Эвальд Ильенков
Из статьи «Заметки о Вагнере»:
«На самом деле “теории”, реализованные в его творчестве, вовсе не были результатом схоластического мудрствования. Сами по себе они – очень естественный и очень яркий рефлекс эпохи. Притом эпохи весьма серьезной и содержательной. К тому же дело обстояло совсем не так, будто Вагнер сначала придумывал теорию, а затем реализовывал ее в музыке и текстах своих трагедий. Его теории просто были очень четким и острым выражением того, что он делал в качестве поэта и композитора. Но объяснять его творчество только его теориями никак нельзя. И то и другое объясняется совсем другой системой фактов – той самой действительностью, к которой был органически слеп и Чайковский, и многие профессиональные музыковеды».
«Такой иронический ум, как Б. Шоу, без всякой иронии, на полном серьезе ставит его рядом с Марксом – по всемирно-историческому смыслу и значению его творчества. Он говорил, что Вагнер в качестве художника доказал человечеству то же самое, что сделал Маркс в качестве теоретика, а именно: ни больше ни меньше, чем закономерность крушения цивилизации, основанной на власти золота, на базе товарно-денежных отношений. Он-де показал абсолютную неизбежность ее внутреннего разложения, логику этого разложения, однако не с помощью строгих понятий, а с помощью столь же строгих по своей необходимости чувственно-эмоциональных образов, их движением, их эволюцией, их развитием, совершающимся через столкновения, как внешние, так и внутренние – психологические. Кстати, забавный факт. Один из биографов Шоу познакомился с ним в библиотеке Британского музея так: он обратил внимание на странного человека, который изо дня в день изучал параллельно два фолианта: “Капитал” и партитуру “Тристана”».
«Дело в том, что весь пафос его творчества питался той самой старинной иллюзией, которую разделяли многие великие художники, в том числе Л. Толстой. Заключается эта иллюзия в том, что будто бы средствами искусства можно переделать мир. Не мир в смысле “вселенной”, а мир человеческих взаимоотношений: стоит только преобразовать психологию современников, перестроить систему их нравственно-эстетических принципов – и они изменят и внешние отношения друг к другу. Но для этого-де нужно воздействовать на самые глубинные корни всей многообразно разветвленной психологии».
«Образ Зигфрида был для него высшим эстетическим идеалом задолго до того, как он начал сочинять “Кольцо”. Он и революцию 1848 года воспринимал сквозь призму этого идеала. В 1848 году поэтому-то с ним и случилась крайне забавная вещь: он встретил в жизни “живого” Зигфрида, реальное воплощение идеала. Этим живым Зигфридом оказался не кто иной, как Михаил Бакунин, анархист-гегельянец, руководивший восстанием в Дрездене. Вагнер моментально проникся в него такой же беззаветной верой, какой христиане прониклись бы в Христа, если бы тот снизошел до второго пришествия. Они сразу же стали лучшими друзьями, и в качестве адъютанта Бакунина Вагнер как раз и принял участие в восстании».
«Центральной фигурой “Кольца” чем дальше, тем больше становится Вотан, обобщенно-символическая фигура современного человека. “Посмотри на Вотана – это человек, каков он есть, он похож на вас до неразличимости”, – писал Вагнер в письме. И другое забавное указание: “Представь себе в руках Альбериха вместо золотого кольца биржевой портфель с акциями – и ты получишь образ современного мира”».
Галактика Вагнера
Вагнер как миф
Вагнер, несомненно, стал мифом, даже несколькими мифами, он живет в общественном сознании преимущественно в этом качестве. Людей, слушающих музыку Вагнера, конечно, много, но людей, не слушающих ее, гораздо больше. И среди них многие знают о Вагнере, но не знают Вагнера, то есть живут с мифом в рассудке. Но и слушание музыки Вагнера не освобождает от влияния существующих мифов и от самостоятельного их строительства.
Если взглянуть на Вагнера – на его творчество и на миф о нем – как на социальный фактор, то, как и всякое лекарство, он может быть исцеляющим или губительным средством в зависимости от того, верно ли было назначение, учтены ли противопоказания, побочные эффекты и соблюдалась ли дозировка. Большинство людей, познакомившихся не только с музыкой, но и с философско-политическими взглядами Вагнера, с его биографией, рано или поздно встают перед проблемой: как отделить великую, гениальную музыку, которую хочется слушать, от человека, чьи взгляды и многие поступки неприемлемы? (Эта проблема возникает у тех, для которых взгляды Вагнера неприемлемы; надо понимать, что есть люди и иных принципов.) Единого рецепта нет, каждый решает эту проблему по-своему. Израильский дирижер Юрий Аранович, например, управляет оркестром, исполняющим Вагнера, надев белые перчатки, «чтобы не прикасаться еврейской рукой к партитуре». И это не эпатажная поза, не ребячество, а глубоко выстраданный дирижером выход из двусмысленного положения. Аранович считает, что со временем «мы все больше будем удаляться от личности Вагнера и приближаться к его музыке».
Вагнер, несомненно, расширил палитру художественных возможностей, открыв новые формы театрально-музыкального действа. И в зоне нашей ответственности лежит то, как и для каких целей мы этими возможностями воспользуемся. Как открытия радия и реакции деления урана не автоматически приводят к патологической жестокости уничтожения сотен тысяч мирных жителей Хиросимы и Нагасаки, так и магические возможности музыки Вагнера не автоматически формируют нацистов. И для того и для другого понадобилось активное вмешательство политиков, имеющих собственные цели. Современные альберихи и хоганы, из которых выклевываются нацисты, расисты и прочие претенденты на избранность и членство в «мировом правительстве», вполне надежно формируются под любую музыку, равно как и в полной тишине.
Антисемитизм Вагнера
Мы не можем обойти этот вопрос молчанием. Вообще-то в мировой истории людей, чьи взгляды можно было бы охарактеризовать как антисемитские или юдофобские, немало. Неприязнь к евреям – явление распространенное, в том числе и среди великих композиторов. Но поскольку оно повсеместно считается постыдным, люди с подобными взглядами не выставляют их напоказ, а тем или иным образом находят некий компромисс между своими чувствами и поведением. Лишь некоторые считают возможным манифестировать свое отрицательное отношение к евреям в письменной форме. Вагнер сделал это, опубликовав в 1850 году брошюру «Еврейство в музыке», в которой он пишет не только о «еврействе в музыке», но и о «еврействе в политике, в финансах» и т.д.: «Настоящее положение вещей этого мира таково, что евреи более чем уравнены в правах. Они господствуют и будут господствовать, пока за деньгами сохранится сила, перед которой бессильны все наши стремления и дела. Не нуждается в объяснении, что эту неодолимую силу в руки сынов Израиля дали их исторические бедствия и разбойническая грубость христианско-германских властителей».
Немецкое общество переживало очередной период неустроенности, поисков смысла жизни и причин своих проблем, среди которых одной из наиболее острых была раздробленность немецкой нации на множество мелких государств. Отсутствие единой, общей государственности, стремление к влиятельному положению немецкого народа и его культуры в Европе и мире было – возможно, и остается до сих пор – незаживающей раной немцев. Поиски причин такого положения многих приводили к антисемитизму. Антибуржуазные взгляды часто становились антисемитскими в связи с заметным присутствием евреев в буржуазной среде. Вагнер пишет: «К числу таких весьма значительных в интересующем нас вопросе фактов следует отнести прежде всего глубокое внутреннее нерасположение ко всему еврейскому, которое всем нам знакомо и, присущее всему народу, постоянно и ярко обнаруживается. Впрочем, мы желаем здесь объяснить эту глубокую антипатию народа только по отношению к еврейству в искусстве, а именно – в музыке. Мы обойдем молчанием и область религии, и область политики. В религии евреи давно уже для нас закоренелые враги, недостойные, впрочем, даже ненависти. А в чистой политике мы хотя и не приходили с ними в столкновение, но всегда готовы предоставить им основание нового Царства в Иерусалиме. Да, нам остается только весьма сожалеть о том, что граф Ротшильд весьма остроумно отказался от чести быть королем евреев и предпочел сделаться “евреем королей”».
