Ещё перестройка вполне вписывалась в топику типично русских смут сверху,
но жанр вдруг пошел по швам, когда за сплошными джиннами свобод
и головокружений перестали замечать бутылку, из которой они были выпущены.

8

Не то что­бы граж­да­нс­кое об­ще­ст­во и де­мок­ра­ти­чес­кие сво­бо­ды бы­ли не­воз­мож­ны в Рос­сии. В Рос­сии – кто бы стал спо­рить – воз­мож­но и не та­кое. Ес­ли, ко­неч­но, брать­ся за де­ло с уче­том на­ци­о­наль­ных осо­бен­нос­тей. Вот Пётр и взял­ся: он на­саж­дал в Рос­сии Гол­лан­дию a la russe, на рус­ский лад. Вздер­нул её на ды­бы, умыл кровью и ве­лел учить­ся гра­мо­те и хо­ро­шим ма­не­рам. По щучь­е­му ве­ленью, по мо­е­му хо­тенью. А не по не­мец­ким учеб­ни­кам и фран­цу­зс­ким эн­цик­ло­пе­ди­ям. Мож­но сколь­ко угод­но ра­ци­о­наль­но пла­ни­ро­вать и обос­но­вы­вать ре­фор­мы в Рос­сии, опи­ра­ясь на за­нуд­ные и за­ум­ные со­ци­о­ло­гии; всё рав­но про­во­дить их при­хо­дит­ся с ог­ляд­кой не на ло­ги­ку, а на ма­гию. Ре­фор­мы в Рос­сии не осу­ще­с­твля­ют, их ждут. По­то­му что ре­фор­ма­тор – это ре­ви­зор-тав­ма­тург, а со­ци­аль­ная спра­вед­ли­вость – чу­до, ко­то­рое вы­ма­ли­ва­ют, впа­дая вре­мя от вре­ме­ни в бе­ше­н­ство. Та­ков ка­нон рус­ской ис­то­рии, и ему впо­ру ли­бо сле­до­вать, ли­бо на­ру­шать его, но ес­ли уж на­ру­шать, то по-пет­ро­вс­ки, а не, с поз­во­ле­ния ска­зать, гор­ба­чё­во-ель­ци­нс­ки. Де­мок­ра­тия в Рос­сии от­то­го и столь хло­пот­на, что она аб­со­лют­но не вжив­ля­е­мый тран­сплан­тат, ес­ли, ко­неч­но, его пе­ре­са­жи­ва­ют, а не впа­и­ва­ют в ор­га­низм. Ког­да ди­а­дох Гор­ба­чев, а вслед за ним и взби­ра­ю­щий­ся на танк, как на бро­не­вик, Ель­цин вы­хо­ди­ли в тол­пу и уве­ще­ва­ли её взять се­бе столь­ко сво­бод и су­ве­ре­ни­те­та, сколь­ко прог­ло­тит­ся, им ка­за­лось, что это и есть де­мок­ра­тия и что тол­па сей­час вот-вот за­го­во­рит по-анг­лийс­ки. Тол­па по-анг­лийс­ки не за­го­во­ри­ла, за­то за­го­во­ри­ла по-блат­но­му, и ес­ли к ком­му­низ­му шли че­рез плю­сы элект­ри­фи­ка­ции и ин­ду­ст­ри­а­ли­за­ции всей стра­ны, то бо­ну­сом де­мок­ра­тии ока­за­лась кри­ми­на­ли­за­ция под за­вы­ва­ю­щий реф­рен эст­рад­ных кло­нов: «Брат­ва, не стре­ляй­те друг дру­га». У ты­ся­че­лет­не­го де­мо­на-зас­туп­ни­ка рос­сийс­кой го­су­да­р­ствен­нос­ти дол­жен был от­нять­ся язык при ви­де слу­чив­ше­го­ся: власть ста­ла жал­кой и ник­чем­ной, а глав­ное, смеш­ной и уже не в анек­до­ти­чес­ком дуб­ле, а в ори­ги­на­ле, са­ма. Осо­бен­ностью со­ве­тс­кой сис­те­мы бы­ла её аб­со­лют­ная зак­ры­тость плюс до­пинг стра­ха. На чем эта сис­те­ма мог­ла во­об­ще дер­жать­ся, так это на ре­жи­ме ста­ли­низ­ма. При­том что сам ста­ли­низм был не ре­жи­мом и не сис­те­мой, а са­мим Ста­ли­ным. Хру­щёв, при­дя пос­ле Ста­ли­на, ра­зоб­ла­чил Ста­ли­на, а вмес­те и ста­ли­низм и по­ло­жил тем са­мым на­ча­ло кон­цу. С это­го мо­мен­та со­ве­тс­кие вож­ди сто­ят пе­ред аль­тер­на­ти­вой: быть ли­бо как Ста­лин, ли­бо смеш­ны­ми. Хру­щёв – трикс­тер, по­теш­ник, фальс­таф (о нем впос­ле­д­ствии ге­ни­аль­но ска­жут, что он вы­пус­тил зэ­ков, но по­са­дил ку­ку­ру­зу) – отк­ры­ва­ет кар­на­валь­ный ряд: в цеп­ной ре­ак­ции, ко­то­рую уже ник­то не мог ос­та­но­вить. А пос­ле Бреж­не­ва, «мел­ко­го по­ли­ти­чес­ко­го де­я­те­ля вре­мён Ал­лы Пу­га­че­вой», идея и во­об­ще за­ды­ша­ла на ла­дан; в бой пош­ли од­ни мерт­ве­цы, по­ка на­ко­нец не воз­ник Гор­ба­чёв, всё дос­то­и­н­ство ко­то­ро­го бы­ло в том, что он мог дер­жать­ся на но­гах и хоть и нёс ахи­нею, за­то без ог­ляд­ки на ло­го­пе­да. Оп­ре­де­лен­но это был удав­ший­ся Ке­ре­нс­кий, сде­лав­ший всё для при­хо­да к влас­ти «боль­ше­ви­ка» Ель­ци­на, и то, что он не бе­жал, пе­ре­о­де­тый в женс­кую одеж­ду, а, по­лу­чив Но­бе­ле­вс­кую пре­мию, стал эмиг­ран­том в собствен­ной стра­не, лиш­ний раз до­ка­зы­ва­ет, что вре­мя – это не прос­то сме­на ка­лен­дар­ных лист­ков, а сам мир в лич­но­ст­ном мо­ду­се про­жи­ва­ния («ми­нистр Бо­га по мирс­ким де­лам», ска­зал од­наж­ды де Местр). С Ель­ци­ным зас­той пе­ре­шел в за­пой; соль слу­чая, од­на­ко, зак­лю­ча­лась в том, что это был действи­тель­но при­рож­дён­ный боль­ше­вик, по срав­не­нию с ко­то­рым офи­ци­аль­но ту­су­ю­щи­е­ся ком­му­нис­ты выг­ля­де­ли лишь жал­ки­ми схе­ма­ми. Ему толь­ко не­дос­та­ва­ло ис­точ­ни­ка пи­та­ния (пар­тии), и от­то­го боль­ше­визм его был фан­том­ным, уга­ды­ва­е­мым раз­ве что в оце­пе­не­лос­ти взгля­да и псев­до­во­люн­та­ри­с­тских осо­бен­нос­тях дик­ции. По­ла­гать, что с Ель­ци­ным к влас­ти приш­ла де­мок­ра­тия, мо­жет, по-ви­ди­мо­му, толь­ко тот, кто хо­чет так ду­мать, ли­бо тот, кто во­об­ще не хо­чет ду­мать. Ес­ли кто и при­шел тог­да к влас­ти, так это при­ва­ти­за­то­ры-уш­куй­ни­ки, став­шие за ночь крё­за­ми, кри­ми­наль­ные ав­то­ри­те­ты и уже прос­то шпа­на. Пу­тин, что бы о нём ни го­во­ри­ли, ос­та­но­вил этот раз­гул, но и при Пу­ти­не пре­зу­мп­ция без­на­ка­зан­нос­ти чи­нов­ни­ков ос­та­лась и ос­та­ет­ся в си­ле… Па­ра­докс рус­ской де­мок­ра­тии: она мог­ла бы и удасть­ся в Рос­сии, ес­ли бы в Рос­сии зна­ли, во-пер­вых, что она та­кое, и, во-вто­рых, ес­ли бы при­ви­ва­ли её, не бол­тая о ней, а как всег­да: свер­ху и кну­том. Прос­то тог­да это не бы­ло бы уже де­мок­ра­ти­ей, по­то­му что при­ну­дить к сво­бо­де, на­бив мор­ду, – всё рав­но, что под стра­хом смер­ти зас­та­вить быть ост­ро­ум­ным. Цель мо­жет сколь­ко угод­но оп­рав­ды­вать сред­ства. Прос­то оп­рав­дан­ные целью сред­ства не ве­дут боль­ше к це­ли. Ко­ро­че, к де­мок­ра­тии в Рос­сии нель­зя прий­ти ни без пал­ки, ни под пал­кой, но в бу­ду­щее здесь при­дёт­ся, на­вер­ное, про­буж­дать­ся имен­но из это­го буд­ди­с­тско­го кол­лап­са.