– Мне сейчас пришла в голову аналогия с нашим русским тюремным и воровским фольклором, который, безусловно, является фольклором страдающего человека. А теперь за бокалом шампанского в ресторанах богатые и сытые наслаждаются так называемым шансоном – совершенно по другому поводу и с другой эмоциональной основой… Хорошо, а возможно ли целенаправленное воздействие на общество высоких образцов музыки с целью, упрощенно говоря, улучшения человека и человеческой среды? Если да, то как следует это организовывать и осуществлять?
– Воздействие может осуществляться на разных уровнях психики. Мы уже достаточно поговорили о том, что есть некоторые этические, духовные, нравственные посылы, которые таким образом закрепляются в сознании. Это с одной стороны. А с другой стороны, сейчас особенно в Германии очень развито в университетах то, что они называют музыкотерапией. То есть это уже фактически лечебная функция специально подобранной музыки. Это не просто релакс. Релакс – это аранжировка музыки Вивальди или то, что напоминает шуршащую беседу. А музыкотерапия – это определенные циклы воздействия, когда действительно с пониманием того, где у человека проблема, выводят из кризисного состояния целенаправленным воздействием музыки. Можно привести и смешной пример: на животноводческих фермах в зависимости от того, что там звучит, надои растут или наоборот падают. То есть это физиологическое воздействие музыки. Особого внимания заслуживает музыка тишины. Если ты идешь в лес и тащишь с собой магнитофон или надел наушники, то зачем вообще ты пошел в лес? Там же другая музыка – музыка природы, прослушав которую, ты вернешься обогащенным. К сожалению, у нас очень распространены пагубные привычки, когда музыка становится просто экраном, заслоняющим то, что рядом.
– Близкое мне наблюдение: я живу возле Измайловского парка и часто в нем бываю и наблюдаю эту картину… Я в своем вопросе имел в виду еще и другое. Например, из воспоминаний моего детства – да и любого другого человека моего поколения – радиоточка в квартире, которая звучит.
– Ну да, это фоновая музыка.
– На радио были музыкальные редакторы, которые формировали репертуар на целый день. И все это создавало определенный результат, который я сейчас оцениваю скорее позитивно, потому что была попытка поднять человека до какого-то уровня. Следующий вопрос связан со средствами распространения и восприятия музыки. Достаточно ли, на Ваш взгляд, в Москве и по России концертных площадок современного уровня? Эффективна ли сегодня работа филармонической сети, призванная обеспечивать доступ к живому исполнительскому искусству по всей стране? Здесь уместно вспомнить слова Гергиева о том, как он впервые услышал Мравинского у себя на родине, в Осетии, и как это повлияло на его жизненный выбор. Могу присовокупить и собственный опыт посещения концертов того же Мравинского или Ойстраха в далекие 60-е в одной из провинциальных филармоний. Сейчас такое бывает редко. Быть может, современные средства коммуникации снимают эту проблему, и вовсе необязательно возить живой оркестр в города и аулы…
– Если помните, мы нашу беседу с этого и начали, что совершенно новые ресурсы коммуникации открывают новые возможности, которые иногда используются далеко не во благо. Мы уже привыкли к тому, что живем в эру звукозаписи. А эра звукозаписи началась всего-навсего сто лет назад. То есть тех «музыкальных консервов», которые сейчас у нас под рукой, раньше никогда не было. Прежде любое соприкосновение с музыкой, исключая какие-нибудь музыкальные шкатулки, механические органчики, что было баловством, всегда представляло собой живой контакт, и это было крайне важно. Эра звукозаписи сделала невозможное – позволила точно повторить любое звучание. Любой музыкант, исполнитель, как бы он ни старался, точно никогда не повторит. В результате возникает уже совершенно иной посыл и другие возможности восприятия музыки. Это расширяет наши возможности, поскольку в Интернете сейчас можно все что угодно найти и тут же мгновенно прослушать. Правда, пока еще возможности звукового воспроизведения из Интернета далеки от возможностей качественной аудиоаппаратуры, радиоэфира. Но это временно, пройдет время – и все будет. Если говорить о СМИ, то в мире достаточно распространены программы на основе, так сказать, клубных интересов, рассчитанные на целевую аудиторию. У нас есть нечто подобное – две «резервации»: канал «Культура» и мало где прослушиваемый «Орфей». Все! Конечно, о чем разговор, это стыд и позор. Но вот тут-то как раз рыночные механизмы и включаются. У нас до сих пор есть такая «священная корова», как закон о СМИ, где прописано, что государство фактически не имеет права воздействовать на контент. Я как министр с этим столкнулся. Попытался было какие-то рекомендации давать, так мне тут же пальцем стали показывать: почитай повнимательнее закон о СМИ, ты не имеешь права этого делать, это не твое дело. Поэтому у нас такое засилье рекламы. Когда фильм каждые пять минут прерывается рекламой – это издевательство над фильмом, и поэтому смотреть можно только на канале «Культура», где этого нет.
– Осталось начать прерывать симфонию или балладу Шопена «вставочкой»…
– К этому все идет, это совершенно очевидно. Поэтому все эти рыночные механизмы – варварские, они как раз свидетельство того кризиса, который в умах и сердцах. Но, что называется, деньги не пахнут.
– Да, это ужасно. Я не знал, что государство само себя лишило права давать рекомендации эстетического и этического характера. Продолжим тему, так сказать, финансово-экономическую. Музыку во все времена писали и ради денег, и для души. Сейчас появились ранее не существовавшие музыкальные формы – например, звуки, издаваемые программой Windows при каждом включении компьютера. И я подозреваю, что это самое исполняемое музыкальное произведение в мире. Подобные заказы приносят хорошие деньги. Не возникает ли в результате рациональный отказ от сочинения сложной 40-минутной симфонии, на которую уйдут, быть может, годы жизни и которую, возможно, к тому же и не суждено будет услышать, если проще и доходнее написать что-то вроде: «М-м-м, “Данон”»? Что делать в подобной ситуации? Надо ли как-то стимулировать композиторов?
– Вопрос разумный. В советское время было такое понятие – госзаказ. Причем это был заказ через призму профессиональных оценок некоторого качественного уровня той или иной композиторской продукции. Госзаказ предполагал как раз оплату труда по созданию явно некоммерческого и крупного сочинения. Симфония, концерт – то есть не поделки одного дня – стимулировались на бюджетные деньги. Потом это все пропало. И кризис жанра очень часто бывает связан именно с такими обстоятельствами. Вот Вы сказали об отсутствии шансов у молодого композитора услышать исполнение собственного произведения. Есть такой очень известный композитор Виктор Екимовский. Он моего возраста, но когда он был молодым, он просто прекратил писать симфонии, поняв, что никогда их не услышит. И он ушел в сферу эксперимента, где и создал себе композиторскую репутацию. Очень талантливый человек, но он не раскрылся в этом направлении, хотя вполне мог бы. Вот конкретная судьба. Конечно, всегда есть искушение легкого заработка. Это и в кинематографе заметно. Если послушать музыку, которую Шостакович писал для кино, и сравнить ее с тем, что сегодня в сериалах звучит, то разница будет ощутимая. Хотя Шостакович заработал на этом несопоставимо меньше, а времени потратил значительно больше.
– То есть общество должно через государство манифестировать это как ценность, ради которой композиторов следует субсидировать и поддерживать?
– Да, это вопрос установления критериев качества. Особенно в синтетических жанрах – таких, как театр и кино, – это непременно должно быть.
***
– Около 10 лет тому назад Вы довольно критично и, на мой взгляд, убедительно говорили о несоответствии полноценной музыкальной подготовке вводимой тогда многоступенчатой системы образования, известной под кличкой «болонский процесс». Каково положение дел сейчас? Какие проблемы испытывает система музыкального образования в стране сегодня?
– Ну, те, которые сразу и оголтело бросились выполнять все указания по болонскому процессу, сильно проиграли. Это сейчас происходит в республиках СНГ, они это видят. Это особенно осознается в европейских странах с развитой музыкальной культурой. Что такое болонский процесс? Это, можно сказать, усредненность, стремление найти некоторое универсальное общение, что вполне понятно, но только выплескивая вместе с водой ребенка. Вот что, к сожалению, произошло. В этом смысле наша сознательная оппозиция позволила найти приемлемый компромисс. То есть мы не разрушили академическое образование, но мы ввели двухступенчатую систему там, где мы экспериментируем. Вот на примере Московской консерватории это можно увидеть. Мы сохранили специалитет – пятилетнюю систему образования, и она закреплена в недавно вышедшем новом Федеральном законе об образовании. Ценой огромного напряжения и даже, можно сказать, баталий мы это сохранили. А вот бакалавриат мы ввели там, где действительно пробуем, экспериментируем – музыкальный менеджмент, музыкальная журналистика. То есть в тех областях, которые идут как сопутствующие направления и вполне могут быть выстроены в режиме того обучения, которое предлагается. Не надо забывать, что бакалавриат – это высшее образование. То есть с дипломом Московской консерватории будут выходить как те, которых раньше называли получившими незаконченное высшее образование, так и специалисты, которые уже ориентированы на профессиональную деятельность. И те и другие будут получать профильную и разумную подготовку. Ну, а достижением можно считать то, что в новом законе об образовании впервые появились разделы, связанные с художественным образованием. В старом законе ни разу не упоминалось ни слово «культура», ни слово «искусство». Но и больные вопросы, безусловно, тоже сохраняются. В основном уже на уровне подзаконных актов, нормативов, инструкций. Здесь дискуссия продолжается.
– Но, надеюсь, сегодня консерватория не обязана принять любого по результатам ЕГЭ?
– Это тоже один из вопросов. Есть баланс между профильными испытаниями, которые должны быть приоритетными, и теми, которые соответствуют общему положению. Пока на данном этапе мы выруливаем в этой ситуации, хотя вопрос не закрыт.
