Не следует называть такую идеологию просто неолиберализмом, как часто делают и критики, и апологеты этой модели в России, и здесь следует кое-что разъяснить. Неолиберализм возник в поисках нового инструментария в период «Великой депрессии», дополнив классический либерализм рычагами государственного регулирования. По замыслу роль государства состояла в защите свободного рынка и конкуренции от всяких посягательств на них как со стороны политических движений, так и со стороны самих участников рынка, стремившихся к монополизации. Этот подход оказался эффективным инструментом в руках политико-экономической элиты США и впоследствии распространился по всему миру, сформировав, в част­ности, тот процесс, который сегодня называют глобализацией.

У правящей элиты США оказалось в руках много инструментов, позволяющих ей маневрировать не в одномерных пределах линии «капитализм–социализм», а, как минимум, на двумерной плоскости, включая попеременно и по мере надобности то рыночные, то государственные рычаги регулирования и экономики, и общественно-политической жизни. Прочие же страны могут и должны в лучшем случае ползать по отведенному им отрезку линии «капитализм–социализм», а в худшем – оставаться в указанной им точке.

В своем развитии неолиберализм достиг уровня отрицания самого себя: в последние десятилетия финансово-промышленная элита самым прямым и жестким образом использует государство и все его властные возможности для ведения собственного бизнеса, а государственный бюджет – для «спасения» своих банков, оказавшихся в состоянии банкротства и т.д. Сегодняшний «неолиберализм» – это уже не тот романтический «справедливый» регулятор, обеспечивавший свободу конкуренции. Сегодня это некий новый монстр в руках весьма небольшого количества транснациональных финансово-промышленных групп, действующий в своих интересах, а вовсе не в интересах «всеобщего развития и процветания». Называть его по-прежнему неолиберализмом неверно. Поэтому и придумываются некие новые названия, пытающиеся отразить рост вмешательства государства, такие как, например, интервенционизм. В России и других бывших «странах социализма» манифестирован обратный процесс: снижение роли государства во всех сферах жизни, то есть как бы движение от социалистической к неолиберальной экономике. На деле в этом движении функция государства весьма противоречива. С одной стороны, заявлено строительство социального государства с рыночной экономикой. То есть государство берет на себя обеспечение социальной защиты населения и его политических свобод, предоставляя рыночным механизмам поддерживать экономический рост и конкурентоспособность государства в мировой экономике. С другой стороны, механизм кланово-олигархического использования государства, коррупция как способ управления, возникшие с самого начала 90-х и окрепшие в дальнейшем, не позволяют считать политико-экономический режим современной России ни либеральным, ни неолиберальным. В 1992 году госрегулирование заявило: уничтожьте меня, но я по-прежнему буду решать, кто, когда и на каких условиях будет меня уничтожать. Так что либералов и неолибералов у нас во властной элите никогда и не было: все до одного использовали только инструменты государственного регулирования, а вовсе не свободной рыночной конкуренции – начиная от гайдаровской революции сверху, до чиновников-коррупционеров, формирующих уже второе – наследственное – поколение в России.

Сложившуюся в стране практику можно назвать олигархическим псевдонеолиберализмом, сокращенно – в рамках настоящей статьи – ОП. ОП-идеология охватывает две сферы – экономическую и социально-политическую. Последовательное применение ОП-принципов в экономике привело хозяйство России к деградации промышленного производства и утрате рынков сбыта промышленных изделий, к «экономике трубы», к применению коррупционных схем управления, к практически полной финансово-экономической зависимости государства от внешних факторов. Надо сказать, что ориентация именно на ОП-принципы в экономике имеет отнюдь не стихийный или вкусовой характер. ОП в России является наиболее тщательно и широко выстроенной системой институтов, он хорошо оснащен теоретически, технологически и кадрово. Экономическая политика России с самого начала на словах опиралась на неолиберальные концепты, ориентировалась на соответствующие школы за рубежом, формировала отечественные государственные институты (такие как, например, ГУ-ВШЭ и РЭШ). Поддерживались соответствующие направления исследований в академических институтах, формировались некоммерческие общественные организации: фонд «Либеральная миссия», ИНСОР и пр. В систему подготовки экономистов повсеместно внедрялись неолиберальные стандарты и т.д. Все это обеспечивало и продолжает обеспечивать якобы существующую научную базу, доминирование парадигмы и иллюзию того, что эта парадигма – неолиберальная. На протяжении двух десятилетий никакие естественные и иные смены лидеров и управленческих групп не повлияли на основной вектор экономической политики, поскольку возможности ОП-уклада в экономике вполне отвечают устремлениям властной элиты и околовластных кланов. С учетом фактического положения дел ОП следует признать доминирующей государственной идеологией современной России. При этом официальная риторика, более двадцати лет обрушивающаяся на об­щество, неизменно повторяет лишенные внятного содержания фразы, содержащие понятия, давно не обладающие «физическим» смыслом: «демократия», «гражданское общество», «прогресс», «права человека», «капитализм», «социализм», «модернизация», «экономика», «развитие», «прогресс» и многие другие.

Не прекращающаяся все эти годы критика неолиберализма, несмотря на ее безупречную аргументацию, глубокую научную проработку, несмотря на очевидно плачевные для страны результаты якобы применения неолиберализма, мало влияет на экономичес­кую ОП-практику. Критики неолиберализма комфортно чувствуют себя на дискуссионных площадках, но при этом их влияние на выработку государственной стратегии невелико. К тому же критикуют обычно именно неолиберализм, что вполне безопасно и совершенно бессмысленно, поскольку его не существует. Тем не менее процесс критики, дискуссии, поисков альтернативных моделей развития не только жизненно необходим сам по себе, в том числе в качестве возможного базиса будущей политики, но и как фактор, оказывающий влияние на ход формирования новых социальных форм. Следует, однако, признать недостаточность и этого влияния, невысокий уровень организованности и владения социально-политическими технологиями, пренебрежение организационно-пропагандистской работой.

Еще одна слабость нестройного хора критиков «либеральных» ценностей и идеологии – это отсутствие или неспособность применения методологического и концептуального инструментария, позволяющего выявить подлинное направление и суть навязанного стране движения, опознать конечный пункт назначения и окончательные последствия его достижения. Страх перед собственным прошлым, экономическая и информационная зависимость от критикуемой «либеральной» среды, неспособность определить общую для всех цель и ценностную базу делают огромное большинство народа безвольной податливой ворчащей массой, а не здоровой нацией, способной к развитию. Если не произойдет концентрации ума и воли, народ так и утечет в черную дыру истории, куда уже влечет его «рок событий».

Все чаще можно услышать рассуждения о постлиберализме в связи со ставшим почти очевидным крахом «либеральных» и «неолиберальных» надежд, погружающихся в пучину мирового системного кризиса. Не только интеллектуалы, но и наиболее дальновидные политики понимают неизбежность обретения новых принципов жизнеустройства и построения новой системы миропорядка. Только отставшие от авангарда обозные агитаторы, несамостоятельные политические деятели и мародеры, добирающие остатки с разграбляемых территорий, продолжают пропагандировать и внедрять в жизнь «вечные либеральные ценности», избрав для этого в качестве поприща страну, все еще остающуюся инерционной средой, – Россию. Россия движется в поле тех сил и обстоятельств, в зону действия которых она попала в последние десятилетия, не в силах обрести ни ориентиры и цели, ни механизмы управления целенаправленным движением. Отсюда часто говорят, что страна лишена субъектности или что страна не имеет национальной идеи, образа будущего и т.п. Обозначенная проблема является проблемой формирования идеологии и применения ее в практике стратегического планирования.

Большинство людей, в том числе и прежде всего избиратели, в своих политических предпочтениях не ориентируются на идеологические конструкты. Их критерии выбора лежат в большей степени в сфере эмоционального, нежели логического. Отсюда, в частности, известный успех лозунга «голосуй сердцем», в этом же ряду – поиск названий политических партий не по идеологическим и политическим признакам, а по признакам «поэтическим»: «Справедливая Россия», «Единая Россия», партия «Родина» и т.п. По существу – это обращение к ценностным, а не идеологическим системам.

Чаще всего разговор о современных проблемах социальных ценностей так или иначе апеллирует к теме кризиса ценностей. Словосочетание стало устойчивым выражением и, как это часто бывает с устойчивыми выражениями, создает иллюзию понимания явления. В то время как слова «кризис ценностей» без погружения в более тщательный анализ не объясняют вообще ничего и даже не обозначают предметную область проблемы.

Прежде всего, на наш взгляд, совершенно неуместно говорить о кризисе, каким бы смыслом ни наполняли это понятие. Словарные определения кризиса весьма неточны. Вот, например: «Кризис (поворотный пункт. – греч.) – переворот, пора переходного состояния, перелом, состояние, при котором существующие средства достижения целей становятся неадекватными, в результате чего возникают непредсказуемые ситуации и проблемы». Не следует так трактовать понятие кризиса, это очень неточное, в сущности, даже неверное определение. «Перелом», «поворот» характеризуются не столько неадекватностью методов достижения целей, сколько утратой самих целей или их заменой на новые цели. То, что происходит с ценностями у нас в стране, да и в мире в целом, следует описывать, скорее, как конфликт ценностей, а не кризис.