какую такую метафизику?
Внизу, под тотальным контролем и управлением со стороны киборгиальной
элиты, – в целом уже не человечество, а постчеловечество. Точнее –
постчеловейник с составляющими его элитарным сверхчеловейником
и массовидным чиповейником.
Это не просто заметить и уж тем более понять. Но это именно так – прямо, без видимых, научно обоснованных, логических и аргументированных причин, ибо здесь больше скрытой трансцендентности, чем явной имманентности. Ученому миру восприятие подобного факта недоступно: мир этот абсолютно уверен, что ничего трансцендентного в бытии нет, а есть лишь попросту еще не изведанное умом, не охваченное интеллектом и не подвергнутое тщательному исследованию, фактически не обоснованное, математически не смоделированное и расчетно не выверенное. Ох, как ошибается этот заблудший в разумных лабиринтах ученый мир, неспособный даже признать и достойно осмыслить факт собственного кризиса, наступившего как раз в момент наивысшего расцвета человеческой учености. Ученый мир, прозевавшей трансцендентность не только своего бытия, но и изначально кризисную трансцендентность передовой западной цивилизации, вскормившей эту самую ученость и поставившей ныне всю планету на грань исчезновения.
Постмодерновая экспансия передового Запада еще идет, но она уже встречает сопротивление Севера (Россия), Востока (Китай, Индия) и юга (Латинская Америка, часть Африки, часть мусульманского мира), что, конечно, еще не означает конец западного нашествия на планету, но уже знаменует кое-какое предвестие такого конца. И Россия – при всей кажущейся сейчас прозападности – не может не быть страной в основе своей не просто незападной, но даже антизападной. Корни дерева – не его ветви, они скрыты, глубинны, трансцендентны, и именно от корней зависит, какой быть и какой не быть той или иной стране, а уж России, как и Китаю с той же Индией, в особенности. Россия не в состоянии – при всем желании наклоненной к Западу части ее политических верхов и немалого числа «наивных» образованцев – перестать быть Россией, превратиться в чаемую всеми подобными псевдороссиянами антиРоссию. Да, субъектно-субъективная антиРоссия нынче сильна в России, она совершила ельцинскую революцию и удерживает путинизм в своих липких роковых объятиях. Но есть и Его Величество Ход Истории, который, будучи еще вчера, вроде бы, в союзе с антиРоссией против России, разворачивается ни с того ни с сего в сторону именно России, порывая с окончательно оглумляющейся антиРоссией. Ничего не поделаешь, здесь ведь не логика с расчетом, а трансценденция с ее металогией и суперрасчетом.
В глаза внешнего наблюдателя бросается сегодня Россия-гнусь, Россия-дрянь, Россия-мерзость. И это так: мало чего хорошего можно сказать об аморально мельтешащей туда-сюда стране. Попрание всего богочеловеческого, ненависть к ближнему, безумный страх да бесконечный сдавленный стон, ну, еще разгул насилия, корысти и измены – вот собственно и вся кипучая российская современность. Но зато в проницательное сверхсознание более сердечного, чем умственного сопереживателя может войти и кое-что другое. Например, уже массовое понимание всего случившегося со страной и намеренно с ней содеянного или устойчивое желание со всей этой гадостью раз и навсегда покончить.
АнтиРоссия, выйдя из недавнего антисоветского подполья, вольготно разместилась в яви, в победной, вроде бы, для себя яви. Но ей почему-то очень не по себе, ее от чего-то вовсю колбасит, она уже в явном внутреннем осатанении. Она видит, что уже многое в России происходит совсем не по ее плану – не по-антироссийски, все для нее неустойчиво и вся ее операция со страной чуть ли не напрасна. Ибо Россия, как будто бы загнанная в навь, совсем даже и не кончается. Наоборот, она держится и, кажется, вновь собирается с силами, чуть ли уже не поднялась с колен и чуть ли не устремляется ввысь. Невдомек антиРоссии – а может, уже и вдомек, – что Россию невозможно сделать неРоссией, а уж тем более – антиРоссией, что это точно такая же утопия, как и недавняя попытка превратить Россию в надежный оплот мирового социализма – за счет, конечно же, самой России.
Россия в поиске самой себя – не то чего-то когда-то ею утраченного, не то еще вовсе и не бывшего. Скорее все-таки никогда еще не бывшего, хотя и не без метафизической связи с когда-то, надо полагать, и существовавшим. Легенда о граде Китеже – вовсе не развлекательно-отвлекательная сказка, как и не сказка – идея Святой Руси, Третьего Рима. Россия, несмотря на свою более чем тысячелетнюю историю, еще не сказала для себя – а может, и для целого мира – последнего слова. Очень похоже, что она это слово в себе ныне вынашивает – вопреки воцарившемуся на ее территории перестроечно-революционному буржуазно-глобалистского образца нестерпимому аду.
Сирийская ситуация – яркий пример практически лобового столкновения
интересов, замыслов и мер глобализма, возглавляемых США и Англией,
поддерживаемых Европой, и антиглобализма, так или иначе
координируемого Россией и Китаем.
Вырывание России из текущего адского состояния кажется сегодня маловероятным, даже и вовсе невероятным, ибо ад – здесь, он – реален и победоносен, а где она – антиадовая Россия? И уж тем более – послеадовая? Да, России благодатной что-то не видно, и освобождение ее из ада больше невероятно, чем вероятно. Но, кажется, нынешний псевдороссийский режим уже понял, что ему отпущен совсем малый срок. Малый срок и на безмятежное бытие, и на исправление зловредной ситуации внутри страны. Великий перестроечно-революционный обман уже раскрыт, и время тягучего и лживого пиара прошло, а страна и в самом деле жаждет больших позитивных перемен. Не потому ли звонкое имя диктатора Сталина все предпочтительнее в массовом сознании глухого имени «демократа» Ельцина? В истории всякое возможно. Возможна как революция, так и антиреволюция, а то и того хуже – контрреволюция. Причем все это в любое время и любым способом, так что вряд ли разумно ныне понукать уже поднимающейся и озирающейся по сторонам Россией, мечтать о ее лукавом истреблении или полном исчезновении. Опасно, ой как опасно!
Россия – развороченная, ослабленная, кризисная, приговоренная к уничтожению через поощряемое извне самоистребление – тем не менее все еще держава, причем держава великая. И великая не потому, что большая и с масштабной бытовой амбицией, а потому, что самой истории так надо – чтобы была великая Российская (пусть в некотором роде и евразийская) держава. И никуда от этого трансцендентного предназначения-предопределения России не уйти – даже с прозападной антиРоссией во главе.