Приоритетные функции науки в кризисный период
Наука через систему образования, СМИ и личные контакты как внутри, так и вне сообщества ученых формирует рационально мыслящего человека с современными взглядами на мир.
Не располагая крупным научным сообществом, Россия не смогла бы произвести эту работу, так как для восприятия научного знания и научного метода их надо «перевести» на язык родной культуры. Устойчивость народа в войне 1941–1945 гг. и в условиях кризиса 1990-х – результат длительного «воспитания наукой». Эта функция науки выполнялась в СССР с опорой на разветвленную сеть каналов – лекционную работу, издание широкого круга научно-популярной литературы и др. При сохранении нынешних тенденций в следующем поколении весьма вероятен культурный срыв. Дерационализация мышления в условиях социального стресса породит «цивилизацию трущоб» с массовым девиантным поведением, наркоманией и инфекционными заболеваниями. Экономический и социальный ущерб от «одичания» части населения не идет ни в какое сравнение с затратами на науку. Но вся гласная научная политика постсоветского времени строилась, исходя из иррациональных утверждений о «неконкурентоспособности» нашей науки, что якобы оправдывало демонтаж ее системы.
Наука, охватывая своими наблюдениями и исследованиями все пространство страны, дает знание о реальной и изменяющейся природной среде, в которую вписывается жизнь народа.
Этого знания не может заменить ни изучение иностранной литературы, ни приглашение иностранных экспертов. Слишком велик в исследовании био- и геосферы России вес неявного знания, хранящегося в памяти, навыках и личных архивах национального научного сообщества. Еще более сложной и широкой задачей является «объяснение» этого знания политикам и хозяйственникам, широким слоям народа. Это может сделать только авторитетное и достаточно крупное отечественное сообщество ученых и околонаучных культурных кругов. Этот тип знания работает какое-то время даже после замораживания экспедиций и наблюдений – если остались ученые, сообщающие знание через множество каналов информации. Рыночные силы не поддерживают исследования, не дающие прибыли. Пример – катастрофа в Кармадонском ущелье в 2002 г., когда при сходе пульсирующего ледника погибли более 130 человек. Гляциолог из Института географии РАН рассказывает: «После схода ледника в 1969 г. по заказу Совмина Северной Осетии на Колку отправили экспедицию из сотрудников Института географии АН СССР. Несколько лет в 70-е годы специалисты-гляциологи изучали ледник и его поведение. В частности, был вычислен объем ледника, его критическая масса. <…> Как только масса превышает эту отметку, ледник не выдерживает своего веса и сходит вниз». Но затем научные работы из-за прекращения финансирования в начале реформы были свернуты, ледник был оставлен без присмотра. В дальнейшем наблюдения за ледниками прекратились в РФ практически повсеместно.
В тесной связи с изменяющейся природной, техногенной и социальной средой изменяются люди и этносы, все общество. Процессы этно- и социогенеза, ускоряющиеся в условиях кризисов, не могут быть изучены и объяснены без национальной науки. Исследование «извне» всегда будет «империалистическим», изложенным на чужом языке.
Сейчас народы России втянулись в процесс бурного этногенеза и социальных преобразований. Оставить этот процесс без научного сопровождения – значит заложить заряды незнания, которые взорвутся завтра. Пока что эта функция обеспечена усилиями старших поколений научных и практических работников, налицо опасность разрыва поколений и провала. Активное участие иностранных ученых и фондов чревато опасными искажениями.
Создаваемая техносфера сильно связана с природой и культурой страны. Хотя многие ее элементы могут быть импортированы, техносфера страны в большой степени зависит от непрерывных усилий отечественной науки.
В России уже создана огромная техносфера, которую должно «вести» адекватное по размерам и структуре отечественное научное сообщество. Без него эта техносфера не может быть даже безопасно демонтирована. Поддержка НИОКР через рыночные механизмы недостаточна, особенно когда речь идет о приоритетных исследованиях техногенных аварий и катастроф.
Мир в целом втягивается в глобальный кризис индустриализма. Россия первая испытала на себе воздействие этого кризиса. Наша наука уже накопила большое, хотя еще плохо оформленное, знание о поведении технологических, социальных и культурных систем при переходах «порядок–хаос». Развитие этого знания, новая постановка многих вопросов важны и для самой России, и для мирового сообщества.
В то же время Россия живет в быстро изменяющемся кризисном мире. Знания из этого мира, необходимые для существования России, поступают в нее извне в виде вещей и потока информации. Только сильная и структурно полная отечественная наука может «втягивать» в страну нужное для нее знание из всей мировой цивилизации. Страны, не обладающие таким механизмом, получают отфильтрованное и ограниченное знание и утрачивают реальную независимость.
Что подвергли реформе
Условием успеха любой реформы является знание об объекте. В 1990-е годы была начата реформа советской науки. Социальная и культурная основы науки СССР были плохо изучены и поняты, как и вся советская система в целом. Сейчас специалисты разных общественных наук выясняют причины этого непонимания, а в 1990-е годы их коллеги пережили шок от неспособности предвидеть глубину кризиса, вызванного реформой. Поведение многих систем в ходе их изменений было неожиданным, возникающие структуры оказывались непохожими ни на советские, ни на зарубежные. Науку, которую Россия унаследовала от СССР, стали реформировать, даже грубо не описав объект.
В 1918 г. основанием «общественного договора» научной интеллигенции с советской властью стало принятие стратегического решения не демонтировать структуры прежней «императорской» организационной системы науки, а укрепить ее и сделать ядром и высшей инстанцией в советской системе. Академия наук стала генератором сети научных учреждений. Согласование взглядов Совнаркома, Академии и – что менее известно – бывших министров и промышленников царской России позволило выработать и сразу начать ряд больших научно-технических программ (ГОЭЛРО, геологоразведки и атомной). Строительство науки планировалось как система. За структурную единицу был принят научно-исследовательский институт (НИИ) – новая форма учреждения. Только за 1918–1919 гг. было создано 33 таких института, ставших матрицей советской научной системы. К 1929 г. число НИИ достигло 406. В 1925 г. ЦИК и Совнарком приняли постановление «О признании Российской Академии наук высшим ученым учреждением Советского Союза».
Накануне Великой Отечественной войны в стране в основном был создан, по словам Сергея Вавилова, «сплошной научный и технический фронт», адекватный всем критическим проблемам развития и угрозам стране. Экзаменом, которому подверглась эта система, стала война. Эта же система смогла быстро реализовать большие программы по созданию ракетно-ядерного щита СССР. Под стратегией научного строительства СССР была сильная методологическая база, созданная в Академии наук до революции. Игнорировать ее сегодня неразумно – а ведь ее главные принципы как будто забыли. Это поразительно!
Как это произошло? Научное сообщество СССР могло выделить группу авторитетных ученых, которые были способны спокойно объяснить власти, в чем стратегическая необходимость для страны той или иной научной программы, несмотря на ее внешнюю «неэффективность». Академики – монархисты и кадеты – могли объяснить это Ленину в личных беседах и докладах. Академики Абрам Иоффе, Петр Капица и Игорь Курчатов имели возможность в личных беседах объяснить это Сталину. Академик Мстислав Келдыш – Хрущеву и Брежневу, академик Анатолий Александров – Брежневу, Андропову и Черненко. Почему сегодня власть говорит языком чиновников Минобрнауки, совершенно неадекватным ни состоянию России, ни состоянию науки?
Строительство научной системы СССР в 20–30-е годы было целенаправленной сборкой научных сообществ. Это была большая и сложная программа – сегодня, когда наше общество переживает общую дезинтеграцию, ее изучение крайне актуально.
Более того, уже в первые годы существования СССР выявилась системообразующая миссия науки как генератора базовых структур жизнеустройства. Наука стала включать в себя социальную инженерию и разработку технологий, основанных на научном анализе и предвидении. Советская власть успешно выполнила задачу целеполагания, собирания общества на основе понятной цели и консолидирующего проекта. Самой своей структурой научные программы создавали матрицу, на которой собиралась конструкция страны.
Доктрина 1990-х годов предполагала не реформирование науки, а ее необратимую трансформацию, как и всех других советских систем. Главным механизмом стало разгосударствление. Эта утопия оказалась несостоятельной – ни отечественный, ни иностранный капитал не смогли и не пытались стать источниками средств и «заказчиками» науки. Огромная по масштабам и сложнейшая по структуре научно-техническая система России, непрерывно создававшаяся на протяжении 300 лет, была оставлена почти без средств и без социальной поддержки. Движение в том же направлении обречет Россию – независимо от того, какой социально-политический строй в ней установится, – на отбрасывание ее в разряд слаборазвитых стран. Доктрина реформы науки основана на целой системе фундаментальных ошибок, что и завело ее в историческую ловушку.
Кризис научной системы сопровождался резким изменением статуса науки в обществе. Общий культурный кризис и подрыв рационального мышления разрушили систему координат, в которых люди оценивали отечественную науку. Достаточно было запустить по СМИ поток совершенно бездоказательных утверждений о «неэффективности» науки, и травмированное катастрофой распада общество бросило ее на произвол судьбы, равнодушно наблюдая за ее уничтожением. Никаких разумных оснований для такой позиции не было, просто в массовом сознании были утрачены навыки понимания сложной структуры социальных функций отечественной науки, тем более в условиях кризиса. Надо признать, что и сама научная интеллигенция в своем осознании происходящего недалеко ушла от массовых представлений на сей счет.
