Карл Брюллов. Последний день Помпеи. 1830–1833
Поскольку украинские элиты не настроены интегрироваться в восточном направлении, справедливо опасаясь, что их поглотит российский бизнес, располагающий более внушительными ресурсами, то следует рассмотреть возможные инструменты их «добровольно-принудительного» склонения к такому решению. Прежде всего это экономическая взаимозависимость обеих стран, которая начала выстраиваться во времена даже не СССР, а Российской империи. Вся экономика Украины основана на использовании дешевых энергоносителей с Востока, и их закупка по рыночным ценам заметно снижает рентабельность крупных промышленных предприятий, принадлежащих олигархам.
Культурный раскол между Украиной и Россией – проект стратегический,
который должен привести к тектоническим геополитическим сдвигам в этой
части Евразии.
Достаточно сильный с точки зрения перспектив интеграции ход российские власти в лице премьера Путина сделали в 2009 году, пролоббировав подписание контракта на поставки газа на Украину в его нынешней конфигурации. Москва воспользовалась тогдашней слабостью украинской стороны, так как существовавшее в «посторанжевой» реальности украинское правительство имело гораздо более слабые сделочные позиции и более короткий горизонт прогноза, чем его российский контрагент. В итоге Москва получила очень весомый аргумент, который она может обменять только на существенные подвижки в интеграционном процессе.
Еще один потенциальный аргумент, способный склонить украинские элиты к участию в интеграционном проекте, – сохраняющееся культурное и языковое единство России и преимущественной части Украины (за исключением ее западных областей). Следует отметить, что основная активность Ющенко в период его президентства была направлена на уничтожение не столько экономических, сколько культурных связей между нашими странами. Его западные советники понимали, что культурный раскол между Украиной и Россией – проект стратегический, который реализуется медленно, но должен привести к тектоническим геополитическим сдвигам в этой части Евразии. Именно поэтому активно насаждалась альтернативная система культурных координат – учреждались другие праздники (не только давался противоположный смысл известным с советских времен памятным датам, но просто замещалась сетка культурных координат) и т.п. Активная фаза указанного процесса закончилась вместе с уходом Ющенко, но и к политике Януковича на данном направлении имеются вопросы.
Что касается Казахстана, то, на первый взгляд, ситуация здесь гораздо более простая и оптимистичная с точки зрения реализации интеграционного проекта. Во-первых, бессменный лидер страны Назарбаев не только на словах, как его коллега из Белоруссии, но и на деле активно поддерживает интеграционные процессы в Евразии. Во-вторых, с точки зрения самостоятельности элит, ситуация скорее напоминает белорусскую. В стране отсутствует олигархат, а ключевые активы находятся под контролем государства, то есть Назарбаева и его окружения, которое он постоянно своевременно тасует, не давая «застояться» и обрасти устойчивыми союзами и интересами.
Однако не исключено, что именно казахстанское направление станет самым проблемным для формирования Евразийского союза. Россия до последнего времени не уделяла ему достаточного внимания. Во-первых, отмеченные выше факторы способствовали самоуспокоению Москвы, которая считала, что страну крепкой рукой ведет в союз лояльный идее Евразийского союза лидер. Во-вторых, Россия не видела до последнего времени на восточном направлении конкурентов в качестве центра регионального притяжения, в отличие от западного, где таким центром выступал ЕС. В результате, в отличие от рассмотренных шагов по вовлечению в орбиту своего экономического влияния Белоруссии и Украины, на казахстанском направлении практически ничего не сделано. В итоге позиции в республике (как и в Центральной Азии в целом) заметно укрепил китайский капитал. И КНР предсказуемо попытается трансформировать экономический капитал в политический, особенно после ухода нынешнего казахстанского лидера.